Книжный вор

* * * НЕКОТОРЫЕ СВЕДЕНИЯ О СТАЛИНГРАДЕ * * *
1. В 1942-м и в начале 1943-го небо в этом городе каждое утро выцветало до белой
простыни.
2. Весь день напролет, пока я переносил по небу души, простыню забрызгивало кровью, пока
она не пропитывалась насквозь и не провисала до земли.
3. Вечером ее выжимали и вновь отбеливали к следующему рассвету.
4. И все это, пока бои шли только днем.

---

Когда сын скрылся из виду, Ганс Хуберман постоял еще несколько секунд. Улица казалась
такой большой.
Когда Папа вновь появился на кухне, Мама уперлась в него пристальным взглядом, но они
не обменялись ни словом. Она ничем не упрекнула его, что было, как вы понимаете, весьма
необычно. Может, решила, что Папа и так страдает, получив ярлык труса от единственного сына.
Когда все поели, Папа еще посидел молча за столом. Был ли он в самом деле трусом, о чем
столь грубо объявил его сын? Разумеется, на Первой мировой Ганс им себя считал. И трусости
приписывал то, что остался в живых. Но полно, разве признаться в том, что боишься, — это
трусость? Радоваться тому, что жив — трусость?
Его мысли чертили зигзаги по столешнице, в которую он глядел.
— Папа? — позвала Лизель, но тот даже не взглянул. — О чем он говорил? Что он имел в
виду, когда…
— Ни о чем, — ответил Папа. Он говорил, тихо и спокойно, столу. — Ничего. Не думай про
него, Лизель. — Прошла, наверное, целая минута, прежде чем он снова открыл рот. — Тебе не
пора собираться? — Теперь уже он смотрел на Лизель. — Разве тебе не надо на костер?
— Да, Папа.
Книжная воришка пошла и переоделась в свою форму Гитлерюгенда, и спустя полчаса они
вышли и зашагали к отделению БДМ. Оттуда детей поотрядно отведут на городскую площадь.
Прозвучат речи.
Загорится костер.
Будет украдена книга.