Лекции по древней русской литературе. — Л. Издательство лгу

И. П. Еремин
17

---

войска отца моего и всех любимых отцом моим, ничего не за* 
мышляю против брата моего».
Услышав это, дружина оставляет Бориса, и он начинает го* 
товиться к смерти.
Автор «Сказания» хорошо понимал, что покорность Бор-иеа- 
старшим в роде князьям — качество, которое само по себе еще 
не дает - основания рассматривать его как святого, как «бла* 
женного». Подвиг Бориса нуждался в религиозном обосновании. 
С этой целью автор «Сказания» олицетворяемую Борисом поли* 
тическую доктрину покорности старшим князьям поднял да 
уровня божественной заповеди, а- его самого в избытке наделил 
чисто христианскими добродетелями: смирением, кротостью, 
беззлобием, непротивлением злу, покорностью воле божьей. В ре­
зультате образ Бориса приобрел в «Сказании» новый аспект — 
стойкого борца за «слово божие» и даже мученика за веру. По* 
следнее уже, конечно, — невольная дань жанру, «обмолвка»: 
вере Бориса никто не угрожал.
Чтобы образ Бориса вызывал не только благоговейное удив* 
ление, но и живое сочувствие, автор «Сказания» сообщил Бо­
рису черты, свойственные рядовому человеку, не мучёнику, не 
«страстотерпцу». В «Сказании» Борис боится ожидающей его 
судьбы. При мысли, что ему надлежит умереть, он испытывает 
страх. Автор показывает рождение и развитие этого чувства.
Уже оплакивая смерть отца, Борис высказывает предполо­
жение: Святополк «о убиении моемь помышляеть». Предчувст­
вие переходит в уверенность. Уверенность все возрастает, растет 
вместе с ней и тревога. Бориса охватывает «печаль», и «горесть 
сердечная», и «скорбь смертная». Д аж е внеший облик его ме* 
няется («Образ бо бяаше унылый его»). Накануне смерти (это 
было в субботу, сообщает автор) Борис после захода солнца 
велит «пети вечерьнюю», а сам уходит в шатер помолиться. З а ­
тем ложится спать, но не может заснуть («бяше сън его в мно- 
зе мысли и в печали крепъце . . . и страшне»). Н а рассвете, рано 
поднявшись, он просит священника начать заутреню; обувается, 
умывает лицо, молится. Он уже точно знает, что его ждет 
(«бяше же ему весть о убиении его», — пишет автор. Откуда—■
автор не сообщает; очевидно, свыше). Между тем убийцы под­
ходят к шатру, они слышат голос Бориса, поющего псалмы. 
Слышит и Борис их- «топот (вар.: шепот) зъл» около шатра. 
Его охватывает трепет, но он продолжает молиться.
Скорбная атмосфера, созданная автором- вокруг Бориса, в 
особенности сгущается, когда тот, не в силах сдержать сердеч­
ного сокрушения, проливает слезы — обильные, заливающие все 
лицо, «горькие» и «жалостливые», сопровождающиеся тяжкими 
вздохами и стенаниями. Это не простые слезы. Они— дар, кото­
рый бог посылает «избранникам» своим. И они заразительны. 
При виде Бориса, проливающего слезы, все окружающие его 
«на Льте» (на берегу реки Альты, где Борис был убит) возму*
18

