Книга II. Муад-диб

Все,
теперь отступать нельзя, 
подумал он. Поль положил руку на плечо связиста и крикнул ему в
ухо:
— Бросай аппаратуру! В туннеле еще один комплект.
Он почувствовал, что его толкают в сторону — федьакыны оттесняли его в туннель,
прикрывая своими телами. Они протиснулись внутрь. Там было относительно тихо, они
завернули за угол и оказались в небольшой, освещенной Поплавковыми лампами комнатке, из
которой вел вниз еще один ход.
У аппаратуры связи сидел другой связист.
— Много статики, — сказал он.
С порывом ветра в комнату ворвались клубы песка.
— Закупорить вход! — заорал Поль. Тишина, наступившая после выполнения команды,
казалось, давила на уши. — Выход в равнину все еще свободен?
Один из федьакынов бросился посмотреть и доложил:
— Некоторые камни от взрыва рухнули, но инженеры говорят, что проход открыт. Они
ведут расчистку лазерными резаками.
— Скажи им, чтобы работали вручную, — рявкнул Поль. — Внизу есть еще включенные

---

щиты!
— Они действуют очень осторожно, Муад-Диб, — возразил федьакын, но тут же
отправился передать приказание.
В комнату протиснулся первый связист и волоком втащил ящик с аппаратурой.
— Я же приказывал все бросить! — рассердился Поль.
— Вольнаибы не любят разбрасываться оборудованием, — отозвался кто-то из федьакынов.
— Для нас сейчас важнее не оборудование, а люди. Скоро мы либо будем располагать куда
большим количеством техники, чем сможем использовать, либо нам вообще никакое
оборудование больше не понадобится.
К нему подошел Джерни Халлек:
— Я слышал, что они говорили, будто ход вниз свободен. Мы здесь слишком близко к
поверхности, милорд. Харконнены могут перейти в контрнаступление.
— Они сейчас не в том положении, чтобы думать о контрнаступлении. Как раз сейчас
выяснится, что они остались без щитов и что им уже не улететь с Аракиса.
— Все равно, новый командный пост полностью подготовлен, милорд, — настаивал
Джерни.
— Мне незачем находиться на командном посту. Все идет по плану и без меня. Нам нужно
лишь подождать…
— Поступает сообщение, Муад-Диб, — доложил связист. Потом покачал головой и плотнее
прижал наушник рукой. — Слишком много статики!
Он начал что-то записывать в лежащий перед ним журнал, то и дело покачивая головой,
останавливаясь и снова продолжая писать.
Поль подошел к нему. Федьакыны расступились, давая ему место. Поль посмотрел на
написанное и стал читать:
— Налет… на сич Табр… пленные… Аля (пропуск) семьи (пропуск) погибли… они
(пропуск) сына Муад-Диба…
Связист снова покачал головой.
Поль поднял глаза и встретился со взглядом Джерни
Халлека.
— Текст перевран, — сказал Джерни. — Статическое электричество. Вы не знаете…
— Мой сын мертв, — оборвал его Поль. Он знал, что это правда. — Мой сын мертв… а Аля
в плену… заложница.
Он чувствовал себя опустошенным — пустая оболочка, лишенная всяких эмоций. Все, к
чему он ни прикоснется, будет нести горе и смерть. Он, как чума, пронесется через всю
Вселенную!
Он чувствовал в себе мудрость старика, опыт бессчётного числа прожитых жизней. Он
почувствовал, как внутри него кто-то хихикает и потирает руки.
И Поль подумал: О, 
как мало знает Вселенная о том, что такое настоящая жестокость!

