Исай Калашников Жестокий век Гонители

Глава 9 
Целый день хан охотился в степи с ловчим кречетом. Возвращался 
усталым и голодным. Недалеко от его шатра толпились люди. 
Наверное, снова сартаульский купеческий караван. Все более 
торными становятся караванные тропы в умиротворенной степи. 
Идут торговые люди из Самарканда, из Бухары, из Хорезма и 
Отрара. Иные продают товары тут, иные направляются дальше, в 
пределы Алтан-хана. Купцы люди ловкие и смелые. Он не однажды 
говорил, что как торговцы в поисках выгоды идут на край земли, 
так воин в поисках добычи должен переплыть все реки, преодолеть 
все перевалы. 

---

Сартаульский купец, до глаз заросший бородой, в пышной чалме, 
играя на животе пальцами, ходил за спинами своих подручных, 
торгующих тканями, орехом и миндалем, чашами из чеканной 
меди. Увидев хана, купец степенно поклонился. В его поклоне не 
было ни приниженности, ни рабской покорности. 
Хан спешился, пошел вдоль ряда, ощупывая ткани. Купец с 
готовностью разворачивал куски. 
– 
Эту ткань у нас называют карбас. Она не бывает крашеной. 
Прочна, легка. Ее любят простые люди. А это зендани. Ткань 
тысячи расцветок. 
Одежду из нее можно носить и в дни радостей, и в часы скорби… 
Зарбофат[20] – так называют у нас эту ткань. Одежда из нее 
украшает достойных, при свете солнца она сияет, блестит, как роса 
на зелени весенней травы, в пасмурный день она сама излучает 
свет. 
– 
Ты где так научился говорить на нашем языке? 

---

– 
Великий хан, с младенческого возраста я путник. Я продавал свои 
ткани меркитам, кэрэитам, найманам… 
– 
А бывал ли ты в Чжунду или других городах Алтан-хана? 
– 
Бывал. Я везде бывал. 
– 
И сколько же просишь за эти товары? 
– 
Совсем немного. За кусок златотканой ткани – три золотых 
балыша, за кусок зендани – три серебряных.[21] 
– 
Сколько ты платил за штуку в своей земле? Не торопись отвечать. 
Если солжешь, я снесу тебе голову! 
Купец, открывший было рот, онемел, потом взмолился: 
– 
Великий хан, не губи! 

---

– 
Говори правду, и ты останешься жив. 
– 
Я платил за штуку не дешевле десяти и… и не дороже двадцати 
динаров. 
– 
Ты что же, грабить нас приехал? – Хан взял кусок парчи, бросил в 
толпу. – Берите. Все берите у этого грабителя! 
С веселым визгом и смехом толпа расхватала и ткани, и орехи, и 
миндаль – ничего не осталось. Купец схватился за голову: 
– 
Вай-вай! 
– 
Иди за мной. 
Хан прошел в шатер. Баурчи подал мясо и кумыс. 
– 
Ешь, купец. В другой раз будешь умнее. 

---

– 
Великий хан, я бывал во многих землях. Большие и малые 
владетели оберегают караваны… Мы ищем выгоду – это так, но мы 
везем то, чего без нас не получишь… 
Хан велел кешиктенам принести из хранилища парчу, гладкий и 
узорчатый шелк, тонкие шерстяные ткани. Все это разложил перед 
купцом. 
– 
Ты думаешь, я это купил? – спросил хан. – Все, что мне надо, я 
беру мечом. Позовите Татунг-а… Как твое имя, купец? 
– 
Махмуд Хорезми. Махмуд из Хорезма. 
– 
Ты ешь, Махмуд. Пользу от торговли я вижу. И зря купцов 
обижать не буду. Но раз вы торгуете в моих куренях, вы должны 
служить мне. Нет – с каждым могу сделать то же, что сделал 
сегодня с тобой. 
– 
Тебе нужны воины, великий хан, а я бедный купец. 
– 
Мне нужны не только воины. Ешь! – Хан выбрал кость пожирнее, 
протянул Махмуду. 