---

щаются духом и тоже начинают «плакати» и «стенати». Сцена 
эта (хоровой пл ач)— одна из художественных находок автора.
Заговорщики окружают шатер, где молится Борис, и пора­
жают его сквозь полотнище копьями («насунуша копии»). Но 
огни не убивают, а только ранят его. При виде «в оторопе» выбе­
жавшего из шатра раненого Бориса убийцы (их было четверо — 
имена их называются) говорят друг другу: «Чьто стоите зьря- 
ще? Приступивъше, сконьчаим повеленое нам». Борис просит 
дать ему время помолиться. Угроза убийц («сконьчаим повеле­
ное нам»), однако, остается неосуществленной, убийцы ошиб­
лись: Борис был только смертельно ранен. «На бору», через 
который в телеге повезли Бориса, закутанного в шатер, в Выш- 
город, он «начат въскланяти святую главу свою». По приказу 
Святополка посланные им два варяга прикончили Бориса уда­
ром меча в сердце.
Во многом напоминает Бориса в «Сказании» и его брат 
Глеб. Верный своему долгу вассал, он такой же добровольный 
мученик, как и Борис. Когда Святополк зовет его в Киев: «При­
ди вбързе, отець зоветь тя, и не съдравить ти вельми», — он не­
медленно садится на коня и с малой дружиной отправляется в 
путь, невзирая на неожиданное препятствие: « .. .на поле потъ- 
чеся под ним конь в рове, и наломи ногу мало» (вещее предуп­
реждение?). Невдалеке от Смоленска его настигают посланные 
Святополком убийцы. Глеб безропотно, не оказывая никакого 
сопротивления, позволяет убить себя: его же собственный повар 
по приказу одного из убийц, Горясера, зарезал его ножом, «яко 
агня безлобливо».
Портрет. Глеба в «Сказании», однако, не* во всем дублирует 
портрет Бориса: наряду со сходством автор сумел подчеркнуть 
и различие. Глеб моложе Бориса и по возрасту, и, следователь­
но, по иерархии княжеских отношений (Бориса он называет 
«господином»), моложе и неопытнее. И это автор не только кон­
статирует, но и показывает на ряде мелких деталей. В Киев по 
вызову Святополка Глеб отправляется, ничего не подозревая. 
В отличие от Бориса, томимого мрачными предчувствиями, Глеб 
даже и тогда ничего дурного не подозревает, когда от брата 
Ярослава узнает о смерти отца и о гибели Бориса от руки Свя­
тополка. Он только выражает желание (это понятно, если учесть 
агиографический аспект его образа) «ту же страсть въсприяти», 
дабы поскорее встретиться с любимым братом, встретиться на 
небесах, если уж нельзя на земле. При виде убийц, подплы­
вающих к нему на лодке, он, не замечая их мрачных лиц* 
радуется, ожидая от них привета. О том, что они собираются 
его убить, Глеб догадывается лишь тогда, когда они стали 
«скакати» в его лодку, держа в руках мечи, «блыцашася, акьь 
вода». Полная неожиданность для Глеба этого их поступкаі 
особо оговаривается автором: « .. абие вьсем весла от руку 
испадоша, и вьси от страха омьртвеша». Глеб, «телъмь. утьр-
19
2
*

---

пая» (дрожа, слабея), просит о пощаде. Просит, как просят 
дети: «Не дейте м ен е... Не дейте мене!» («Не троньте м ен я... 
не троньте меня!»). Он не понимает, за что и почему должен 
умереть (« ...К у ю обиду сътворих брату м оем у...»). Беззащит­
ная юность Глеба в своем роде очень изящна и трогательна. 
Это один из самых «акварельных» образов древнерусской лите­
ратуры.
Миру света и добра в «Сказании» резко противопоставляет­
ся мир тьмы и зла в образе князя Святополка. Второй Каин, 
Святополк уже в начале «Сказания» появляется с эпитетом 
«окаянный»; эпитет этот затем становится постоянным и сопро­
вождает Святополка до конца его истории. Святополк — «зло­
дей» по самой своей природе. Он уже родился с печатью греха 
{«от дъвою отцю»). Он это понимает и сам. «Приложю убо 
беззаконие к беззаконию», — говорит он себе, готовясь убить 
Глеба: терять ему уже нечего, матери своей «греха» не иску­
пить. Он подлежит полному и безоговорочному осуждению и 
по закону божественному, как братоубийца, и по закону чело­
веческому, как нарушитель порядка, по которому старшие 
князья должны строго выполнять свои обязанности по отноше­
нию к вассалам — младшим князьям, если требуют от них 
покорности. Не кто иной, как дьявол, подсказывает ему мысль 
уничтожить братьев. Образ Святополка у автора последова­
тельно выдержан в одном и том же ключе; он неизменнб появ­
ляется в окружении обличающих цитат из писания и слов, под­
черкивающих его «лесть» и злобу.
История Бориса и Глеба в повествовательной части «Ска­
зания» завершается своеобразным апофеозом: рассказом о том, 
как бог покарал Святополка Окаянного и как нетленное тело 
Глеба, поверженное в Смоленске «на пусте месте», перенесли 
в Вышгород и с «честью многою» похоронили рядом с Борисом. 
Тут в качестве главного действующего лица впервые появляет­
ся князь Ярослав.
Ярослав в «Сказании» — орудие божественного возмездия 
Святополку-братоубийце. Он — восстановитель порядка в Рус­
ской земле, нарушенного «крамолой» старшего брата. «Не 
тьрпя» нечестия Святополка, он вступает с ним в борьбу. 
Узнав, что тот в союзе с печенегами пошел на него походом, 
Ярослав ведет свои войска навстречу и становится на Альте — 
на том самом месте, где был убит Борис. И тут, на Альте, на­
кануне решающей битвы он просит бога покарать «злодея», 
как некогда он покарал Каина за убийство брата Авеля, про­
сит Бориса и Глеба помочь ему одержать победу. И бог внял 
его просьбе. Битва длилась целый день (описывается она в ха­
рактерном летописном стиле). Святополк потерпел поражение. 
Н апал на него бес, и «раслабеша» все кости его так, что не 
•,мог он сесть на коня и покинул поле битвы, преследуемый 
призраками, гонимый гневом божиим с места на место, пока,
-20

