Исай Калашников Жестокий век Гонители

Глава 4 

---

В узкой, стесненной скалистыми горами долине, среди кустов 
ольхи паслось шесть стреноженных коней. У ключика, бьющего из-
под скалы, горел огонь. Возле него сидели пять воинов, 
поджаривали нанизанные на прутья куски мяса. В стороне на 
попоне лежал шестой – гурхан Джамуха. Кругом валялись седла, 
оружие, на камнях была растянута сырая кожа горного козла. 
Запах жареного мяса дразнил Джамуху, рот наполнялся слюной, из 
пустого желудка к горлу подкатывала лихота. Он стал смотреть на 
небо. По чистой сини плыли пушистые, как хорошо промытая 
белая шерсть, облака, горный орел делал круг за кругом, шевеля 
широкими крыльями, от нагретых солнцем скал текли рябые 
струйки воздуха, на ветке ольхи зеленели первые листочки. Будто и 
не было зимы с трескучими морозами и сыпучими, как сухая соль, 
снегами, искристым от изморози небом. Снова весна, настуженное 
тело вбирает солнечное тепло, мать-земля ласкает взоры зеленью 
трав, и новые надежды вселяются в сердце. 
От горы Нагу, ставшей могилой Таян-хана, он хотел уйти в свои 
кочевья. Но там ему пришлось бы снять шапку и пояс перед 
воинами Тэмуджина. Повернул к Буюруку. Воины из других 

---

племен и его джаджираты стали отставать. Они разуверились в нем. 
К Буюруку привел всего две сотни. 
Кучулук за отступничество хотел его казнить, схватил и бросил в 
яму. Алтан с Хучаром выручили, и все трое с небольшим числом 
воинов бежали. Пошли в найманские кочевья. Думали, с уходом 
Тэмуджина найманы возмутятся против оставленных им нойонов. 
Ничего из этого не вышло. К ним приставали одиночки и 
небольшие кучки воинов. Набралось сотни полторы. Нойоны 
Тэмуджина настигли его, разбили, и люди стали рассеиваться. 
Отчаявшись, Алтан с Хучаром задумали повязать Джамуху, выдать 
Тэмуджину и тем искупить свою вину. Джамуха, узнав об этом, 
велел воинам поднять нойонов на копья. 
После этого зиму скитался в горах, добывая пропитание охотой. 
Жили впроголодь, спали на снегу, и все меньше оставалось у него 
людей. Уходили к своим юртам, к своим женам. Ему и самому иной 
раз хотелось бросить все и хоть бы один день поспать под 
войлочной крышей, в мягкой постели, рядом с Уржэнэ. Крепился, 
ждал весны. 

---

И вот весна пришла. У него осталось всего пять воинов. Да и для 
них он уже не гурхан… Поджаренные кусочки мяса снимают с 
прутьев и тут же едят. Губы, подбородки в жирной саже, волосы, 
давно не заплетаемые в косицы, падают на глаза, лохмотьями 
свисает изорванная о сучья одежда. 
Воины… Такими пугать малых детей. 
Гордость не позволяла ему попросить мяса. Но дразнящий запах 
становился невыносимым, он сбивал с ровных, неторопливых 
мыслей, рождал в душе раздражение. Чего можно достичь с такими 
людьми? Как можно добиться покорности от племен, если даже эти 
грязные, ничтожные люди не желают ему покориться? 
Он поднялся, взял плеть, похлопал ею по рваному голенищу гутула, 
шагнул к огню. 
– 
Вкусна ли еда? 
– 
Вкусна… 

---

Заскорузлыми пальцами они рвали обугленные куски мяса, на него 
и не глянули. 
– 
Вкусна? – повторил он. – А приправа нужна? 
Неторопливо, со всего маху, начал хлестать воинов плетью. Кто 
кувырком, кто на четвереньках – в разные стороны. Опомнившись, 
похватали кто меч, кто копье, стали подступать к нему. С 
презрением плюнул им под ноги. Снова лег на попону и стал 
смотреть на белые облака. Воины о чем-то долго шептались, потом 
разом бросились на него, связали руки и ноги. Он не 
сопротивлялся. Сел, сказал насмешливо: 
– 
Храбрецы! Какие храбрецы! 
– 
Мы увезем тебя к хану Тэмуджину. Нас не убьешь, как Алтана и 
Хучара. 
– 
Развяжите руки и убирайтесь! 
– 
Э, нет! Мы повезем тебя к хану. 

