Н. Игнатьев миссия в хиву и бухару в 1858 году

[110]
своим приближенным 
75
, что напрасно, мол, посланник ожидает 
парохода; «он не дойдет, и это один предлог, чтобы остаться подольше в 
Кунграде. Это уже не дружба, а что-то другое и скорее коварство со стороны 
Русских». Настроение жителей в городе, как нам передавали киргизы, 
становилось неприязненное. Ничего не хотели продавать нашим людям, 
ссылаясь, что не смеют, так как мы гости ханские и Есаул-баша запретил» под 
предлогом гостеприимства. Впоследствии я жаловался хану и его сановникам 
на грубость и бестактность Есаул-баши, но очевидно, что ему приказано было 
не давать нам заживаться в Кунграде. 

---

3) Так как инструкциею, Высочайше утвержденною, я обязан был 
исключительно одними лишь мирными путями исследовать, по возможности, 
р. Аму и отнюдь не ссориться с Хивою, то необходимо было опровергнуть 
нашим отъездом молву, распространившуюся в народе, что, прийдя в Кунград, 
я намерен, под разными предлогами, обождать прибытие подкреплений и 
военных судов, чтобы захватить город и открыть военные действия. 
4) Желание предупредить моим скорейшим прибытием в Хиву развитие 
всех дурных слухов, ходивших о России в Ханстве и последствия 
неблагоприятных известий, сообщенных Хивинскими чиновниками, о 
действиях Бутакова в устье. Чиновники, посланные к устью следить за нашими 
судами, доносили о пальбе из орудий 24-го, о посылке разведочных партий — 
вероятно для зондировок и расспросов — и наконец о каких то неуместных 
ответах, данных им с «Перовского», усиливших раздражение и опасение 
азиатцев. 
5) Убедясь, что от Есаула-баши толку не доберешься и что с ним при его 
грубости, необразованности и нахальстве можно лишь вызвать бесповоротное 
столкновение, я намерен был попытаться испросить лично у самого хана 
позволение для наших судов войти в реку. Желательно было не терять времени 
напрасно в Кунграде и 
[111]
воспользоваться еще разливом, пока вода не 
совсем спадет в реке, тем более, что встреченные Бутаковым препятствия и им 
непредвиденные для вступления в устье, доказывали — необходимость для 
нашей флотилии пройтись по реке и выбраться из оной, пока бар, при входе в 
устье еще не совсем обмелеет, что могло случиться к концу Июля и в начале 
Августа, как утверждали жители. 
6) Нездоровое, дурное, сырое и крайне стесненное положение 
посольства и конвоя, в землянках и на дворах Кунградского дворца, сразу 
повлияло на здоровье людей и лошадей, привыкшие к свежему, степному 
воздуху; лошади в 2 дня похудели, а люди опустились и стали болеть 
(поносами). Доктора умоляли меня вывести конвой на чистый воздух, 
предсказывая развитие болезней. 
7) Желание скорее выйти из глупого, неопределенного положения, в 
котором очутилось посольство в Кунграде и которое могло продолжаться, в 
случае неуспеха Бутакова, неопределенное время, так долго, что впоследствии 
исправить отношения к хивинскому правительству оказалось бы 
невозможным. 
8) Отправив лошадей, с частью конвоя в Хиву, чрез город Ургенч (близ 
Хивы), куда они по уверению чиновников и вожаков должны были прибыть 
уже через 8 дней, я опасался их оставить без себя и подвергнуть гибели, если 
задержусь в Кунграде, тогда как они углубятся в страну и будут совершенно в 
руках хивинцев, без всякого руководства в сношениях с последними. 

