Адамов написал пьесу об игральных автоматах*
1
—
предмет непривычный для буржуазного театра, кото-
рый из всех сценических предметов знает одну лишь
постель для супружеской измены, — и большая прес-
са тут же начала
заговаривать эту непривычность,
сводя ее к символу. Коль скоро это
нечто значит,
оно
становится уже не так опасно. И чем больше критики
«Пинг-понга» адресовались читателю массовых из-
даний (таких, как «Матч», «Франс-суар»), тем более
напирали они на символичность пьесы: не беспокой-
тесь, это всего лишь символ, игральный автомат прос-
то означает «сложность социальной системы». Не-
обычный театральный предмет оказывается избавлен
от своих злых чар, поскольку он чему-то равнозна-
чен.
Однако электрический бильярд из «Пинг-понга»
ровно ничего не символизирует; его сила — не выра-
зительная, а производительная; это просто предмет,
чье назначение — самой своей предметностью порож-
дать те или иные ситуации. Но и тут наша критика,
жаждущая глубины, попадает впросак:
ситуации, о
которых идет речь, — не психологические, а прежде
всего
языковые.
Это особая драматическая реальность,
чье существование рано или поздно придется признать
наряду с привычным набором интриг, поступков, пер-
сонажей, конфликтов и прочих элементов классиче-
ского театра. «Пинг-понг» представляет собой мас-
терски построенную сеть языковых ситуаций.
Что же это такое — языковая ситуация? Это особая
конфигурация слов, способная порождать отношения
на первый взгляд
психологические, и не столько лож-
ные, сколько оцепеневшие в силу скомпрометирован-
ности данного языка. В конечном счете этой оцепене-
лостью как раз и разрушается психология. Пародируя
язык того или иного класса или характера, мы все еще
сохраняем некоторую дистанцию, в принципе облада-
ем некоторой
подлинностью
(излюбленное качество
в психологии). Если же берется язык всех,
нигде не
доведенный до карикатурности и своим неравным, но
сплошным давлением покрывающий всю поверхность
153
I
.
М
ифологии
13 / 35
пьесы, так что сквозь него не может просочиться ни
один крик, ни одно импровизированное слово, — тог-
да человеческие отношения, при всей своей внешней
динамичности, оказываются как бы застекленными,
непрестанно смещаясь и преломляясь в словах, а про-
блема их «подлинности» исчезает сама собой как
красивая (и ложная) греза.
Весь «Пинг-понг» — это и
есть сплошной кусок
языка под стеклом, если угодно, что-то вроде тех frozen
vegetables
1
, благодаря которым англичане зимой на-
слаждаются кислым вкусом весенней зелени; всецело
сотканный из мелких общих мест, из отрывочных
трюизмов, из еле различимых стереотипов, которые
силой надежды или отчаяния разбросаны в пьесе по-
добно броуновским частицам, — этот язык вообще-то
не
совсем консервированный, наподобие жаргона
консьержей, воссозданного у Анри Монье*
2
; скорее
это
язык отсталый, фатально принимающий форму
социальной жизни персонажа,
язык настоящий, но
какой-то слишком уж кислый и зеленый, и по ходу
пьесы он оттаивает, так что его примороженность, чуть
Do'stlaringiz bilan baham: