Viii issn 2072-0297

Натальи Васильевны
, кажется достоянием давно 
прошедшего, и повесть не о ней. Тем не менее любопытно 
проследить, как трансформируется образ неверной жены, 
в раннем творчестве преимущественно водевильно-коми-
ческий, в 70-е гг.
Сообщается, что целый год Вельчанинов, живя в Т., 
«был как бы в рабстве у этой женщины» [2, т. 9., с. 25], 
и это продолжалось бы и далее, если бы Наталья Ва-
сильевна его не прогнала — на словах «на время», но, 
как оказалось, навсегда. Через два месяца после разлуки 
он уже спрашивает себя, любил ли ее или это было лишь 
«наваждение», и одновременно знает, что «очутись он 
тотчас опять в Т., то немедленно подпадет снова под гне-
тущее обаяние этой женщины» [2, т. 9, с. 25]. Спустя пять 
лет он думает о ней «с ненавистью», а «все воспоминания 
об этой страсти обратились для него в позор» [2, т. 9, с. 25]. 
После отставки Вельчанинова в любовниках у этой дамы 
также пять лет проходит некто молодой Багаутов, пре-
небрегший ради нее блестящей карьерой в Петербурге. 
«Значит, было же в этой женщине что-то такое необык-
новенное — дар привлечения, порабощения и владыче-
ства!» [2, т. 9, с. 26] — заключает Вельчанинов.
Из этого описания видна связь Натальи Васильевны 
с «инфернальницами» Достоевского и особенно Полиной 
(«Игрок»). Поскольку характер неверной жены не явля-
ется главным предметом исследования в повести, уделя-
ется ему всего несколько страниц. Роман Вельчанинова 
и Натальи Васильевны — это предыстория изобража-
емых в повести событий, и описание последней дается 
с конспективной краткостью. А. Б. Криницын даже назы-
вает этот образ «пропущенным звеном» [3].
Подчеркивается, что внешность, интеллект и манеры 
Натальи Васильевны не являлись чем-то совершенно ис-
ключительным. «А между тем, казалось бы, она и средств 
не имела, чтобы привлекать и порабощать: «собой была 
даже и не так чтобы хороша; а может быть, и просто не-
хороша». Вельчанинов застал ее уже двадцати восьми лет. 
Не совсем красивое ее лицо могло иногда приятно ожив-
ляться, но глаза были нехороши: какая-то излишняя твер-
дость была в ее взгляде. Она была очень худа. Умственное 
образование ее было слабое; ум был бесспорный и про-
ницательный, но почти всегда односторонний. Манеры 
светской провинциальной дамы и при этом, правда, много 
такту; изящный вкус, но преимущественно в одном только 
уменье одеться» [2, т. 9, с. 26]. Привлекательность На-
тальи Васильевны зиждется таким образом на некой иной 
основе, близкой к «животному магнетизму» и «колдов-
скому очарованию».
Дальнейшее описание усиливает сходство с По-
линой из «Игрока» и реальной Аполлинарией Сусловой, 
как известно, ставшей прототипом первой. «Характер 
решительный и владычествующий; примирения напо-
ловину с нею быть не могло ни в чем: «или всё, или ни-
чего». В делах затруднительных твердость и стойкость 
удивительные. Дар великодушия и почти всегда с ним же 
рядом — безмерная несправедливость. Спорить с этой 
барыней было невозможно: дважды два для нее никогда 
ничего не значили… Она любила мучить любовника, 
но любила и награждать. Тип был страстный, жестокий 
и чувственный» [2, т. 9, с. 26–27]. Можно сравнить эту 
характеристику с известными словами из письма Досто-
евского Сусловой: «ведь я знаю, что сердце твое не может 
не требовать жизни, а сама ты людей считаешь или бес-
конечно сияющими или тотчас же подлецами и пошля-
ками» [2, т. 28 (II), с. 183]. Максимализм той и другой 
бросаются в глаза и, кажется, являются основой личности. 
Тема мучительства же получила глубокую разработку 
в «Игроке»: «Человек — деспот от природы и любит быть 

---