---

наконец, слуги, которые несли его на носилках, немощнаго и 
потерявшего разум, не добежали до некоей пустыни «межю 
чехы и ляхы», где он и «испроврьже живот свой зъле»; даже 
от ^огилы его долгое время исходил «смрад зълыи» в предо­
стережение всем, кто «си сотворить».
«Сказание о Борисе и Глебе» свидетельствует о том, что 
уже в X I в. агиографический стиль был усвоен литературой 
Киевской Руси.
Правда, «Сказание» еще не вполне соответствовало требо­
ваниям «правильного жития»: оно не выдерживало сравнения 
с классическими византийскими образцами этого жанра ни по 
содержанию, ни по форме. «Сказание» излагало только один 
эпизод из жизни князей Бориса и Глеба, а именно их мучени­
ческую кончину; между тем «правильное житие» требовало 
рассказа и о детстве героя, полной биографии святого; «Ска­
зание» не вполне соответствовало «правильному» житию и по 
своей композиционной структуре: неписанная теория требовала 
деления жития на три части — вступление, собственно житие, 
заключение; «Сказание» между тем начиналось непосредствен­
но с жития, традиционного вступления■
автор не дал; «правиль­
ное» житие требовало непременно рассказа (в форме чередую­
щихся одна за другой небольших новелл) о посмертных чуде­
сах героя; в «Сказании» такого рассказа не было; правда, 
в конце X I — начале X II в. какой-то неизвестный нам автор 
присоединил к «Сказанию» такой рассказ, но присоединил его 
очень неискусно — после заключения, в результате чего рассказ 
этот принял вид механического привеска к «Сказанию», орга­
нически никак с ним не связанного.
С утверждением культа Бориса и Глеба серьезные возраже­
ния вызывало «Сказание» и по своему изложению: оно было 
слишком 
документально, 
перегружено 
фактами, 
слишком 
«исторично»; оно казалось слишком «земным», образы цент­
ральных героев повествования — Бориса и Глеба — чересчур 
материальными, недостаточно одухотворенными.
Устранить все эти недочеты «Сказания» попытался в конце 
XI в. монах Киево-Печерского монастыря Нестор; он написал 
новое житие Бориса и Глеба под заглавием «Чтение о Борисе 
и Глебе». Это «Чтение», по утверждению проф. С. А . Бугослав- 
ского, было написано Нестором не ранее 1108 г. и не позже 
1115 г., возможно, в связи С тем, что в 1115 г. было перенесение 
раки Бориса и Глеба. В сравнении со «Сказанием» «Чтение» 
уже удовлетворяет самым строгим требованиям классического 
жития. Работая над ним, Нестор явно стремился максимально 
приблизить его к типу византийских житий прославленного ма­
стера этого жанра Кирилла Скифопольского, византийского 
агиографа V III в. н. э. Творения этого автора Нестору были 
известны в переводе с греческого языка на славянский.
Самый факт появления в конце X I — начале X II в. нового
21

