скорее всего, откажетесь — как и большинство людей. Отказ от этой игры
— действие Системы 2, но критической стала эмоциональная реакция
Системы 1. Для большинства из нас страх потери 100 долларов сильнее
надежды получить 150 долларов. Из множества подобных наблюдений мы
сделали вывод, что «потери кажутся больше выигрыша» и что у людей
существует неприятие потерь.
Степень неприятия потерь можно измерить, спросив себя: какой
минимальный выигрыш уравновесит для меня равную вероятность
потерять 100 долларов? Для большинства ответ — примерно 200
долларов,
то есть вдвое больше проигрыша. «Коэффициент неприятия потерь»
неоднократно оценивался экспериментально и обычно колеблется от 1,5 до
2,5. Разумеется, это средние значения; неприятие потерь сильнее у одних и
меньше у других. Люди, профессионально
рискующие на финансовых
рынках, спокойнее относятся к потерям — возможно, потому что не
реагируют эмоционально на каждое колебание рынка. Когда участникам
эксперимента предложили «думать как трейдер», неприятие потерь
снизилось и эмоциональные реакции на потери (оцениваемые по
психологическому индексу эмоционального возбуждения) значительно
ослабели.
Чтобы оценить свой коэффициент неприятия потерь в различных
ситуациях, рассмотрите следующие вопросы. Забудьте об окружающих, не
старайтесь казаться ни решительным, ни осторожным; сосредоточьтесь на
субъективных последствиях возможных потерь и манящих выигрышей.
• Представьте игру с шансами 50:50, в которой вы можете потерять 10
долларов. Какой минимальный выигрыш сделает игру привлекательной?
Если вы ответите: «10 долларов», то вы безразличны к риску. Если назовете
сумму меньше 10 долларов, вы стремитесь к риску. Если больше — у вас
существует неприятие риска.
• А если в игре с бросанием монеты вы можете проиграть 500
долларов? Какой выигрыш вы назовете, чтобы согласиться играть?
• А если возможный проигрыш — 2000 долларов?
Выполняя это упражнение, вы, возможно, обнаружите, что ваш
коэффициент неприятия потерь растет по мере повышения ставок, но
незначительными темпами. Разумеется, ни о какой игре не может быть и
речи, если возможные потери обернутся катастрофой или под угрозой
окажется ваш образ жизни. В таких случаях коэффициент неприятия
потерь огромен и зачастую стремится к бесконечности —
есть риск, на
который вы не пойдете, сколько бы миллионов вам ни предлагали в случае
удачи.
Еще один взгляд на рисунок 10 поможет избежать обычного
заблуждения. В этой главе я сделал два заявления, в которых отдельные
читатели могут усмотреть противоречия:
• В смешанных играх, когда возможны и выигрыши, и потери,
неприятие потерь приводит к выбору, при котором неприятие риска
максимально.
• В заведомо проигрышной ситуации,
когда гарантированный
проигрыш сравнивается с большей потерей, которая лишь вероятна,
снижение чувствительности вызывает стремление к риску.
Противоречия здесь нет. В смешанных случаях возможные потери
кажутся вдвое большими, чем возможный выигрыш, как видно при
сравнении наклона графика функции ценности для потерь и выигрышей. В
случае проигрышной ситуации изгиб кривой (снижение чувствительности)
вызывает стремление к риску. Горечь от потери 900 долларов больше, чем
90 % горечи от потери 1000 долларов. Эти два вывода — суть теории
перспективы.
Рисунок 10 показывает резкое изменение кривой функции ценностей
— там, где выигрыш сменяется потерями,
поскольку значительное
неприятие потерь присутствует, даже если сумма, которой вы рискуете,
ничтожна по сравнению с вашим богатством. Может ли отношение к
размерам богатства объяснить резкое неприятие мелких рисков? Это яркий
пример слепоты, вызванной теорией: очевидное недоразумение в теории
Бернулли не привлекало внимания исследователей более 250 лет. В 2000
году поведенческий экономист Мэттью Рабин математически доказал, что
попытки объяснить неприятие потерь полезностью богатства абсурдны и
обречены на провал. Его доказательство привлекло внимание. Теорема
Рабина демонстрирует,
что любой, кто отказывается от привлекательной
игры с маленькими ставками, математически обречен на нелепый уровень
неприятия риска в более крупной игре. Например, Рабин отмечает, что
большинство гуманов откажутся от следующей игры:
50 %-ная вероятность потерять 100 долларов и 50 %-ная вероятность
выиграть 200 долларов.
Затем Рабин показывает, что, в соответствии с теорией полезности,
человек, отказавшийся от этой игры,
откажется и от следующего
предложения:
50 %-ная вероятность потерять 200 долларов и 50 %-ная вероятность
выиграть 20 000 долларов.
Однако никто, разумеется, находясь в здравом уме, не откажется от
такой игры! В превосходной статье, посвященной этому примеру, Мэттью
Рабин и Ричард Талер отметили, что крупная игра «предлагает ожидание
9900 долларов — с нулевыми шансами потерять больше 200 долларов.
Даже начинающий юрист объявит
вас юридически невменяемым, если вы
откажетесь от такой игры».
Увлеченные, должно быть, собственным энтузиазмом, авторы
завершили статью пересказом известной сценки группы «Монти Пайтон»:
расстроенный покупатель пытается вернуть мертвого попугая в
зоомагазин. Покупатель пытается в разных формулировках описать
состояние птицы, в конце концов заявляя: «Это — бывший попугай». Рабин
и Талер объявили: «Пора экономистам признать, что ожидаемая полезность
— это бывшая гипотеза». Многие экономисты сочли это вызывающее
заявление чуть ли не кощунством. Однако «вызванная теорией слепота»,
когда речь идет о принятии полезности богатства и объяснении отношения
к мелким потерям, — логичная мишень для иронии.
Do'stlaringiz bilan baham: 
