189
хорошо отрефлексированной, освоенной и
осмысленной религиозной
эстетики. Эстетики, проведенной через горнило минувшего века,
проблематизировавшего вообще все и искусство, в частности. Новая
христианская эстетика не может уже быть наивной. Она очень серьезна
в основе основ, она требовательна, она ждет от тебя полной выкладки.
Тут не расслабишься. Гармоническое
триединство истины, добра и
красоты переживается ею как проблема, не имеющая простых решений.
Или вовсе не имеющая сегодня — как, быть может, всегда —
окончательных решений (об этом у Роднянской есть замечательные
пассажи в её суждениях о Ходасевиче, и не только о нём). Это поиск с
риском неудачи, поражения. Это жизнь на грани. Это драма судьбы и
подчас трагическое несовпадение себя с собой, конфликт разных в себе
начал, контраст между заданием и реализацией… Это неочевидная
истина (при убежденности в её наличии), нетрадиционная красота, это
добро и
зло как проблема, а не как детские прописи. Роднянская
замечательно это чувствует и отчетливо формулирует
513
.
Сказанное подтверждают слова Роднянской о собственном методе:
Работа в ИНИОН была для меня временем фактического
обретения второй специальности. Благодаря тому, что Рената [Гальцева
Р.А.] доставала запрещенные книги – это были занятия русской
религиозной философией. Мы вместе занимались Вл. Соловьевым, а я
еще специально занималась С.Н. Булгаковым, впоследствии о. Сергием,
потому что был мне наиболее духовно близок. Вторая специализация –
социология и политология, которыми пришлось заниматься, поскольку
я реферировала. Многие рефераты рассылались только по ДСП (для
служебного пользования), не учитывались в библиотеках. Я
стала
свободно применять новые знания и методы, почерпнутые из
философской литературы, в критике. К философской критике я
стремилась с самого начала. Философ – это не тот, у кого есть система.
Философ – тот, у кого есть иерархия в представлении о мироздании.
Критика, начиная с Пушкина, не может быть иной, если только она не
является проверкой экспериментальных методов (неоструктурализм,
например). Долг критика – найти, а
не вписать, правильную
акцентуацию в художественной идеологии произведения и объяснить,
как это восходит к последним вопросам бытия. На меня повлияли Белль,
Грем Грин. После крещения появилось огромное ассоциативное поле.
Библию я читала два раза. Евангелие знаю хорошо. Когда появился этот
новый текстуальный объем, это так обогатило горизонт, даже чисто
словесно:
возникли характерные формулы
514
.
§ 2.4. Сюжет
В предисловии книги «Художник в поисках истины» содержится указание
на стремление критика раскрыть сюжет, напрямую не связанный с вопросами
литературного характера: «мне хотелось в каждом случае выявить особенный
513
Ермолин Е. Ирина Премудрая // Континент. 2008. № 136. С. 433-441.
514
По устным свидетельствам И.Б. Роднянской в беседе 24.02.2020.
190
рельеф художественной мысли,
упирающейся в главное, проследить ее ход и
сопоставить итоги с космосом “большой”, вершинной правды, открывающейся
в нашей культурной традиции»
515
.
Роль классики как мировоззренческого ориентира для всех авторов,
считает Роднянская, заключалась в «службе истинного просвещения»
516
, а также
указании на вечные ценности. В статье «Встречи и поединки в типовом доме»
утверждается мысль о том, что литература, значительное внимание уделяющая
вопросам быта и житейским социальным задачам, в действительности «следит
за подпочвенными сдвигами»
517
. В. Белов и А. Вампилов как авторы
произведений, в которых «явные коллизии заместились медленной перетиркой
“межличностных отношений”, по мнению Роднянской,
точнейшим образом
сумели передать дух эпохи, ибо их «художественные миры – несовпадающие. А
жизнь – все та же»
518
. Поэтика в свою очередь сближается благодаря
моноцентризму (постановке смыслового акцента на одном персонаже),
усредненности языка, («безъязыкость эта понадобилась обоим писателям как
печать психической дезорганизованности, как сигнал о недостатке тез самых
“межличностных” скреп, которые обеспечивают согласную жизнь»
519
), а также
типовых характерах второстепенных действующих лиц: «И
персонажей
Вампилова, и персонажей Белова можно расположить на единой ценностной
шкале. Срединное место на такой шкале займет центральный герой, носитель
своей вины, но одновременно – что открывает дверь для сочувствия ему – и своей
беды. Рядом с героем (у Вампилова это виднее) стоит пошлая пустышка, темный
двойник, тянущий его вниз <…>»
520
. При характеристике
персонажей критик
ставит акцент на вопросах духовного содержания: «У вампиловского “святого”
и беловского “пошехонца”, каковы бы ни были корни, теснейшая близость
515
По устным свидетельствам И.Б. Роднянской в беседе 24.02.2020.
516
Do'stlaringiz bilan baham: 