---

~ ~ ~ 
И стал Муад-Диб пред ними и сказал: «Хоть мы и считаем наших
пленных мертвецами, она — жива. Ибо семя ее — мое семя, и голос
ее — мой голос. И смотрит она в самые далекие глубины возможного.
Да, долины неведомого видит она благодаря мне».
Принцесса Ирулан, «Аракис пробуждается».
Барон Владимир Харконнен стоял, опустив глаза, в императорской приемной зале, в
овальном селямлике под стальным навесом Падишаха-Императора. Бросая косые взгляды, барон
изучал комнату с металлическими стенами и находившихся в ней людей — нукеров, пажей,
стражу, солдат из Дома Сардукаров, которые по стойке «вольно» стояли вдоль стен под
окровавленными и изодранными знаменами, захваченными в битвах и украшавшими теперь
стены залы.
Из комнаты справа послышались возгласы, отдаваясь эхом в высоком коридоре:
— Дорогу! Дорогу царствующей особе! Из коридора в приемную вошел сопровождаемый
свитой Падишах-Император Саддам IV. Он стоял, ожидая, пока ему принесут трон, не обращая
на барона никакого внимания и, очевидно, вообще не замечая никого вокруг.
Барон решил, что он, в свою очередь, не вправе не обращать внимания на царствующую
особу, и смотрел на Императора, пытаясь найти разгадку или хотя бы намек на то, почему его
вызвали в эту приемную. Император стоял неподвижно — стройный и элегантный, в серой
сардукарской форме с золотым и серебряным шитьем. Его худое лицо и холодный взгляд
напомнили барону давно погибшего герцога Лето. То же выражение хищной птицы. Но у
Императора были рыжие, а не черные волосы, к тому же почти скрытые под темным шлемом
бурзега, украшенным короной с птичьим хохолком императорского желтого цвета.
Пажи принесли трон — массивный стул, вырезанный из цельного куска хагалского кварца,
сине-зеленого полупрозрачного камня с горящими желтым огнем прожилками. Трон поставили
на возвышение. Император взошел и сел.
Старуха в черном плаще аба, с надвинутым на лоб капюшоном, отделилась от свиты и
встала позади трона, положив костлявую руку на кварцевую спинку. Ее лицо, выглядывавшее
из-под капюшона, напоминало даже не ведьму, а карикатуру на ведьму: ввалившиеся глаза и
щеки, длинный нос, вены, выступающие из-под морщинистой кожи.
При взгляде на нее барон с трудом подавил дрожь. Присутствие Преподобной Матери
Елены Моиам Гай, Императорской Прорицательницы, говорило о важности аудиенции. Барон
отвел от нее глаза и принялся изучать свиту, пытаясь найти разгадку. Вот два агента Гильдии,
один высокий и толстый, второй невысокий и толстый, оба с бесцветными серыми глазами. В
окружении лакеев — одна из императорских дочерей, принцесса Ирулан, женщина, про
которую говорили, что она выучена всем бен-джессеритским тонкостям, и которую прочат в
Преподобные Матери. Высокая, светловолосая; прекрасное, словно из мрамора высеченное
лицо. Ее зеленые глаза глядели одновременно и мимо и сквозь него.
— Мой дорогой барон.
Император соблаговолил заметить его. Голос, в котором чувствовалось огромное
самообладание; баритон. Хочет сбить его с толку сразу же, при приветствии.
Барон низко поклонился и подошел на требуемые этикетом десять шагов к возвышению.
— Прибыл по вашему зову, Ваше Величество.

---

— Зову! — каркнула старая ведьма.
— Ну-ну, Преподобная Мать, — с мягким упреком сказал Император, улыбнувшись при
виде смутившегося барона. — Скажите нам прежде всего, куда вы отправили своего преданного
слугу Суфира Хайвата?
Барон быстро посмотрел по сторонам, пожалев, что пришел сюда без своей личной охраны,
хотя против сардукаров толку от них было бы немного. Впрочем…
— Ну? — повторил Император.
— Он отсутствует уже около пяти дней, Ваше Величество, — барон покосился на агентов
Гильдии, потом снова посмотрел на Императора. — Он был послан с заданием высадиться на
базе контрабандистов, чтобы впоследствии внедриться в лагерь вольнаибов, к этому их
фанатику Муад-Дибу.
— Ах вот как!
Одна из тощих ведьминых лап опустилась на императорское плечо. Ведьма наклонилась и
что-то зашептала ему на ухо.
Император кивнул и сказал:
— Прошло пять дней, барон. Почему же вас не беспокоит его отсутствие?
— Весьма беспокоит, Ваше Величество!
Император не сводил с него глаз, выжидая чего-то.
Преподобная Мать хрипло засмеялась.
— Я имею в виду, Ваше Величество, — пояснил барон, — что Хайват может умереть через
несколько часов.
И он рассказал о яде замедленного действия и о противоядии.
— Очень умно, барон. А где же ваши племянники, Раббан и молодой Фейд-Рота?
— Надвигается буря, Ваше Величество. Я послал их проверить нашу линию обороны, чтобы
вольнаибы не напали под прикрытием песка.
— Линию? — губы Императора вытянулись в насмешливую улыбку. — Буря не сможет
проникнуть в долину, к тому же это вольнаибское отребье не осмелится нападать, пока здесь я с
пятью легионами сардукаров.
— Разумеется, нет, Ваше Величество. — Но излишняя предосторожность не заслуживает
порицания.
— Ага. Порицания. А я, значит, должен молчать о том, сколько времени у меня отнимает
эта возня с Аракисом? О том, что прибыли АОПТ проваливаются сюда, как в крысиную нору?
Прикажете мне помалкивать о делах дворца и о государственных обязанностях, которые я
вынужден был отложить — даже отменить! — из-за этой дурацкой затеи?
Барон опустил глаза, напуганный императорским гневом. Его положение здесь было таким
неопределенным, он был совершенно одинок и мог надеяться только на Конвенцию и авторитет
представительства Великих Домов. Это раздражало его.