Глава 2
Пес повизгивал и царапал кошму. Тайчу-Кури оторвался от работы,
поднял полог. Льстиво виляя хвостом, собака проскользнула меж
ног, улеглась у огня. Тайчу-Кури вышел из юрты. Ночью выпал
первый снег, и все юрты куреня были белыми, будто жили в нем
одни богачи, и сопки, и степь белели свежо, чисто, стежки следов,
уходя вдаль, звали за собой. Судуй с сыновьями хана рано утром
ускакал на охоту. Счастливый…
Насыпав в кожаный мешок аргала, Тайчу-Кури вернулся в юрту.
После сияющей белизны снегов свет узкого дымового отверстия
показался тусклым, глаза долго свыкались с сумерками. Подкинув в
гаснущий огонь аргала, Тайчу-Кури достал из котла кость, отрезал
кусочек мяса, стал жевать. Пес выставил вперед острые уши,
завилял хвостом, глаза его следили за каждым движением Тайчу-
Кури. Срезав еще кусочек мяса, кость отдал собаке.
–
Ешь, пес. Я сыт, а ты голоден – могу ли не поделиться? Это вы,
собаки, выманив или украв косточку, убегаете от других. А мы –
люди. Мы должны делиться друг с другом. Ну, и вас, собак, не
должны зря обижать.
Понимаешь?
Псу было не до него. Протянув руку, Тайчу-Кури подергал за
острое ухо. Пес заворчал.
–
А, это ты понимаешь! И то хорошо. Люди, скажу тебе, тоже друг
друга не всегда понимают. Где уж тебе с твоим собачьим умом!
В юрту вошла Каймиш. Травяной метелкой обмела залепленные
снегом гутулы, протянула к огню озябшие руки.
–
Посмотри, пес, на нашу Каймиш… Она ушла в курень рано
утром.
Возвращается к вечеру. В одной юрте посидела, в другой посидела,
в третьей… А на многие другие уже и времени не остается: надо
ужин варить, мужу помогать, сына поджидать. Думаешь, легко ей
живется?
–
Ну, Тайчу-Кури, ты совсем ворчуном стал! Не сидела я в юртах. В
курень пришел караван сартаульских торговцев. Чего только не
навезли! Каймиш вздохнула. – Какие котлы! Жаром горят, а по
краям ободок рисунчатый.
–
Главное, Каймиш, не котел, а то, что есть в котле…
Плоским каменным бруском Тайчу-Кури стал править лезвие ножа,
сточенное до половины.
–
И ножи у них есть большие, маленькие, широкие, узкие – какие
хочешь. Оправлены бронзой, серебром, даже золотом.
–
Каким бы ножом ни резать мясо, вкус не изменится. Разве этого
не знаешь, жена моя Каймиш?
–
Ножи и для работы нужны.
–
Кто не умеет ничего делать, для того нож и с золотой рукояткой
бесполезен.
–
Какие ткани у них! Есть простые, есть шелковые. И всяких-
разных цветов. На весеннем лугу столько красок не бывает. –
Каймиш разгладила на коленях полу своего халата из дымленой
козлины, склонила голову на одну сторону, на другую.
–
Примеряешь? – ехидно спросил Тайчу-Кури.
–
Что? – Каймиш покраснела, встала.
–
Ты красный шелк бери. Далеко будет видно – Каймиш идет, жена
Тайчу-Кури, человека, делающего стрелы для самого хана
Тэмуджина.
–
До чего же ты любишь шлепать своим языком, Тайчу-Кури! Кто
тебя не знает, скажет: он глупый, этот человек, делающий стрелы
для хана Тэмуджина. – Помолчала, задумавшись. – А может, ты
глупый и есть?
Перестав ширкать камнем по лезвию ножа, Тайчу-Кури виновато
глянул на жену.
–
Обидел я тебя? Ну, бери все, что у нас есть, и купи, что хочешь. Я
же шутил.
–
А что у нас есть? Овчинные шубы да войлок под боком! Уж не на
эти ли выменяешь шелк?
–
Есть еще овцы. И кони…
–
Не овцы им нужны, не наши колченогие кони. Они меняют на мех
соболей, белок, лисиц, на серебро и золото. Наш Судуй носится с
Джучи за кабанами да дзеренами. А много ли толку? Один сын – и
тот… – Каймиш плеснула в котел воды, толкнула его к огню –
прижгла палец, сунула в рот.
Тайчу-Кури взял палку, начал сгонять ровную тонкую стружку.
–
Сыновей надо было больше рожать. Одного послала бы на охоту,
другого – на войну с найманами, третьего – на войну с меркитами,
четвертого – на тангутов. Завалили бы тебя мехами, шелками,
серебром… И звали бы тебя не просто Каймиш, а Каймиш-хатун. И
не сосала бы палец, обожженный у очага. Сидела бы в своих
шелках и соболях вон там, под онгонами, покрикивала на молодых
рабынь.
Белая струйка стружки текла по синеватому лезвию ножа,
скручиваясь, падала на колени Тайчу-Кури. Понемногу палка
становилась ровной и круглой.
Пес подполз к нему, лег, вытянув передние лапы, следил за руками
хозяина умными глазами. Тайчу-Кури вздохнул.
–
Огорчила ты мое сердце сегодня, Каймиш. Я-то думал, ты
довольна тем, что у нас есть.
