|
86
и горько жаловался на
обманы хивинцев и на недоброжелательство к нам Есаул-баши.
[121]
Описание своего неудачного плавания, Бутаков закончил сознанием, что
1) «лишь с большим затруднением и только благодаря необычайной прибыли
воды в нынешнем году мог он пройти до Кунграда; 2) что у него в запасе
остается только 700 пудов угля, а дополнительный груз антрацита,
необходимый для дальнейшего плавания «Перовского», находится на барже
лейтенанта Колокольцева, не имеющей физической возможности подняться
(бечевою) вверх по реке вследствие затопления берегов; 3) в виду того, что по
берегам реки растут лишь фруктовые деревья, а не имеется саксаула или
вообще дровяного леса, Бутаков считает совершенно невозможным (tout a fait
impossible) запастись топливом для того, чтобы подняться вверх по р. Аму»
(как было решено в Петербурге на основании его же предложения).
4) «Если политические обстоятельства воспрепятствуют миссии идти в
Бухару и я (Игнатьев) решусь употребить пароход для обратного путешествия,
или же просто разрешу судам вернуться на р. Сыр, Бутаков считал совершенно
необходимым как можно скорее спуститься по реке, в более глубокую часть
Улькум-Дарьи, потому что когда вода спадет, пароход «Перовский» очутится
как в западне, без возможности подняться или спуститься по реке; тогда,
будучи отрезан от своих запасов на р. Сыре, Бутаков предвидел, что будет
в
самом критическом положении».
Начальник флотилии выражал даже
опасение, что, имея с собою более 100 человек, он не в состоянии будет их
продовольствовать, при поредении, или даже просто ослаблении усердия
хивинцев, и что всему экипажу «Перовского» может грозить голодная смерть.
Указывая, что главнейшая цель морской экспедиция уже достигнута, Бутаков
испрашивал разрешения вернуться к устью реки, пока еще вода заметно не
спала и меня там дождаться, выражая опасение, что я потеряю при трудном
странствовании до Хивы большую часть лошадей и не буду иметь
возможность пенять верблюдов для выступления из Хивы. При таких
обстоятельствах, Бутаков
[122]
считал самым удобным мне спуститься к
флотилии на хивинских лодках и брался разместить на пароходе «Перовский»,
а на, баржах все посольство и конвой для доставления в форт № 1
87
. Бутаков
жаловался также на то, что все письма перехватываются и распечатываются
хивинцами, у которых оказалось под рукою несколько перебежчиков наших
(мусульман и киргиз), мнивших возможным знакомиться с содержанием
нашей переписки. Тоже подтверждали, относительно корреспонденции
нашей, Бородин и офицеры с ним бывшие. Письма, доставленные мне из
Кунграда, чрез хивинского рассыльного, оказались действительно грубо
распечатанными и запачканными. Выдерживая терпеливо все тягости
лишений во время нашего плавания и нравственных страданий лишь для того,
чтобы достигнуть главной цели: продолжать съемку и исследование реки,
производившиеся нами во время этой несносной пытки на барках
88
, и дойти
до Хивы водою, я был наконец выведен из терпения невыносимыми и
обидными для русского представителя проделками хивинцев. Желая, хотя
сколько-нибудь проучить их и показать им, что я не намерен более сносить
подобных действий с той минуты, как убедился в вероломстве кунградского
начальника, я остановил, не доходя г. Яны-Ургенча, наши лодки,
89
выбрав
место у сухого берега, где можно было бы выйти и расправить, хотя немного
запухшие ноги паши. Я позвал к себе Диван-беги, занимавшего одну из лодок
меньшого размера; в строгих и ясных выражениях
[123]
объяснил ему сколь
непривычны и непростительны были поступки хивинцев, выразил полное
негодование мое касательно недоброжелательного, лживого и двуличного
образа действий Есаул-баши, как в отношении посольства, так и судов наших,
и категорически объявил ему, что если до сведения хана не будет немедленно
доведено мое неудовольствие и негодование на Есаул-баши и требования,
чтобы тотчас же было сделано распоряжение об облегчении следования наших
лошадей и конвоя на соединении с няни в Хиву и обеспечении их
продовольствия в пути, то я не только не буду продолжать плавания своего
далее, но вернусь безотлагательно в Кунград, не вступая ни в какие
переговоры с хивинскими властями и, соединившись с флотилиею, вернусь на
судах наших в Россию, чтобы дать отчет Государю Императору. Диван-беги,
в виду моего решительного тона и энергических выражений, страшно
перепугался, извинялся всячески, приискивая лживые объяснения всему
происходящему на низовье Аму, упрашивал меня доехать, хотя до Ургенчской
пристани, говорил, со слезами на глазах, что я приведу его на плаху моим
возвращением в Кунград и тотчас же послал донесение хану, ручаясь в том,
что все требования мои будут исполнены и что Есаул-баши получит строгий
выговор и должен будет изменить свое обращение с русскими чиновниками,
находящимися на пароходе. Я отказался двинуться, пока не получу
удовлетворительного ответа из Хивы. Вместе с тем, на случай отрицательного
или уклончивого ответа хана, а также какой либо изменнической попытки
хивинцев напасть на нас врасплох чтобы обезоружить конвой
Do'stlaringiz bilan baham: |