---

жития Бориса и Глеба знаменателен. Он свидетельствует о 
высоком уровне литературной культуры у нас на Руси на 
рубеже X I —X II вв., о тонком чувстве стиля, о высоких требо­
ваниях, которые уже тогда, в начале X II в., предъявлялись 
к литературному мастерству, к агиографии в частности.
Начал Нестор свое «Чтение» с обширного вступления, по­
строенного по всем 
правилам 
агиографической 
риторики, 
с обращения к богу с просьбой подать ему «разум» на сложе­
ние жития (ср. обращение античных ораторов к Зевсу в начале 
речи) и с просьбой к читателю извинить его «грубость» (этого 
требовало литературное приличие). Далее у Нестора шел крат­
кий очерк всемирной истории от Адама и Евы до крещения 
Руси; очерк этот, по замыслу автора, должен был наглядно 
показать читателю всемирно-исторический смысл крещения 
Руси и появления на Руси первых ее святых — Бориса и Глеба.
От этой национально-патриотической темы, разработанной 
во вступлении, Нестор переходит к собственно житию Бориса 
и Глеба. Начал он его, следуя агиографическому обряду, с рас­
сказа о детстве героев. «Сказание» ничего не сообщало о дет­
стве Бориса и Глеба. Нестор решил восполнить пробел, вос­
полнить так, как этого требовал обычай. Младшие сыновья 
князя Владимира, Борис и Глеб, у Нестора уже в раннем дет­
стве «светящеся, акы две звезде светле посреде темных» («как 
две звезды светлые на темном небе»). У ж тогда почила на них 
«благодать божия». Борис усердно читает книги, преимущест­
венно жития святых мучеников, много «со слезами» молится, 
приуготовляя себя к будущему подвигу — мученической кон­
чине. Борису во всем старался подражать и его младший брат 
Глеб. Он ни на шаг не отходил от старшего, брата, и, когда тот 
молился, он внимательно прислушивался к его словам, день и 
ночь сидя около Бориса и повторяя за ним слова молитвы. 
Когда Борис достиг юношеского возраста, он женился, но не 
потому, что чувствовал влечение к браку, а чтобы не ослушать­
ся отца, подобно Алексею, «человеку божию». Во Владимире, 
куда он вскоре переехал по настоянию отца, Борис продолжал 
тот же образ жизни, что и в Киеве, удивляя всех милосердием 
своим и кротостью.
Рассказ Нестора о мученической кончине Бориса и Глеба во 
многом напоминает соответствующий рассказ «Сказания»: тот 
же ход событий, те же ситуации, ко имеются и некоторые ха­
рактерные отступления. Отступления эти, если внимательно 
к ним присмотреться, наглядно раскрывают замысел Нестора: 
его явно не удовлетворяли Борис и Глеб в изображении «Ска­
зания»; они казались ему слишком человечными, материаль­
ными, недостаточно одухотворенными. Нестор сделал все, чтобы 
устранить и этот пробел у своего предшественника. В изобра­
жении Нестора Борис и Глеб утратили последние черты, сбли­
жающие их с живыми, реальными людьми. Перед нами типич­
22

---

ные лики святых, строгие, сумрачные, написанные по всем 
правилам византийской словесной иконописи. Не только Борис, 
но и Глеб у Нестора знают о том, что их ждет смерть от руки 
наемных убийц; знают и деятельно готовятся к ней: прощаются
Окружающими, молятся. Борис перед смертью, в ожидании 
убийц, даже читает книгу; все предусмотрено, все известно 
заранее, и братья спокойно идут навстречу смерти принять 
мученический венец, обещанный им еще в детстве. В «Сказа­
нии» Борис и Глеб непрерывно плачут, проливая целые потоки 
слез; у Нестора они радуются своей участи, почти совсем не 
плачут; образы Бориса и Глеба у него суше, строже, схематич­
нее: в «Сказании» они проникнуты теплым сентиментальным 
лиризмом; у Нестора — торжественной, почти литургической 
патетикой.
Большое место занимает у Нестора рассказ о посмертных 
чудесах Бориса и Глеба. Рассказ этот — он следует непосред­
ственно за рассказом о кончине Бориса и Глеба — распадается 
на девять небольших новелл, из которых каждая вполне само­
стоятельна и связана с соседней только единством темы.
Сюда относятся рассказы: I) об обретении нетленных мощей 
Бориса и Глеба; 2) о чудесном исцелении хромого; 3) об исцеле­
нии слепого; 4) о создании церкви в честь мучеников Бориса и 
Глеба в Вышгороде и о торжестве их канонизации; 5) о чудесном 
освобождении узников, томившихся в темнице (в темницу яви­
лись Борис и Глеб на коне в сопровождении отрока, державшего 
свечу, и сказали: «Не бойтесь нас. Мы святые Борис и Глеб. Мы 
приехали, чтобы освободить вас, так как вы покаялись в грехе 
своем». Разгневанные братья «разметали» темницу, оковы ж е­
лезные пали, судья, узнав об их заступничестве, не посмел идти 
наперекор воле святых князей) ; 6) о перенесении нетленных мо­
щей Бориса и Глеба 20 мая 1072 г. в новую церковь, построенную 
по инициативе Изяслава Ярославича; 7) о чудесном исцелении 
одного убогого, от рождения немого и безногого; 8) о том, как 
наказали Борис и Глеб одну нерадивую женщину, а потом поми­
ловали; 9) о чудесном исцелении одного слепорожденного.
«Сказание» и «Чтение о Борисе и Глебе» утвердили в древ­
нерусской литературе тот тип жития, который в нашей науке 
получил название «княжеских житий». Жития этого типа окру­
жали ореолом святости господствующую в стране династию 
князей.1
Конечно, не все князья удостаивались агиографического про-