Jahon tarixi fanidan «xvi-xvii asrlarda eron»

1.2. Народные восстания
Одной из форм (пассивной) классовой борьбы крестьянства было бегство с мест приписки, принявшее к концу XIII в. массовый характер. Рашид ад-Дин приводит пример, когда крупнейшие землевладельцы в округе Йезда, прибыв в свои имения, не могли отыскать никого из крестьян: все разбежались; сады погибли, и от них не осталось следов. Тот же автор рассказывает, что один из землевладельцев прибыл в свое селение Фирузабад, в округе Йезда, для сбора ренты. Он не мог найти ни старосты, ни крестьян: все убежали. Зато там уже сидели 17 сборщиков податей с ассигновками для оплаты их из доли податей с того же селения. Всей этой своре удалось поймать в степи трех скрывавшихся крестьян. Их привели в селение, подвесили на веревках и стали избивать, дабы заставить их сказать, где скрываются остальные крестьяне, но ничего не добились. На рубеже XIII и XIV вв. Вассаф упоминает о Фарсе: «запустевшие местности», «где совсем не было ра‘ийатов». Рашид ад-Дин в письме к своему сыну Махмуду, наместнику Кермана, отмечая, что бегство крестьян приняло массовый характер по вине местных властей и войск, приказывал возвратить крестьян на места исконного поселения, обещав им льготы – освобождение от податей на три года⁸.
Конечно, те крестьяне, которые бежали в горы, леса и степи, постепенно переходили от пассивного к активному протесту. В 80–90-х годах XIII в., когда вызванная податным бременем хозяйственная разруха достигла крайних пределов, размножились повстанческие отряды, ведшие партизанскую войну с государством ильханов и его феодальной верхушкой. Действия этих отрядов картинно рисует Рашид ад-Дин. Он называет их не иначе как «разбойниками и ворами» (перс. рахзананвадуздан), «городскими подонками и чернью» (перс.-араб. рунуд вааубаш). Но из его рассказа видно, что эти отряды состояли из разоренных сельчан, обедневших кочевников, беглых рабов, а также городской бедноты. Там были таджики, курды, луры, шулы, арабы, даже (обедневшие) монголы. По словам Рашид ад-Дина, эти «разбойники» находили полную поддержку среди социальных низов. Некоторые жители селений «становились с ними заодно и ходили у них в проводниках». В каждом роду кочевников и среди оседлых крестьян, даже сельских старост, у «разбойников» были друзья и товарищи, которые всячески им помогали, снабжали их продовольствием, укрывали их в своих домах, и они порою месяц-другой гостили у своих друзей. В городах у «разбойников» были «лазутчики», которые извещали их «о выезде людей разного состояния» из города. Даже низшие местные власти избегали доносить об этих отрядах, опасаясь их мести. Напротив, местные жители осведомляли их о движении военных отрядов. Случалось, эти повстанцы, окружив стан какого-нибудь эмира, грабили его. Нападая на караваны (о движении которых «разбойники» заранее знали), «разбойники» кричали: «У нас-де до тех, у кого нет ничего или есть мало, дела нет!» Тотчас же бывшие в караване бедняки и малоимущие спокойно отходили в сторону, а разбойники принимались за знатных людей и богатых купцов (о присутствии которых в караване они также были осведомлены заранее), грабили и убивали тех. На имущество этих людей они смотрели как на такую же законную военную добычу, как монгольские войска и власти смотрели на имущество крестьян. Некоторые из этих повстанцев приобрели славу среди населения, и если кого-нибудь из них ловили и вели казнить, то народ возмущался, говоря: «Как можно казнить такого героя!». Из повествования ясно, что это были отнюдь не оторвавшиеся от общества деклассированные разбойничьи шайки, а народные партизанские отряды, боровшиеся против угнетателей⁹.
Таким образом, народные восстания были направлены против господствующего элиты.