---

Он ее принял, но есть не стал, держал в руках, и горячее сало 
ползло по его пальцам, падало на крышку столика, застывало 
белыми каплями. Совсем убит, раздавлен человек. 
В шатер вошел Татунг-а с дощечкой для записи повелений. 
– 
Скажи, Махмуд, сколько штук тканей было у тебя, и Татунг-а 
заплатит тебе за каждую штуку сполна. 
В темной, как ненастная ночь, бороде Махмуда блеснули зубы – 
рад! 
– 
Пока я только возвращаю отнятое, – продолжал хан. – Но ты 
получишь больше. Со своим караваном ты пойдешь в Чжунду. 
– 
Зачем, хан? 
– 
Торговать. Ну, и попутно кое-что узнаешь. Возьмешь моих людей 
погонщиками. 

---

– 
Нет, хан, твоих людей я не возьму. Без них мне будет легче. К нам 
уже привыкли… 
«А он неглуп», – подумал хан, почесал бороду. 
– 
Будь по-твоему. Одно помни всегда и везде: верность принесет 
тебе богатства и почести, предательство – смерть. 
Махмуд из Хорезма не первый, кого он шлет за великую стену. О 
владениях Алтан-хана надо знать как можно больше. Под 
Чжунсином он увидел, что его войско много подвижнее, 
выносливее, упорнее в защите и яростнее в нападении, храбрее 
тангутского. А каковы воины Алтан-хана? Говорят, Алтан-хан 
может против каждого его воина выставить десять – пятнадцать 
своих. Орла, как известно, могут заклевать и сороки, если их много 
и они дружны. Однако у «золотых» чжурчженей нет дружбы с 
«железными» киданями и коренными жителями. Можно ли извлечь 
из этого выгоду? 
От Алтан-хана идет в его орду большое посольство – зачем? Его 
слава разнеслась по всему свету. И неизвестно, надо ли радоваться 
ей. На днях прибыли послы от уйгурского идикута Баурчика, 
следом – от карлукского хана Арсалана и от владетеля Алмалыка 

---

Бузара. Он с ними еще не говорил, но через Татунг-а выведал: 
идикут, хан и владетель Алмалыка отложились от гурхана кара-
киданей и хотят покориться ему. Конечно, он их примет под свою 
руку. Но этим озлобит гурхана. И без того кара-кидане косятся в 
его сторону. Они приняли и обласкали недобитого сына хана 
найманского Кучулука. Надо бы направить коней туда. Но этого 
нельзя сделать, пока он не знает, что держит в мыслях золотой сын 
неба. Им стал тот самый пухленький князь, что вел когда-то 
переговоры с ним и Ван-ханом, тот, с чьего соизволения он 
получил титул джаутхури. Удивительно! Ему всегда казалось, что 
на троне Алтан-хана сидит не простой смертный, а и впрямь сын 
неба… Что скажут его послы? Он примет их всех вместе. Пусть 
смотрят друг на друга, на него и думают… 
Отпустив купца и Татунг-а, он сел у входа в шатер. Синие сумерки 
наплывали на степь. С Хэнтэйских гор сползала прохлада. В курене 
горели огни, дым аргала стлался над травой, его горечь 
смешивалась с горечью ая – полыни. Шумно резвились дети. 
Звенели молодые голоса, кто-то пел шутливую песню о бодливом 
козленке, сопровождая песню дурашливым меканьем, и ему вторил 
веселый смех. Хану захотелось подойти к любой из юрт, сесть в 
круг у огня, послушать разговоры, песни, шутки, но он знал, что, 
едва приблизится, – все замолчат. И станут ждать, что скажет он: 
если попросить, будут, конечно, разговаривать, будут и песни петь, 
только уже иначе… Он отъединен от людей с их будничными 
радостями и заботами, не нужен им, когда они сидят в кругу у огня. 

