Ббк 84(8Авс)-44 Робертс Г. Д

(араб.).
59
Окончание – 
джи
, как и – 
бхай
, добавляется при вежливом обращении.

---

Г. Д. Робертс. «Шантарам»
128
– Этот гора знает хинди? Бхагван, избави нас от иностранцев!
Мы c Абдуллой нашли место на набережной, где было меньше народу. Мечеть Хаджи Али
возвышалась на маленьком островке, куда можно было перейти по каменному перешейку дли-
ной сто тридцать три шага. С рассвета и до заката перешеек был запружен пилигримами и тури-
стами – если только прилив не затоплял его. Ночью мечеть казалась с набережной кораблем,
бросившим здесь якорь. Медные фонари, подвешенные на кронштейнах, окрашивали мрамор-
ные стены в желтый и зеленый цвет. Закругленные контуры мечети с куполами и арками-сле-
зинками белели при луне, словно паруса этого таинственного судна, а минареты возвышались,
как мачты.
Полная блиноподобная луна, которую в трущобах называют скорбящей луной, заливала
мечеть своим гипнотическим светом. С моря дул легкий бриз, но воздух был теплым и влаж-
ным. Тысячи летучих мышей роились над нашими головами среди натянутых электрических
проводов, напоминая музыкальные ноты на нотной бумаге. Маленькая девочка, которой давно
полагалось бы спать, все еще торговала гирляндами жасмина. Подойдя к нам, она вручила одну
гирлянду Абдулле. Он полез в карман за деньгами, но она, засмеявшись, отвергла их и ушла,
распевая песню из популярного индийского фильма.
– Нет более прекрасного свидетельства Божьего промысла, чем щедрость бедняков, –
тихо произнес Абдулла. Похоже, он всегда говорил таким тихим и мягким голосом.
– Вы говорите по-английски очень хорошо, – заметил я, искренне восхищенный тем, как
красиво он сумел выразить эту нестандартную мысль.
– Да нет, не очень. Просто я знал одну женщину, которая научила меня некоторым сло-
вам, – ответил он. Я ожидал продолжения, но он молчал, глядя на море, а затем заговорил о
другом: – Скажите, мистер Лин, если бы меня не было тогда в притоне Стоячих монахов, что
бы вы сделали, когда этот человек бросился на вас с саблей?
– Я схватился бы с ним.
– Я думаю… – он повернулся ко мне, глядя прямо в глаза, и я вдруг почувствовал, что
волосы у меня на голове готовы зашевелиться от необъяснимого страха, – я думаю, что вы
погибли бы. Он убил бы вас, и вы сейчас были бы мертвы.
– Нет. Он, конечно, был вооружен, но немолод и ничего не соображал. Я справился бы
с ним.
– Возможно, – согласился Абдулла без улыбки. – Возможно, вы справились бы с ним,
но если бы вы сумели отвести удар и остаться в живых, то сабля могла бы ранить или убить
одного из ваших спутников – девушку или вашего друга-индийца, мне так кажется. Один из
вас троих погиб бы.
Я молчал. Безотчетный страх, который я ощутил минуту назад, перерос в явственное
чувство тревоги. Мое сердце с шумом гоняло кровь по сосудам. Абдулла говорил о том, как он
спас мне жизнь, но в его тоне звучала угроза. Во мне начал закипать гнев. Я напрягся, готовый
к сопротивлению, и пристально посмотрел ему в глаза.
Он улыбнулся и положил руку мне на плечо – точно так же, как он сделал это час назад на
другой набережной. Охватившее меня ощущение опасности было очень сильным, но исчезло
так же быстро, как и возникло. Я тут же забыл о нем – на несколько месяцев.
Обернувшись, я увидел, что полицейский, поклонившись Кадеру, отходит от машины.
– Кадербхай сунул взятку этому копу очень демонстративно, – заметил я.
Абдулла засмеялся, и я вспомнил, что в монастыре он смеялся так же открыто, бесхит-
ростно, абсолютно естественно. Этот смех сразу пробудил во мне симпатию к нему.
– Есть старая персидская поговорка: «Лев должен время от времени рычать, чтобы напо-
минать коню о его страхе». Этот полицейский создает проблемы на своем участке. Люди не
уважают его, и это его расстраивает. Из-за этого он создает еще больше проблем, а люди ува-
жают его еще меньше. Теперь же, увидев, что ему дали такой бакшиш – намного больший,

