Barthes. Mythologies p aris, Seuil,1957

лат
.)
. — Прим. перев.
138
Р
олан 
Б
арт. 
М
ифологии
33 / 35

---

лью. Выпивка переживается как растягиваемое удо-
вольствие, а не как необходимая предпосылка иско-
мого следствия; вино не просто магический напиток, 
но еще и длительный акт пития; декоративной ценно-
стью обладает здесь 
жест,
и свойства вина неотдели-
мы от способов обращения с ним (в отличие, например, 
от виски, которое пьется ради опьянения — «самого 
приятного и наименее тягостного по последстви-
ям», — и выпивается залпом, стакан за стаканом, так 
что питие сводится к чисто каузальному акту).
Все это хорошо известно и тысячу раз проговоре-
но в фольклоре, пословицах, разговорах и Литературе. 
Но в самой этой всеобщности содержится доля кон-
формизма, вера в силу вина становится принудитель-
ной для каждого члена коллектива; попытавшись 
дистанцироваться от этого мифа, француз столкнулся 
бы с мелкими, но вполне отчетливыми трудностями в 
социальной интеграции, и прежде всего с тем, что ему 
пришлось бы объясняться. Здесь в полной мере рабо-
тает принцип универсальности, в том смысле что вся-
кого не верующего в вино общество 
называет
больным, 
немощным или извращенным; оно его не 
понимает
(в обоих смыслах — не разумеет и не принимает в себя). 
И напротив, всякому пьющему вино выдается грамота 
о социальной интеграции; 
умение
пить составляет 
особый национальный навык, квалифицирующий 
француза, доказывающий одновременно его питейные 
способности, самоконтроль и общительность. Тем 
самым вино лежит в основе коллективной морали, в 
рамках которой все прочее искупимо: с вином, конеч-
но, могут сочетаться излишества, несчастья, преступ-
ления, но отнюдь не злонравие, коварство или урод-
ство. Оно способно порождать только зло фатальное, 
а значит ненаказуемое, это театральное зло, а не порок 
темперамента.
Вино социализировано также в том отношении, что 
на нем основывается не только мораль, но и обстанов-
ка действия. Оно украшает собой все, даже самые 
мелкие церемониалы французского быта, оно помо-
гает и наскоро перекусить (грубым красным вином и 
139
I
. 
М
ифологии 
34 / 35

---

камамбером), и устроить пир, и поболтать в бистро, и 
произнести речь на банкете. Оно оживляет собой лю-
бой природный климат, в холодную погоду связыва-
ется с мифологией «согрева», а в жару с образами 
тенистой свежести и терпкости. Нет ни одной физи-
чески обусловленной ситуации (погода, голод, скука, 
неволя, чужбина), которая не располагала бы к мечтам 
о вине. Сочетаясь в качестве базовой субстанции с 
другими пищевыми образами, вино всецело покрывает 
собой пространство и время, в которых живет фран-
цуз. В любой бытовой ситуации отсутствие вина пора-
жает своей экзотичностью: когда г. Коти в начале 
своего президентства*
2
сфотографировался на фоне 
домашнего стола, на котором вместо бутылки красно-
го вдруг очутилась бутыль «дюмениля»*
3
, то это вспо-
лошило весь народ, это казалось столь же нетерпимо, 
как король-холостяк. Вино выступает здесь чем-то 
вроде «государственной необходимости».
Башляр был, разумеется, прав, называя противо-
положностью вина воду, — в мифологическом плане 
это верно; но это не совсем верно в плане социологи-
ческом, по крайней мере в наши дни; в силу ряда эко-
номико-исторических обстоятельств подобная роль 
выпала на долю молока. Именно оно является ныне 
настоящим анти-вином — и не только в связи с инициа-
тивами г. Мендес-Франса (по форме своей намеренно 
мифологизированными — молоко, которое пьется на 
трибуне*
4
, предстает словно матюреновский spinach)
1
*
5
, 
но еще и потому, что в общей морфологии субстанций 
молоко противостоит огню своей молекулярной плот-
ностью, успокоительной жирностью своей поверхно-
сти; в вине есть нечто от резкого хирургического 
вторжения, оно преображает нас и заставляет чем-то 
разродиться; молоко же имеет косметическую приро-
ду, оно связывает, покрывает, реставрирует. Кроме 
того, благодаря своей чистоте, ассоциирующейся с 
детской невинностью, оно служит залогом силы, но не 
судорожно напряженной, а спокойной, белоснежно-
1
Шпинат (