---

У них своя жизнь, у него – своя, и они не сливаются… Такие вечера 
вызывают в нем или тоску, или глухое раздражение. Другое дело на 
войне. Там его мысль, его слово становится страстью, жизнью и 
смертью тысяч, там он подобен духу, творящему бурю… 
К приему послов он готовился с великим тщанием. Велел сшить 
для всех кешиктенов шелковую одежду – каждой тысяче своего 
цвета, подобрать коней одной масти, одинаковое оружие, повелел 
нойонам, братьям и сыновьям надеть на себя самые лучшие халаты 
и самые дорогие украшения. Для него был приготовлен парчовый 
халат, расшитый по отворотам и рукавам золотыми нитями и 
жемчугом. Но он не стал его надевать. Великолепием своих одежд 
не удивить посла Алтан-хана. Остался в будничном холщовом 
халате и войлочной шапке. Единственным украшением был 
золотой пояс. Перед шатром, как и на курилтае, поставили 
трехступенчатый помост, укрыли его мягкими тангутскими 
коврами, он сел на трон, изготовленный тангутскими 
ремесленниками из черного дерева. От помоста на половину полета 
стрелы расстилался белый войлок. В конце его горели два огня – 
для очищения послов от всякой скверны и нечисти. 
У огней кешиктены отобрали у послов оружие, провели по войлоку 
к помосту. Послы идикута, карлукского хана и владетеля Алмалыка 
поклонились ему. Послы Алтан-хана остались стоять. Не взглянув 
на них, он ласково улыбнулся бывшим подданным гурхана. Через 

---

переводчиков послы выразили надежду своих повелителей, что 
Чингисхан, чье величие, как солнце, сияющее над миром, 
обогревает озябшие народы, будет для них отцом, заботливым и 
милостивым. Он улыбался, но слушал послов вполуха. Ему было 
известно, что они скажут, какие преподнесут подарки. Загадкой 
оставались послы Алтан-хана. С ними был Хо. Но увидеться с ним 
не удалось. Людей Алтан-хана было четверо, считая Хо. Впереди 
стоял высокий человек с широкими сросшимися бровями. По знаку 
хана он сделал шаг вперед, заговорил. Из-за его плеча выдвинулся 
Хо, глядя себе под ноги, стал переводить: 
– 
Мы прибыли к тебе, джаутхури… 
Хан перебил Хо: 
– 
У меня есть титул, дарованный мне небом. Я не джаутхури, я 
Чингисхан. 
Не поднимая головы, Хо перевел его слова. Широкобровый 
нахмурился. 
– 
На земле есть один-единственный государь, власть которому 
дарована небом, – наш хуанди. Все остальные владеют землями, 

---

народами с его соизволения. Мы прибыли к тебе, джаутхури, 
огласить указ о восшествии на престол нового хуанди. Этот указ 
тебе надлежит выслушать, стоя на коленях. 
Хан сорвал руки с подлокотников трона. Стоит ему взмахнуть, и 
послов вскинут на копья кешиктены. Но он опустил руки на 
колени, стал быстро перебирать пальцы, а сам улыбался неживой, 
застывшей улыбкой. В голове звенело, взгляд застилала пелена. 
«Не спеши, не спеши!» – твердил он себе. 
Ссора с Алтан-ханом не ко времени. Надо бы управиться с 
Кучулуком и хори-туматами… Но стать на колени? При всем 
народе, при послах!.. 
– 
Ваш золотой хан не отец мне. Но он может быть моим братом. А 
где вы слышали, чтобы брат слушал своего брата, стоя на коленях? 
– 
Хуанди единственный сын у неба, нет у него братьев. 
Они были упрямы, как волы, и все настойчивее требовали, чтобы 
он стал на колени. Разговор становился бесполезным, затягивая его, 
он обнаружил бы свою боязнь. 