---

Г. Д. Робертс. «Шантарам»
129
чем получают обычно копы вроде него, – они начнут немножко уважать его. То, что великий
Кадербхай заплатил ему так хорошо, произвело на них впечатление. А если люди будут ува-
жать этого полицейского, меньше проблем будет для всех нас. Но все как в поговорке: коп –
всего лишь конь, а Кадербхай – лев, и лев прорычал.
– Вы телохранитель Кадербхая?
– Нет-нет! – рассмеялся он. – Господин Абдель Кадер не нуждается в охране. Но я… –
Абдулла замолчал, и мы оба посмотрели на седовласого человека в скромном автомобиле. –
Но я готов отдать за него жизнь, если вы это имеете в виду. Ради него я готов даже на большее.
– Вряд ли человек может сделать для кого-то больше, чем отдать за него жизнь, – заметил
я, усмехнувшись странности этой фразы и серьезности, с какой Абдулла произнес ее.
– Может, может, – ответил он, обняв меня рукой за плечи и ведя обратно к машине. –
Человек может сделать для другого гораздо больше.
– Я вижу, вы подружились с нашим Абдуллой, мистер Лин? – спросил Кадербхай, когда
мы сели в машину. – Это хорошо. Вы должны стать близкими друзьями. Вы похожи на двух
братьев.
Посмотрев друг на друга, мы с Абдуллой недоверчиво рассмеялись. Я был блондином, он
– жгучим брюнетом; у меня были серые глаза, у него – карие; он был персом, я – австралийцем.
На первый взгляд трудно было найти двух менее похожих людей. Но Кадербхай воспринял наш
смех с таким искренним удивлением, что мы поспешили подавить его. Автомобиль тронулся
с места, направившись по Бандра-роуд, а я думал о том, что сказал Кадер. Какими бы значи-
тельными ни казались нам с Абдуллой внешние различия между нами, возможно, старик был
проницательнее нас и его слова содержали долю истины.
Так мы ехали около часа. Наконец на окраинах Бандры автомобиль замедлил ход на
одной из улиц возле магазинов и складов и свернул в узкий проулок, темный и пустынный.
Когда дверца автомобиля открылась, я услышал музыку и пение.
– Пойдемте, мистер Лин, – сказал Кадербхай, не удосужившись объяснить, куда и зачем
он меня приглашает.
Водитель Назир остался возле автомобиля и, прислонившись к капоту, позволил себе
наконец расслабиться и развернул обертку пана, который Абдулла купил ему у ресторана
«Хаджи Али». Я подумал, что за все это время он не произнес ни слова, и подивился тому, как
долго многие индийцы умеют хранить молчание в этом шумном перенаселенном городе.
Мы вошли через широкую каменную арку в длинный коридор и, поднявшись на два лест-
ничных пролета, оказались в просторном помещении, заполненном людьми, дымом и гром-
кой музыкой. Стены этого прямоугольного зала были обтянуты шелком и увешаны коврами. В
дальнем его конце имелось небольшое возвышение, где на шелковых подушках сидели четыре
музыканта. Вдоль стен были расставлены низкие столики, окруженные удобными подушками.
С деревянного потолка свисали бледно-зеленые фонари в форме колокола, отбрасывавшие на
пол дрожащие круги золотистого света. От столика к столику сновали официанты, разнося
черный чай в высоких стаканах. За некоторыми столиками люди курили кальяны, окрашивав-
шие воздух жемчужным цветом и наполнявшие его ароматом чараса.
При нашем появлении многие поднялись на ноги, приветствуя Кадербхая. Абдуллу здесь
тоже хорошо знали. Несколько человек кивнули ему, помахали рукой или подошли погово-
рить. В отличие от посетителей «Хаджи Али», здесь к нему относились с теплотой, обнимали
и надолго задерживали его руку в своей. Один из присутствующих был мне знаком – Шафик
Гусса, или Шафик Сердитый, в чьем подчинении находились все проститутки в районе мат-
росских казарм недалеко от наших трущоб. Еще троих я узнал по газетным фотографиям:
известного поэта, крупного суфийского деятеля и болливудскую звезду второй величины.
Среди людей, окруживших Кадербхая, был администратор этого частного клуба, низень-
кий человечек в застегнутом на все пуговицы и тесно обтягивавшем его животик длинном

