100 лет со дня рождения

После бури
Генетический кружок в доме Ляпуновых просуществовал с 
осени 1954 по декабрь 1956 года. 
В конце второго курса Ляля вышла замуж за Колю Воронцова 
и перешла в Ленинградский университет, поскольку Коля в это 
время был аспирантом Зоологического института в Ленинграде. 
В течение нескольких лет ему было запрещено появляться на био-
факе МГУ.
–
На меня послали донос,
–
вспоминает Воронцов,
–
но в ЗИНе 
была приличная парторганизация. Мне потом замдиректора гово-
рил: «
Мы не знали, как к вам относиться, но после того как на вас 
пришел донос с биофака МГУ, мы поняли, что относиться мы к вам 
должны серьёзно». 
Здесь, в Ленинграде, это была лучшая аттестация.
А Наташа осталась на биофаке, и ей нужно было выбирать 
кафедру. 
–
Я решила пойти на биохимию растений к Белозерскому. 
У него изучают свойства молекул ДНК, занимаются их нуклеотид-
ным составом, я уже понимаю, что генетику это знать необходимо. 
Прихожу на собеседование. Кроме Белозерского его проводит ка-
федральный деятель Серенков, из тех, что пришли на факультет в 
48-м году. Он стал спрашивать, зачем я иду на кафедру. Вот, гово-
рю, хотела бы генетикой заниматься, но на кафедру генетики идти 
сейчас не хочу, а молекула ДНК для генетиков так важна... Серен-
ков всё это слушает. Потом, без меня, началось обсуждение. Мне 
рассказывали, что во время обсуждения Белозерский просто вы-
шел из себя, рассвирепел, в первый раз его видели в таком состоя-
нии. Стукнул кулаком по столу, закричал на Серенкова: «Я 
–
заве-
дующий кафедрой! Здесь я решаю!». Он ведь понимал всё 

---

514
VII. ПРИЛОЖЕНИЯ
прекрасно, хотя на вопросы студентов неизменно отвечал, что 
ДНК и генетика 
–
это абсолютно разные вещи. Изучение ДНК 
–
это химия макромолекул, с генетикой ничего общего не имеет. 
Быть может, так он сохранял коллектив, возможность работать. 
Действительно, к 53-му году они нога в ногу с Чаргаффом подо-
шли к пониманию особенностей нуклеотидного состава ДНК. По-
жалуй, даже в школе Белозерского материал был богаче. Меня 
приняли к нему на кафедру. Я начала ходить на кафедральные се-
минары. Но когда на мои вопросы мне стали в лицо отвечать вся-
кие тетушки, воспитанные осторожным Белозерским: «При чём 
здесь генетика, что вы влезаете со своими вопросами!», я махнула 
на всё это рукой и пошла на кафедру зоологии беспозвоночных, 
которую благополучно и закончила. «Дело сестёр Ляпуновых» за-
вершилось.
И мы могли бы на этом закончить, но жизнь всё-таки расста-
вила всё по своим местам. Интерес к генетике вырвался, как вода 
из открытых шлюзов. Повзрослевшие студенты, придя на третий 
курс, потребовали пересмотра дела. Посыпались извинения. Их 
принёс даже преподаватель истории партии профессор Утенков, 
которого, конечно же, «заставили» провалить Наташу Ляпунову на 
зачёте. Было назначено новое собрание. Ему помешали состояться 
венгерские события 1956 года, после которых студентов опять вы-
нудили молчать, но это было уже другое молчание.
Николай Николаевич Воронцов, взволнованный воспомина-
ниями, заканчивает разговор мрачно: 
«Даже на сегодняшний день этот этап истории не пройден, по-
тому что лысенковцы подбирали себе подобных на ведущие посты и в 
Академии, и повсюду. В широком смысле слова лысенковщина продол-
жается до сих пор. Понимаете, за эти годы произошло нравственное 
растление молодежи... Средневековье господствовало в Московском 
университете и в провинциальных вузах слишком много лет. Мрако-
бесие надолго стало символом нашей науки. Разрушены традиции, 
прервана связь поколений...»
Но разве собственной жизнью и поступками наши собеседни-
ки не доказали обратное? 

---

515
Объяснение