–
Мне за тебя обидно стало, Тайчу-Кури. – Она принесла стегно
мерзлого мяса дзерена, разрубила на куски, спустила в котел. – Ты
вот везде и всем твердишь – в одежде хана вырос. Оберегал его,
спасал его.
Тэмуджин, Тэмуджин… С языка не сходит. Можно подумать, что и
родил-то его ты… А что получил от хана ты и что получили
другие? Джэлмэ и Субэдэй пьют с ним из одной чашки. Сорган-
Шира, его сыновья Чимбо и Чилаун стали нойонами, у них и белые
юрты, и стада, и резвые кони. А к тебе хан Тэмуджин
несправедлив!
–
Нет, Каймиш, это ты несправедлива к хану Тэмуджину! Мне он
дал много. Сижу в своей юрте, ты рядом, котел мяса варится. Я бы
мог, как Чимбо, Чилаун или Чаурхан-Субэдэй, рубить врагов
мечом. – Покосился на Каймиш – не рассмеется? Нет, сидит
задумавшись. – Но мне это не нужно. Я не хочу этого. И я радуюсь,
что Судуй пока не ходит в походы. Ты помнишь меркитский плен?
Неужели ты хочешь, чтобы наш сын хватал за волосы и
приторачивал к седлу, убивал стариков и старух?
–
Ну что ты говоришь, Тайчу-Кури! Не надо говорить этого! –
Словно чего-то испугавшись, Каймиш села с ним рядом, прижалась
головой к плечу. Ты у меня неглупый. Это я глупая. Не надо мне ни
шелков, ни медных котлов, ни чаш из серебра… Прожить бы так,
как сейчас живем, до скончания дней…
–
Проживем, Каймиш.
Собака приподняла голову, поводила ушами, вильнула хвостом и
пошла к двери.
–
Это Судуй едет. Рано что-то. У меня и мясо не сварилось.
Судуй приехал не один. С ним был Джучи. Тайчу-Кури и Каймиш
от растерянности даже позабыли поклониться. Еще больше
растерялись, увидев, что лицо у сына в синяках, воротник шубы
оторван, полы располосованы словно бы ножом. И у Джучи шуба,
крытая шелком, порвана, один рукав едва держится.
–
Что с вами?
Судуй глянул на Джучи, повернулся к матери, лицо его – сплошные
синяки и кровоподтеки – расплылось в беспечно-веселой улыбке.
–
Коровы пободали.
–
Какие коровы? Ты о чем это говоришь?
–
Вот такие. – Судуй растопырил у висков указательные пальцы.
Рогатые. Снимай, Джучи, шубу. Мать пришьет рукав – никто не
заметит. Она умеет. Что рукав! Оторванные уши пришить может!
Каймиш долго примерялась к рукаву, что-то бормотала себе под
нос, наконец сказала:
–
Не могу. Шелк надо шить шелковыми нитками. А где они?
–
Надо пришить! – настаивал Судуй.
–
Да зачем же портить такую хорошую шубу? Дома Джучи все
сделают куда лучше.
–
Конечно! Но увидит это, – Судуй подергал рукав, – Борте-хатун и
сердцем скорбеть будет, спрашивать начнет: где, как, почему?
Джучи ковырял палкой аргал в очаге. Его глаза были печальны, и
разговора Судуя с Каймиш он, кажется, не слышал. Тайчу-Кури
встревожился.
Парни что-то скрывают. Судуй много говорит, много шутит. Тут
уж гадать не надо – вышло что-то неладное. И по Джучи видно. Уж
не натворили ли чего плохого? Не должно бы. Джучи разумен… Но
кто знает! О вечное небо, отведи от нас все беды-невзгоды и козни
злых духов.
К юрте кто-то подъехал, соскочил с лошади. Все разом повернули
головы к дверям, Судуй умолк на полуслове, укрепляя Тайчу-Кури
в мысли, что он чего-то побаивается. В юрту вошел Шихи-Хутаг.
Его лицо с пришлепнутым утиным носом было веселым.
–
Счастья вам и благополучия! – громко сказал он, присел рядом с
Джучи, наклонился к уху, и Тайчу-Кури услышал его шепот:
–
Они будут молчать. Своими словами я нагнал на них страху. Еще
и повинятся перед тобой.
–
Спасибо, – так же тихо ответил Джучи, но глаза его остались
печальными.
После того как Шихи-Хутаг и Джучи ушли, Судуй рассказал, что
случилось на охоте. Младшие братья Джучи, Чагадай и Угэдэй, не
захотели ему повиноваться. Заспорили. Все трое разгорячились, и
кто-то, скорее всего Чагадай, назвал Джучи меркитским подарком.
Всегда спокойный и рассудительный Джучи не стерпел обиды, дал
братьям по зубам. Те – в драку.
Судуй начал их растаскивать. Чагадай и Угэдэй сорвали зло на нем,
ножи выхватили. Хорошо, что подоспели Шихи-Хутаг и Тулуй.
Рассказывая, сын посмеивался, будто все это было очень забавно.
Каймиш сначала перепугалась, потом разозлилась, изругала Судуя,
даже кулаком по спине стукнула.
Прошло несколько дней, и все уже стало забываться. Но однажды
пришел нукер и увел Судуя к Борте-хатун. Домой сын возвратился
покачиваясь, будто котел архи выпил, пробовал улыбаться, но и
улыбка была как у хмельного, не настоящая. К нему подскочила
Каймиш.
–
Что с тобой?
–
Спина чесалась… Палками прошлись – хорошо стало.
Do'stlaringiz bilan baham: |