---

Они привязали его к седлу, спустились в степи. Выехали к нутугам 
урутов и мангутов. Тут передали его в руки нойона Джарчи. 
Джамуху он велел развязать, а воинов связать. Они начали кричать: 
почему, за что? Джамухе стало вдруг жалко этих глупых людей. 
– 
Отпусти их, Джарчи. Пусть едут к своим женам и детям. 
Тощий, крючконосый Джарчи угрюмо буркнул: 
– 
Повезу к хану. Он скажет… 
В тот же день выехали в верховье Онона, где находилась орду хана 
Тэмуджина. Дни стояли теплые. Зеленела мягкая трава, голубели 
головки ургуя, пересвистывались тарбаганы, пели жаворонки, 
мирно паслись стада, и Джамухе казалось, что ничего худого с ним 
не случится. Не может случиться. 
Все вокруг было полно жизни, мысли о смерти не задерживались в 
голове. Чем ближе к орду, тем чаще попадались всадники. 
Прослышав о нем, пристраивались рядом. Большинство из них 
были известные нойоны анды. 

---

Получалось, будто он, без шапки и пояса, в рванье, вел их, одетых в 
шелковые халаты, к хану Тэмуджину. 
– 
Почетное у меня сопровождение! 
– 
Не тебя сопровождают, – буркнул Джарчи. – Хан Тэмуджин 
собирает курилтай. 
– 
А-а… Хороший подарок везешь моему анде! 
В орду приехали поздно вечером. Джамуху заперли вместе с 
воинами-предателями в тесную юрту. Утром принесли кумысу и 
хурута. Он поел и стал ждать, когда позовут к хану. Но за ним 
никто не шел. В юрте было сумрачно, пахло овчинами и лошадиной 
сбруей. Джамуха открыл полог. В глаза ударил яркий свет ясного 
утра. Вышел, остановился, щуря глаза. Он ждал увидеть у юрты 
кольцо свирепых караульных. Но его охранял один воин. Что это? 
Анда Тэмуджин выказывает ему свое пренебрежение или уверен, 
что бежать – некуда? 
Плоская просторная равнина, окруженная пологими сопками, была 
заставлена белыми юртами, разноцветными шатрами, повозками. 

---

Огромный ханский шатер стоял особняком. Перед ним толпились 
празднично одетые люди. 
Гордо вздымались девять тугов – сульдэ[16] хана Тэмуджина. С 
каждой из четырех сторон – по два туга, в середине, выше других – 
большой главный туг. Тонкое древко, увитое цветными лентами, 
венчал круглый бронзовый щит, с его краев свешивались бахромой 
белые волосы из конской гривы, навершье древка было тоже из 
бронзы – меч и два лепестка пламени составляли трезубец. Жарко 
вспыхивала на солнце бронза, полоскались на ветерке белые 
волосы тугов… 
К Джамухе подошли два крепких кешиктена, повели в толпу, 
остановились среди харачу. 
– 
Смотри и слушай. 
– 
Так повелел мой анда? 
Об этом можно было не спрашивать. Все тут делается по воле хана. 

---

Смотри, Джамуха, на величие своего анды и думай о своем 
ничтожестве. 
Перед шатром было возвышение из трех широких ступеней, 
покрытых белым войлоком. За ним рядами стояли воины с тугами 
тысяч. Джамуха насчитал девяносто пять тугов. В руках анды 
всесокрушающая сила, любого может раздавить, вогнать в землю. 
Но не раздавит ли эта сила его самого? 
Толпа зашевелилась, притиснула к Джамухе кешиктенов, 
шатнулась ближе к возвышению. Из шатра выходили нойоны. На 
первую ступень возвышения, позванивая железными подвесками, 
поднялся Теб-тэнгри, обратил свое узкое лицо к толпе, вскинул 
руки. 
– 
Возблагодарим животворящие силы неба и земли, духов, 
охраняющих нас! Сегодня благоволением вечного неба, общим 
согласием народов, живущих в войлочных юртах, вручаем судьбу 
нашего великого улуса благословенному Тэмуджину. Его, 
повергшего возмутителей покоя, поправшего горделивых ханов и 
гурханов, нарекаем Чингисханом – владетелем мира, ханом 
великим, всемогущим, всевластным. 