---

Г. Д. Робертс. «Шантарам»
130
кашмирском жилете. Его лысую голову покрывала белая кружевная шапочка 
хаджи
– чело-
века, совершившего паломничество в Мекку. На лбу красовалось темное пятно, какое появ-
ляется у некоторых мусульман в результате постоянного контакта с каменным полом во время
молитв. Администратор отдал распоряжения, и официанты тотчас принесли еще один столик
с подушками и установили его в углу, откуда было хорошо видно сцену.
Мы сели за столик, скрестив ноги, – Абдулла справа от Кадербхая, я слева. Мальчик в
шапочке хаджи, афганских шароварах и жилете принес нам миску с рисом, густо приправлен-
ным порошковым чили, и блюдо со смесью орехов и сушеных фруктов. Разносчик чая разлил
горячий темный напиток из чайника с узким носиком, держа его на высоте около метра и не
пролив ни капли. Поставив чай перед нами, он предложил нам кусковой сахар. Я хотел отка-
заться от сахара, но тут вмешался Абдулла.
– Мистер Лин, – улыбнулся он, – это ведь настоящий персидский чай, и его надо пить
так, как это делают в Иране.
Он взял в рот кусочек сахара, зажав его между передними зубами, и стал цедить чай
сквозь этот кусочек. Я вслед за ним сделал то же самое, и, хотя из-за растаявшего сахара чай
стал более сладким, чем я любил, я был доволен, что познакомился еще с одним народным
обычаем.
Кадербхай тоже пил чай сквозь кусочек сахара, отдав дань этой традиции с достоинством
и торжественностью, с какими он делал и говорил практически все. Я никогда не встречал
человека более величественного, чем он. Глядя, как он слушает Абдуллу, склонив голову, я
подумал, что он занял бы главенствующее положение в любом обществе и в любую эпоху и
заставил бы окружающих выполнять его распоряжения.
На сцену вышли три певца и расселись перед музыкантами. В зале воцарилась тишина,
певцы затянули песню на три голоса, которые оказались настолько мощными, что пробирали
слушателя до дрожи; их пение было выразительным, сладостным и страстным. Они не просто
пели, но плакали и рыдали; из их закрытых глаз капали на грудь слезы. Слушая их, я испытывал
восторг, но одновременно и некоторую неловкость, как будто они раскрывали передо мной
свои интимнейшие чувства, свою любовь и печаль.
Исполнив три песни, певцы скрылись за занавесом, выйдя в соседнее помещение. Во
время их выступления публика сидела молча, даже не шевелясь, но, стоило им уйти, все разом
заговорили, словно желая сбросить колдовские чары. Абдулла поднялся и подошел к группе
афганцев за другим столиком.
– Вам понравилось их пение, мистер Лин? – спросил Кадербхай.
– Да, очень. Это просто удивительно. Я никогда не слышал ничего подобного. В их пении
столько печали и вместе с тем столько силы. На каком языке они пели? На урду?
– Да. Вы знаете урду?
– Нет, я немного знаю только маратхи и хинди. Я догадался, что это урду, потому что
некоторые из моих соседей в трущобах говорят на нем.
– Газели всегда поют на урду, а эти певцы – лучшие их исполнители во всем Бомбее.
– Это любовные песни?
Улыбнувшись, он наклонился ко мне и коснулся моей руки. В Бомбее люди часто прика-
сались к собеседнику, слегка пожимая или стискивая его руку для большей выразительности.
Обитатели трущоб разговаривали так всегда, и мне это нравилось.
– Да, их можно назвать любовными песнями, но это самые лучшие и самые истинные из
любовных песен, потому что в них выражается любовь к Богу.
Я молча кивнул, и Кадербхай продолжил:
– Вы христианин?
– Нет, я не верю в Бога.
– В Бога нельзя верить или не верить, – объявил он. – Его можно только познать.

