Paolo Virno

2.
]
«Общие места» и «General Intellect»

---

34
паоло 
вирно
грамматика 
множества
первый 
день
формы страха и защиты
состоянии современного множества. Хорошая точка отсчета, 
если мы сумеем извлечь другие заключения из аналогии меж-
ду иностранцем и мыслителем. 
Сегодня быть иностранцем, то есть не чувствовать себя дома 
в собственном доме, – это состояние, понятное многим, состо-
яние неизбежное и разделяемое. Итак, те, кто не чувствует 
себя дома в собственном доме, для того чтобы сориентиро-
ваться и защититься, должны обращаться к «общим местам» 
или же к очень общим категориям лингвистического разума; 
в этом смысле иностранец – всегда мыслитель. Как видите, я 
переворачиваю направление сравнения: не мыслитель стано-
вится иностранцем по отношению к сообществу, к которому 
он принадлежит, но иностранцы, «бездомное» множество, по-
неволе достигают статуса мыслителей. «Бездомные» не могут 
не вести себя как мыслители, не потому что они знают био-
логию или высшую математику, но потому что обращаются к 
самым существенным категориям абстрактного интеллекта 
для того, чтобы отразить удары случая, чтобы защититься от 
обстоятельств и неожиданностей. 
У Аристотеля мыслитель – иностранец, но лишь на время. 
Когда он заканчивает написание «Метафизики», он может 
вернуться к общим занятиям. Также и иностранец в узком 
смысле слова, например спартанец, пришедший в Афины, бу-
дет им лишь определенное время: рано или поздно он сможет 
вернуться на родину. Однако для современного множества не-
возможность «ощущать себя дома» постоянна и необратима. 
Отсутствие традиционного сообщества и соответствующих 
«частных мест» превращает ощущение себя иностранцем, 
ощущение нахождения вне дома, bios xenikos, в опыт долго-
вечный и неотвратимый. Множество «бездомных» доверяет-
ся интеллекту, «общим местам», и по-своему это множество 

---

35
представляет собой множество мыслителей (даже тогда, ког-
да у кого-то из них нет диплома об окончании средней школы 
и он не желает читать даже под пыткой).
Наблюдение на полях. Иногда говорится об инфантильности 
городского поведения. И говорится осуждающе. Понимая, что 
подобное осуждение нелепо, имело бы смысл спросить, есть 
ли какие-нибудь основания для сравнения городской жизни и 
детства, есть ли в этом хотя бы зерно истины? Может быть, 
детство, эта онтогенетическая сущность любых последующих 
поисков защиты от ударов окружающего мира, иллюстриру-
ет необходимость победить момент нерешительности, изна-
чальную неуверенность (нерешительность и неуверенность, 
которые иногда ведут к стыду, чувству, неизвестному детены-
шам других животных). Ребенок защищается с помощью по-
вторения (еще раз – та же сказка, та же игра, тот же жест). 
Повторение должно пониматься как защитная стратегия по 
отношению к потрясениям, которые вызываются новым и не-
ожиданным. Теперь проблема предстает таким образом: может 
быть, детский опыт переносится на взрослый, переходит на по-
ведение, превалирующее внутри больших городских конгломе-
ратов (поведение, описанное Зиммелем, Беньямином и мно-
гими другими)? Детский опыт повторения продолжается и во 
взрослом возрасте, поскольку представляет основную форму 
защиты там, где недостает твердых привычек, традиционных 
сообществ, этоса. В традиционных обществах (или, если на то 
пошло, в опыте «народа») милое ребенку повторение уступило 
место более артикулированным и сложным формам защиты: а 
именно этосу, то есть нравам, обычаям и привычкам, состав-
ляющим основу устойчивых сообществ. Сейчас, в эпоху мно-
жества, эта замена больше невозможна. Повторение, которое 
уже нечем заменить, преобладает. Вальтер Беньямин уловил