---

Из шатра вышел Тэмуджин. Из-под собольей опуши высокой 
шапки, украшенной дорогим шитьем, спокойно-внимательно 
смотрели такие знакомые, ни на чьи не похожие глаза. Джамухе 
показалось, что взгляд Тэмуджина на короткое время уперся в его 
лицо. Перед ханом склонились туги тысяч, сильный голос запел 
хвалебный магтал. И толпа стала на колени. 
Придерживаясь руками за широкий золотой пояс, туго стянувший 
длинный снежно-белый халат, медленно, чуть горбясь и тяжело 
ступая, Тэмуджин поднялся на верхнюю ступеньку возвышения. 
Рядом с ним села Борте, ниже братья, мать, сыновья, еще ниже – 
ближние нойоны. 
Джамуха стоял на коленях между двумя кешиктенами, гнул голову, 
смотрел на анду ненавидящими глазами. Всех растоптал своими 
гутулами, все захватил в свои загребущие руки… 
– 
Небо даровало мне силу, возвысило мой род на вечные времена… 
Голос анды Тэмуджина – Чингисхана – звучал негромко, но был 
хорошо слышен. Вначале Джамуха не мог вникнуть в то, что он 
говорил. Слова рассыпались крошками сухого хурута, не 

---

связывались друг с другом. Но понемногу успокоился, и стало 
понятно, что хочет внушить своим подданным Чингисхан. 
– 
Небо повелело мне править вами. Перед ним и только перед ним я 
в ответе за все. 
«Ого, вот на какую высоту вознесся! – думал Джамуха. – А не 
упадешь?» 
Джамухе было понятно, для чего все это говорится: анда не желает 
ни с кем делить свою власть. Но это как раз и может погубить его. 
– 
Свой великий улус, как строй воинов, я делю на три части. 
Серединой будет ведать верный Ная, правое крыло даю в ведение 
моему другу Боорчу, левое – отважному Мухали. Каждая часть 
будет поделена на тумены, тумены на тысячи, тысячи – на сотни, 
сотни – на десятки. Боорчу, Мухали, Ная исполняют мои 
повеления, нойоны туменов – их повеления… И не будет дозволено 
никому ничего переиначивать. 
«Хорошо придумал, анда, хорошо! Но что ты сделаешь со своим 
старым другом Боорчу, если не захочет исполнять твои повеления? 

---

А?» – мысленно ехидничал Джамуха. Словно отвечая ему, 
Тэмуджин сказал: 
– 
В ночи дождливые и снежные, в дни тревог и опасностей рядом 
со мной были мои верные кешиктены. Они охраняли мою жизнь и 
покой улуса, они возвели меня на эти ступени. И ныне, заботясь о 
крепости улуса, о безопасности, повелеваю число кешиктенов 
довести до тумена. Выделяйте мне людей сильных, ловких, 
бесстрашных, давайте им хороших коней и доброе оружие. Каждый 
мой простой кешиктен выше любого тысячника из войска. Если 
тысячник, возгордясь, станет спорить с кешиктеном, то будет 
нещадно бит. 
Нойоны, в чьем ведении будут кешиктены, не могут наказать их без 
моего дозволения. А кто забудет это установление и ударит 
кешиктена кулаком, кулаком и бит будет, кто пустит в ход палку, 
палок и получит. Кешиктены всегда должны быть при мне. Иду в 
поход – они со мной, остаюсь в своих нутугах – они остаются. 
Потомкам своим завещаю: берегите кешиктенов и сами оберегаемы 
будете… 
«Вот они, железные удила узды, надетой на племена», – с тоской 
подумал Джамуха. 

---

– 
Повелеваю вести запись разверстывания населения. Листы с 
записями, мною узаконенными по представлению Шихи-Хутага, 
будут сшиты в книги и пусть останутся неизменными на вечные 
времена. Ни один человек не может покинуть своего десятка и 
перейти в другой, ни один десяток не может покинуть свою сотню, 
сотня – тысячу. Каждый занимается тем, чем ему велено 
заниматься, живет там, где ему жить определено. Суровая кара 
ждет перебежчика, а равно и того, кто его принял. 
«Сам когда-то сманивал людей отовсюду, а теперь никто и шагу 
ступить не может… Так вам всем и надо!» – с мстительной 
радостью подумал Джамуха. 
– 
Шихи-Хутага назначаю верховным блюстителем правды. Будь 
моим оком и ухом, искореняй воровство и обман во всех пределах 
улуса. Кто заслужил смерть – казни, кто заслужил взыскание – 
взыскивай. 
Джамухе стало трудно дышать, будто и на него анда накинул 
уздечку, втолкал в рот железо удил и все туже, туже натягивает 
поводья. 
Перечислив все установления по устроению и, укреплению улуса. 