---

– 
Кто такой ваш новый хуанди? 
– 
Князь Юнь-цзы. 
– 
А, так я его знаю! Видел. Ты, посол, глуп, а он, думаю, даже 
глупее тебя. Переведи все, как я говорю! И такой ничтожный 
человек – хуанди. 
Вставать на колени! Да я бы его не взял в помощники моему писцу 
Татунг-а. 
Удалитесь с глаз моих! 
Потом он велел запереть послов каждого в отдельную юрту. Сделал 
это для того, чтобы поговорить с Хо. Но переводчик не мог сказать 
ему чего-то нового: знал Хо не так уж много. Да, в Чжунду 
обеспокоены, там не ждали, что он сумеет одолеть императора Си 
Ся. Но сановники думают, что получилось это не оттого, что силен 
Чингисхан, а оттого, что слабы тангуты, погрязшие во внутренних 
неурядицах. Посольство хотело припугнуть хана, а заодно 

---

проверить, так ли уж он опасен. Потому-то во главе его поставлен 
Хушаху. 
– 
Ты мне говорил о каком-то потомке императора киданьской 
династии. 
Жив ли он? 
– 
Он жив. Но от дел его почему-то устранили. 
– 
Можешь свести моих людей с ним? 
– 
Могу… Хан, это, конечно, не мое дело, но ты напрасно так 
говорил с послами. Проезжая по степи, я видел мирные кочевья. 
Сюда придут воины нашего государя… Людей побьют. 
– 
Ты думаешь, они смогут прийти? 
– 
Если захотят… 

---

– 
А может быть, я приду к вам, если захочу… 
– 
Тебе не осилить императора. Да и зачем идти туда? Степи так 
широки и просторны. Меня до сих пор тянет сюда. Тут моя вторая 
родина. И мне бы не хотелось, чтобы лилась кровь здесь или там. 
– 
Как поживает твоя сестра, наша добрая Хоахчин? 
– 
Хорошо. Все время вспоминает матушку Оэлун-фуджин, и тебя, и 
твоих братьев. Ее вторая родина тоже здесь, хан. 
Он велел Татунг-а принести мешочек с золотыми слитками. 
Вытряхнул их на столик, разгреб по всей крышке. Огни 
светильников дробились на золоте, и стол светился, как очаг, 
полный горячих углей. 
– 
Бери сколько нужно. Купи сестре все, что она пожелает. 
Хо взял несколько слитков, посмотрел, погладил пальцами, 
положил на стол. 

---

– 
Не обижайся, хан, но я не могу ничего взять. 
– 
Почему? – Хан нахмурился. 
– 
Хушаху знает, что я служил у тебя. Если он найдет золото, ни моя 
сестра, ни жена, ни сын не увидят меня. 
– 
Что я могу сделать для тебя? 
– 
Не знаю… Да мне ничего и не нужно. – Хо вздохнул. – Одного 
хочу: пусть моя жизнь будет такой, какой она есть. 
Этот разговор оставил в сердце хана малоприметную, но досадную 
горчинку. Ему от души хотелось порадовать Хо и его сестру. Не 
все, выходит, доступно и ему, всемогущему… 
Война с Алтан-ханом, о котором он так много думал в последнее 
время, после его оскорбительного ответа послу стала неизбежной. 

---

Здесь, в степях, ему не страшно войско Алтан-хана, каким бы 
многочисленным оно ни было. Но, разгромив врагов тут, много ли 
он добудет? 
Надо идти за великую стену, там, если небо явит свою милость, 
добыча будет богатой. Но… Алтан-хан был всегда грозой для всех 
племен. Перед его могуществом трепетали храбрейшие из ханов… 
Не гибельным ли будет дерзостный поход? 
Хан на три дня и три ночи заперся в темную юрту. Не принимал 
пищи, молился небу, думал. После этого созвал нойонов. 
– 
Алтан-хан своевольно отобрал власть у наших братьев-киданей. 
Он сеял рознь между племенами, предавал смерти багатуров. 
Предки завещали нам отомстить за все эти злодеяния. Можем ли 
мы жить в довольствии и покое, не воздав должного заклятому 
врагу? Небо призывает меня покарать извечного зложелателя, 
утерявшего в своей гордыне остатки разума. Могу ли противиться 
его воле? Пусть воины готовят коней! 

---