---

Диван-беги и Есаул-баша клялись что мы увидимся с отрядом нашим на 
правом берегу р. Аму через три дня. Таким образом, даже поддавшись по 
необходимости ухищрениям Хивинцев, склонявшихся к раздроблению наших 
сил, я надеялся оставаться хозяином дальнейших движений наших, ибо в 
случае подтверждения, в течении предстоявших трех суток, неблагоприятных 
для безопасности вверенного мне посольства известий, доходивших до нас со 
времени прибытия в Кунград, — относительно распоряжения и намерений 
хивинцев, бухарского эмира и туркменских шаек, — я мог, воссоединившись 
с лошадьми и конвоем, остановиться, высадиться на правый берег и свободно 
принять меры, 
[112]
чтобы не идти в Хиву, а повернуть на р, Сыр, возложив 
всю ответственность на хивинское правительство, по поводу коварных и 
неприличных действий Есаул-баши, Мехтера и их чиновников. А каковы эти 
тревожные слухи были, свидетельствует следующее донесение, посланное из 
Кунграда шифром директору Азиатского Департамента: «Власти хивинские 
сообщают, что эмир бухарский объявил России войну, отрезав уши 
рассыльным киргизам нашим, прибывшим с известительным письмом 
начальника края о посольстве, прислал посланца в Хиву и собирается 
захватить миссию нашу силою на пути, сговариваясь о том с ханом. Не верю, 
предполагая, что хотят напугать и сделать меня сговорчивым. Медлю для 
выиграния времени и выяснения обстоятельств с флотилиею, но иду вперед. 
Миссия садится в Кунграде на хивинские барки. 29 Июня 1858 г.». 
Еще при самой переправе нашей через Айбугир чиновники, 
назначенные для нашего приема, утверждали, что бухарский эмир возвратил 
караваны свои 
76
, шедшие в Россию, и объявил нам войну, о чем прислано, 
будто бы, мне извещение от начальника Казалинского форта (№ 1) с 
нарочными киргизами, ожидающими меня в Хиве, как хану сделалось 
известным. Я выслушивал эти россказни хладнокровно, не показывая виду 
Хивинцам, что тревожусь за участь посольства. Во время пребывания нашего 
в Кунграде такие же вести были мне, — под видом участия и желания оказать 
услугу, — сообщены Есаул-баши и Диван-беги, с добавлением, что посольству 
будет угрожать величайшая опасность, если мы из Хивы не вернемся в Россию 
тем же путем, а вздумаем, несмотря на дурные намерения эмира, направиться 
в Бухару. 
Все собранные, чрез Исета, Азбиргена и нескольких лазутчиков из 
киргиз и Каракалпаков сведения в г. Кунграде, 
[113]
согласовались в 
следующем: хивинцы были сильно встревожены в начале Июня месяца 
движениями наших отрядов по степи, известиями, полученными ими с р. Сыра 
о «военных приготовлениях» флотилии, нагрузки на нее провианта и даже 
«десанта» 
77
и сношениями Генерал-губернатора с туркменами, начавшимися 
на р. Эмбе приемом их депутации. Предположив, что мы действуем за одно с 
туркменами и что мирная миссия служит только предлогом для вступления 
русского передового отряда в пределы ханства, хан стал деятельно 
приготовляться к сопротивлению, собрал народную милицию, послал 3,000 

---

человек с орудием к Куня-Ургенчу, чтобы заградить мне дорогу и встретить 
неприязненно, а кунградскому начальнику строго на строго запретил впускать 
суда паши в реку. Движение нашего каравана на Кунград несколько успокоило 
хивинцев и открыло мне доступ в ханство, но недоверчивость поддерживалась 
преждевременным появлением у хивинских берегов парохода. «который 
вскоре скрылся и куда-то ушел; затем появилось несколько судов и стали 
пытаться в разных направлениях, входить в ручные рукава, производя пальбу 
и стараясь войти в сношение с жителями, которым задавали подозрительные 
вопросы». Все это не могло быть объяснимо в глазах хивинцев иначе как 
неприязненными намерениями и желанием овладеть устьем Аму. Но что 
довершило подозрительность хивинцев и довело предубеждение против нас 
до последней крайности, это перехваченное хивинцами письмо 
78
, 
адресованное Ата-Мураду и написанное, по распоряжению Г. А. Катенина, 
султаном правителем западной части орды из излишней, — не соображенной 
с местными обстоятельствами, — предусмотрительности, для извещения 
туркмен о прохождении в Хиву