---

Чингисхан начал жаловать и награждать нойонов, закреплял в 
вечное пользование тысячи, освобождал от наказания за девять 
проступков, возводил в дарханы. 
Продолжением курилтая стал пир. Чингисхан щедро угощал всех. 
Туда, где раздавали питье и еду простому народу, кешиктены 
повели и Джамуху. Но он отказался от угощения, и его снова 
заперли в юрту. 
Поздно вечером те же кешиктены повели его вместе со связанными 
воинами, но не в ханский шатер, а куда-то за курень. Низко над 
степью висела полная луна, белый свет серебрил травы. Справа 
послышалось журчание и плеск воды, за темной грядой тальников 
блеснул огонь. К кустам было привязано несколько подседланных 
лошадей, у огня прямо на траве сидели Чингисхан и Боорчу, 
дальше стояли еще какие-то люди, видимо, воины. 
– 
Садись, – сказал Чингисхан так, будто расстались они только 
вчера и будто не было меж ними никакой вражды. – Слышишь, 
шумит Онон?.. Недалеко от этих мест мы с тобой побратались. 
– 
Да, это было недалеко отсюда… 

---

– 
Я хотел с тобой поговорить тут, у Онона, свидетеля нашей 
дружбы. 
Хан обхватил руками колени. В отсветах огня ярко пламенела 
борода с редкими нитями седины, глаза мерцали, как сколы льда. 
– 
О чем нам говорить, анда? Все осталось там, – Джамуха махнул 
рукой в сторону реки. 
– 
Тебя выдали эти люди? – Хан повел головой в сторону связанных 
воинов. 
– 
Они. Но оставь их. 
– 
Нет. Щадящий предателей предан будет. Умертвите их! 
Кешиктены не дали войнам и вскрикнуть. Посекли мечами, 
зацепили крючьями копий и уволокли за кусты, запачкав траву 
размазанной кровью. 

---

Джамухе вдруг захотелось ткнуться лицом в землю, как в детстве в 
колени матери и забыться беспробудным сном. Его душа была 
пуста, будто дырявый бурдюк. Ничего в ней не осталось – ни 
любви, ни ненависти, ни жалости, ни страха… 
– 
Анда, если можешь, отпусти меня. Я поеду к своей Уржэнэ… 
– 
Нет, Джамуха. Ты враг моего улуса. Как я могу тебя отпустить? 
Но ты мой анда. Встань со мною рядом, будь прежним другом и 
братом, второй оглоблей в моей повозке, и я все забуду, все прощу. 
Джамуха покачал головой. 
– 
Ты умный человек, анда, а говоришь глупости. Друзьями могут 
быть только равные. На тебе соболья шапка и золотой пояс. Моя 
голова обнажена, и рваный халат ничем не опоясан. За твоей 
спиной многолюдный улус, за моей – тени ушедших. 
– 
Я верну тебе пояс и шапку, твоему имени – почет и значение. 
– 
Анда Тэмуджин, малого мне не надо, а много дашь – лишишься 
покоя. 

---

Буду для тебя острым камешком в гутуле, верблюжьей колючкой в 
воротнике халата, занозой в постельном войлоке – зачем? 
– 
Неужели тебе хочется умереть? – со скрытым удивлением 
спросил он. 
– 
Неужели можно жить, предав самого себя? К тому же человек не 
бессмертен. Умрешь когда-нибудь и ты, анда. 
Глаза у Чингисхана потемнели, каменно отяжелели скулы, колюче 
натопырились усы, – таким его Джамуха никогда не видел. 
– 
Пусть я умру, но мой улус останется. А что оставляешь ты, анда 
Джамуха? 
– 
Завет людям: не сгибайся перед силой. 
– 
Кто не гнется, тот ломается, – Чингисхан поднялся. 

---

Ему и Боорчу подали коней, помогли сесть в седло. Чингисхан 
перебирал поводья, медлил и чего-то ожидал от Джамухи. Не 
дождался, сказал: 
– 
Прощай. 
– 
Прощай, анда. Если можешь, исполни мою просьбу: предай 
смерти без пролития крови. 
– 
Пусть будет так. 
Лошади пошли с места рысью. Глухой стук копыт растревожил 
покой лунной ночи, покатился по степи. Тихо всплескивал Онон. 
Гас огонь, серым пеплом подергивался жар аргала. Джамуха 
подумал, что надо было дождаться восхода солнца, еще раз 
взглянуть на синь неба, на зелень молодой травы. 
Но просить об этом было поздно. Замирал стук копыт, и кешиктены 
направлялись к нему… 

---