Мотивация и личность

Основная опасность научной ортодоксии состоит в том, что
блокируется создание новых техник исследования.
Если законы
научного метода уже сформулированы, остается только следовать им.
Новые методы и новые пути в науке встречаются с подозрением и
враждебностью; 
так, 
например, 
были 
встречены 
психоанализ,
гештальтпсихология, тест Роршаха. Ожидание такого враждебного
отношения отчасти объясняет тот факт, что до сих пор не создано
относительной, холистической и синдромальной логики, статистики и
математики, в которой нуждаются новые психологические
и
социальные
дисциплины.
Обычно развитие науки — процесс коллективный. Как еще
ограниченные индивиды могут сделать важные и даже великие открытия?
В отсутствие сотрудничества движение вперед прекращается, пока не
появится гигант, которому не нужна помощь. Ортодоксия означает отказ в
помощи неортодоксально мыслящему человеку. Поскольку гениев среди
ортодоксов и неортодоксов мало, постепенно продвигается вперед только
ортодоксальная наука. Можно ожидать, что идеи, которые долго
замалчиваются и встречают противодействие, рано или поздно пробивают
себе дорогу (если они верные), а затем становятся ортодоксальными.
Еще одна не менее серьезная опасность, проистекающая из
центрирования 
на
средствах, — это прогрессирующее ограничение
сферы компетенции науки. 
Это явление не только блокирует развитие
новых техник, но и препятствует постановке вопросов на том основании,
что при современном уровне развития техник на эти вопросы ответить
нельзя (например, вопросы о субъективном, о ценностях, религии). Такие
глупые доводы заставляют исследователей опасаться поражения, приводят
к противоречиям в терминологии, рождают концепцию «ненаучной
проблемы». Очевидно, каждый, кто знаком с историей науки, вряд ли
станет говорить о неразрешимой проблеме; проблемы бывают решенными
и нерешенными.
В последнем случае возникает мощный импульс к действию, к
проявлению изобретательности
 и
таланта. Если же мы начнем спрашивать
себя в духе современной научной ортодоксии: «Что мы можем сделать при
помощи научного метода (как мы его понимаем)?», то мы обречем себя на
добровольное самоограничение, отказ от изучения обширных сфер
человеческих интересов. Эта тенденция может достигнуть невероятных
и
опасных крайностей. В ходе обсуждений в конгрессе создания
национальных исследовательских фондов некоторые физики предложили
исключить из этой программы психологические и социальные науки на

---

том основании, что они недостаточно «научны». На каком еще основании
могла возникнуть подобная идея, как не на исключительном уважении к
эффективным и безупречным техникам, на полном незнании того, что
задача науки — ставить вопросы, а ее основы коренятся в человеческих
ценностях
и
мотивах? Как мне, психологу, понимать это и другие
подобные заявления моих коллег — физиков? Следует ли мне начать
использовать их техники? Но они не годятся для решения моих проблем.
Как же надо решать психологические проблемы? Следует ли их решать?
Может быть, ученым надо самоустраниться, отдав эту сферу на откуп
богословам? Или же это тонко рассчитанное издевательство? Возможно,
имелось в виду, что все психологи глупы, а физики умны? Однако на каком
основании был сделан такой вывод? Основывался ли он на личных
впечатлениях? В таком случае я вынужден подчеркнуть, что в любой сфере
науки глупцов предостаточно. Так какое же из этих двух мнений более
справедливо?
Боюсь, 
что 
существует 
лишь 
одно 
возможное 
объяснение:
выступавший попросту отдает приоритет технике, вероятно, другие
аспекты науки его не интересуют.