Книжный вор

* * * ПРЕДЛОЖЕНИЕ СЕСТРЫ МАРИИ * * *
«Не желаете ли посетить коридор, герр Штайнер?»
Нечего и говорить, что Руди ответил отрицательно, письмо порвали, и он начал новое. На
этот раз оно было адресовано кому-то по имени Лизель, и автор интересовался, есть ли у Лизель
хобби, и какое.
Дома, составляя письмо, заданное на дом, Лизель решила, что писать Руди или еще какому-
нибудь свинуху было бы, конечно, смешно. Какой смысл? Сидя над письмом в подвале, она
заговорила с Папой, который в очередной раз перекрашивал стену.
Папа обернулся вместе с облаком паров краски:
— Was wuistz? — Это была самая грубая форма немецкого, на какой только можно
разговаривать, но сказано это было с видом полнейшего довольства. — Ну, чего?
— Я смогу написать письмо маме?
Молчание.
— Зачем тебе понадобилось писать ей письмо? Тебе и так приходится терпеть ее каждый

---

день. — Папа усмехнулся лукаво — дал «шмунцеля».
[7]
— Тебе этого мало?
— Не этой маме. — Лизель сглотнула.
— А. — Папа отвернулся к стене и продолжил красить. — Ну, наверное. Можно отослать
его, как там ее — даме, которая привезла тебя сюда и потом приезжала несколько раз — из
конторы по опеке.
— Фрау Генрих.
— Ну да. Отправь ей. Может, она сможет переслать его твоей маме.
Даже в тот момент прозвучало неубедительно — как будто он что-то недоговаривал. Во
время коротких визитов фрау Генрих о матери Лизель не проронила ни слова.
Не спросив Папу, что здесь не так, Лизель тут же принялась писать, решив не отзываться на
дурное предчувствие, которое тут же в ней зашевелилось. Чтобы довести письмо до ума,
потребовалось три часа и шесть черновиков: чтобы рассказать маме все о Молькинге, о Папе и
его аккордеоне, о странных, но честных повадках Руди Штайнера и о подвигах Розы Хуберман.
Еще Лизель писала, как она гордится тем, что теперь умеет читать и немного писать. На
следующий день она опустила письмо в ящик у фрау Диллер, наклеив марку, добытую из
кухонного стола. И стала ждать.
В тот вечер, сидя над письмом, Лизель подслушала разговор между Гансом и Розой.
— Чего это она взялась писать матери? — говорила Мама.
Голос у нее был на удивление спокойный и заботливый. Как вы можете понять, Лизель это
немало встревожило. Ей больше понравилось бы, если бы приемные родители спорили. Когда
взрослые шепчутся, это как-то не добавляет спокойствия.
— Она спросила, — отвечал Папа, — не мог же я сказать нет. Верно?
— Езус, Мария и Йозеф! — Снова шепот. — Ей надо забыть ее, и все. Кто знает, где она
теперь? Кто знает, что они с ней сделали?
В кровати Лизель крепко обхватила себя руками. Собрала себя в комок.
Она думала о матери и повторяла Мамины вопросы.
Где она?
Что с ней сделали?
И кто, наконец, на самом деле, эти они?