29
радикальную несовместимость стандартной модели эконо-
мического агента и нейроэкономической, лежащая в основе
первой предпосылка рациональности лишь многократно уси-
ливается в рамках второй.
Будет
показано, что нейроэкономика полностью раз-
деляет со стандартной экономической теорией ключевые
эпистемологические принципы в понимании поведения.
И хотя нейроэкономика делает это иначе, она, тем не менее,
продолжает развивать ключевую эпистемологическую инту-
ицию стандартной экономической теории о надисторич-
ности и естественности рациональности и homo economicus
(
Koshovets, Varkhotov,
2019).
Основываясь на идее эволюционного развития мозга
и мозговой деятельности, нейроэкономика обращается
к более простым (примитивным) формам «экономического»
(рационального)
поведения, нежели человеческие, опираясь
при этом на ключевой принцип редукционизма – возмож-
ность изучать сложное через простое (элементарные формы)
(
Kalenscher, Wingerden,
2011).
Подобный редукционистский подход (который про-
является как в изучении поведения животных, так и соб-
ственно при исследованиях мозга – человеческого или живот-
ного) позволяет получить более универсальное свидетельство
(доказательство) рациональности поведения и лежащих в его
основе механизмов. Между тем важнее, что подобная пер-
спектива рассмотрения
ведет нас к неизбежному выводу,
что рациональное поведение – это не социальный феномен,
оно по своей природе (в своей основе) целиком биологи-
ческое (нейрофизологическое) (
Sanfey, Rilling et al
., 2003).
Соответственно, объяснение такого поведения не следует
искать в рамках концептов социальных наук, скорее, это
становится прерогативой естественных. В долгосрочной пер-
спективе это позволит экономической теории получить ста-
тус естественной науки и более того, сделать «естественными»
такие ключевые концепты социальных наук, как рынок, эко-
номический человек, рациональность,
поведение, выбор.
30
Мы покажем, что нейроэкономика в зависимости от
исследовательской программы (выделяются две: behaviorial
economics in scanner (BES) и так называемая neuromolecular
economics (NE) (см.: (
Ross,
2008)) производит два возможных
типа субъекта. В случае попыток привнесения в исследова-
ние экономического поведения нейробиологических мето-
дов, концептов и экспериментальной базы и, соответственно,
последовательного проведения принципа биологического
редукционизма (BES) (
Camerer,
2007) мы получаем «био-
химический автомат», где поведение (наблюдаемое) и все
связанные с ним ментальные процессы (ненаблюдаемое)
отождествляются с материальным субстратом – нейрон-
ными и биохимическими взаимодействиями, а рациональ-
ность понимается как свойство нейронов (в
этом случае субъ-
ектность становится лишь эпифеноменом) (
Vromen,
2010).
В противоположном случае развития нейробиологических
исследований на базе моделей и концептов экономической
теории (NE – разновидность экономического империализма)
(
Glimcher,
2011) мы получаем голема (или куклу, которую
дергают за ниточки).
В этом случае рационален наблюдатель (исследователь),
тогда как изучаемый им агент полностью лишен субъектных
или сознательных характеристик, более того, именно пер-
вый решает, когда второй рационален. В целом же в обоих
случаях получившийся экономический агент лишен субъект-
ности, индивидуальности, свободы воли и, в
конечном счете,
даже рациональности (хотя это свойство принципиально
сохраняется, но делегируется на другие уровни). Несмотря
на различные, на первый взгляд, эпистемологические векторы
BES и NE, мы можем выделить следующие точки схождения
в части ключевых онтологических характеристик экономи-
ческого агента (и его поведения) в рамках нейроэкономики
касательно: 1) ментальных состояний и внутренней жизни
субъекта (ненаблюдаемое) – элиминативный материализм
в духе XVIII в.; 2) форм поведения – нейрофизиологический
детерминизм; 3)
человеческой природы, отождествляемой
Do'stlaringiz bilan baham: