Barthes. Mythologies p aris, Seuil,1957

на фотографиях
он стоит у черной доски, испещренной какими-то явно 
сложными математическими значками; 
на рисунках
же, 
то есть в легендарной ипостаси, он еще держит в руках 
мел, которым только что, как бы с ходу, написал на 
чистой доске свою магическую формулу мироздания. 
Тем самым мифология соблюдает иерархию человече-
ских занятий: исследовательская работа как таковая 
приводит в действие механические шестеренки и осу-
ществляется в сугубо материальном органе, вся необыч-
ность которого — лишь в его кибернетической переус-
ложненности; открытие же, напротив того, сущностно 
относится к магии, обладает простотой первичного 
тела, первообразной субстанции, наподобие философ-
ского камня у герметистов, дегтярной настойки у 
Беркли или кислорода у Шеллинга*
3
.
А поскольку жизнь на свете продолжается, иссле-
дованиям нет конца и края, да еще и Бог требует воздать 
ему должное, то Эйнштейн в чем-то да должен был по-
терпеть неудачу; и вот, говорят нам, Эйнштейн умер, так 
и не сумев доказать «уравнение, заключавшее в себе 
тайну мироздания». Таким образом, в конечном счете 
мир все же устоял; его секрет, едва было приоткрывшись, 
закрылся вновь, шифр оказался неполным. Благодаря 
этому Эйнштейн вполне удовлетворяет требованиям 
мифа, который не смущается противоречиями, лишь бы 
утвердить в жизни эйфорическую устойчивость; совме-
щая в себе мага и машину, неутомимого исследователя 
и неудовлетворенного открывателя, Эйнштейн вопло-
щает в своем образе самые противоречивые грезы — в 
нем мифически примиряются беспредельная власть 
человека над природой и «роковая» сила сакрального*
4
, 
от которой человек еще не в состоянии избавиться.
ЧЕЛОВЕК-СНАРЯД
«Человек-снаряд» — это пилот реактивного само-
лета. Как поясняет «Матч»*
1
, это новая порода летчиков, 
которая сродни не столько героям, сколько роботам. 
158
Р
олан 
Б
арт. 
М
ифологии
18 / 35

---

Однако же, как мы увидим, в человеке-снаряде сохра-
няются и пережитки мифа о Парцифале. Но прежде 
всего мифология Jet-Man'а
1
поражает тем, что в ней как 
бы устранена скорость полета — в подписях под фото-
графиями нет ни одного существенного упоминания о 
ней. Перед нами парадокс, хотя и всеми прекрасно при-
нимаемый и даже усваиваемый именно как примета 
современности; он состоит в том, что сверхвысокая 
скорость оборачивается покоем. С пилотами-героями 
связывалась развитая мифология чувственно ощутимой 
скорости, пожираемого пространства, опьяняющего 
движения; напротив, jet-man характеризуется чувством 
неподвижности («в горизонтальном полете при 2000 ки-
лометров в час нет никакого ощущения скорости»); его 
необыкновенное призвание как бы в том и состоит, что-
бы 
преодолеть
движение, превзойти собственную ско-
рость. Мифология отбрасывает здесь всякие образы 
соприкосновения с вещами и апеллирует к чисто внут-
реннему самочувствию; полет — это теперь уже не 
зрительное восприятие точек и поверхностей, а лишь 
некое расстройство чувств при наборе высоты (судоро-
ги, потемнение в глазах, страхи и обмороки); человек 
более не скользит вдаль, а в нем самом все переворачи-
вается, приходит в страшное смятение, в своем телесном 
самосознании он переживает кризис без движения.
Вполне нормально, что на этом этапе миф о летчи-
ке полностью утрачивает свой гуманизм. Классический 
герой скорости мог оставаться «порядочным челове-
ком»*
2
, поскольку полет был для него лишь эпизодиче-
ским подвигом, требующим только смелости; рекорды 
скорости ставились беспечными любителями, а не 
профессионалами; в полете искали «опьянения», и 
такая древняя мораль обостряла его восприятие и 
помогала формулировать его философию. Скорость, 
будучи для авиатора