---

Г. Д. Робертс. «Шантарам»
131
– Ну, тут уж я могу точно сказать, что не познал его, – рассмеялся я. – И, говоря откро-
венно, мне кажется, что в него невозможно поверить – по крайней мере, в бо`льшую часть того,
что о Нем рассказывают.
– Да, разумеется, Бог невозможен. И это первое доказательство того, что он существует.
Кадер внимательно смотрел на меня, по-прежнему держа свою руку на моей. «Так, надо
быть начеку, – подумал я. – Меня втягивают в один из философских диспутов, которыми он
прославился. Это испытание, и не из легких, тут масса подводных камней».
– Вы хотите сказать, что нечто должно существовать потому, что оно невозможно? –
спросил я, пустившись на своей утлой лодчонке в плавание по неисследованным водам вслед
за его мыслью.
– Совершенно верно.
– Но тогда получается, что не существует того, что возможно?
– Именно! – расплылся он в улыбке. – Я восхищен тем, что вы это понимаете.
– Знаете, – улыбнулся я в ответ, – я произнес эту фразу, но это не значит, что я ее пони-
маю.
– Я объясню. Ничто не существует таким, каким мы это видим. Ничто из того, что мы
видим, не является таким, каким представляется нам. Наши глаза – обманщики. Все, что
кажется нам реальным, просто часть иллюзии. Нам кажется, что мы видим существующие
вещи, но их нет. Ни вас, ни меня, ни этой комнаты. Ничего.
– И все же я не понимаю. Почему возможные вещи не могут существовать?
– Я скажу по-другому. Силы, создающие все материальное, что, как нам кажется, суще-
ствует вокруг нас, нельзя измерить, взвесить или даже отнести к тому или иному моменту
известного нам времени. Одна из форм, в которых проявляются эти силы, – фотоны света.
Для них мельчайшая частица вещества – целая вселенная свободного пространства, а весь наш
мир – только пылинка. То, что мы называем Вселенной, – это лишь наша идея, и к тому же
не слишком удачная. С точки зрения света, жизнетворного фотона, известная нам Вселенная
нереальна. Ничто в ней не реально. Теперь вы понимаете?
– Не совсем. Если все, что представляется нам известным, на самом деле неправильно
или нереально, то как мы можем знать, что нам делать, как нам жить, как не сойти с ума?
– Мы обманываем себя, – ответил он, и в его янтарных глазах плясали золотые искорки
смеха. – Нормальный человек просто лучше умеет обманывать, чем сумасшедший. Вы с Абдул-
лой братья. Я знаю это. Ваши глаза лгут, говоря вам, что вы не похожи. И вы верите лжи,
потому что так легче.
– И поэтому мы не сходим с ума?
– Да. Позвольте сказать вам, что я вижу в вас своего сына. Я не был женат, и у меня нет
детей, но в моей жизни был момент, когда я мог жениться и иметь сына. Это было… Сколько
вам лет?
– Тридцать.
– Я так и знал! Тот момент, когда я мог стать отцом, был ровно тридцать лет назад. Но
если я скажу вам, что вы мой сын, а я ваш отец, и я это ясно вижу, вы подумаете, что это
невозможно. Вы не поверите этому. Вы не увидите той правды, которую вижу я и которая сразу
стала ясна мне в тот миг, когда мы впервые встретились несколько часов назад. Вы предпочтете
поверить удобной лжи, говорящей, что мы незнакомцы и между нами нет ничего общего. Но
судьба – вы знаете, что такое судьба? На урду ее называют 
кисмет
, – судьба может сделать с
нами все что угодно, кроме двух вещей. Она не может управлять нашей свободной волей и не
может лгать. Люди лгут – чаще себе, чем другим, а другим лгут чаще, чем говорят правду. Но
судьба не лжет. Это вы понимаете?
Это я понимал. Понимало мое сердце, хотя мой возмущенный разум не хотел согла-
шаться с его словами. Каким-то непонятным образом этому человеку удалось нащупать во мне

---

Г. Д. Робертс. «Шантарам»
132
эту печаль, пустоту в моей жизни, которую должен был заполнять мой отец. Спасаясь от пре-
следования, я скитался в этой пустоте, испытывая подчас такую тоску по отцовской любви,
какая накатывает на целый тюремный корпус заключенных в последние часы перед наступле-
нием нового года.
– Нет, – соврал я. – Прошу меня простить, но я не могу согласиться, что можно сделать
вещи реальными, просто поверив в них.
– Я такого не говорил, – возразил он терпеливо. – Я сказал, что реальность, какой она
предстает перед вами и перед большинством людей, всего лишь иллюзия. За тем, что видят
наши глаза, есть другая реальность, и ее надо почувствовать сердцем. Иного пути нет.
– Понимаете… То, как вы смотрите на вещи, сбивает с толку. Это какое-то… хаотичное
восприятие. А вы сами не находите его хаотичным?
Он опять улыбнулся:
– Нелегко посмотреть на мир под правильным углом зрения. Но есть вещи, которые мы
можем познать, в которых можем быть уверены. И сделать это не так уж трудно. Позвольте мне
продемонстрировать это вам. Для того чтобы познать истину, достаточно закрыть глаза.
– Всего-навсего? – рассмеялся я.
– Да. Все, что нужно сделать, – закрыть глаза. Мы можем, например, познать Бога и
печаль. Мы можем познать мечты и любовь. Но все это нереально – в том смысле, какой мы
придаем вещам, которые существуют в мире и кажутся реальными. Это нельзя взвесить, изме-
рить или разложить на элементарные частицы в ускорителе. И потому все это возможно.
Моя лодка дала течь, и я решил, что пора выбираться на берег.
– Я никогда не слышал об этом ночном клубе. Таких в Бомбее много?
– Штук пять, – ответил он, с невозмутимой терпеливостью согласившись сменить тему
разговора. – Вы считаете, это много?
– Мне кажется, это достаточное количество. Здесь не видно женщин. Они не допуска-
ются?
– Им не запрещено приходить сюда, – нахмурился он, подыскивая точные слова. – Но
они не хотят приходить. У них есть свои места, где они собираются, чтобы обсудить свои дела,
послушать музыку и пение, а мужчины в свою очередь предпочитают не беспокоить их там.
К нам подошел очень пожилой человек в костюме, известном под названием