ENIAC рассекречивают
Даже теперь, когда команда Пенна занималась проектированием EDVAC, они по-
прежнему должны были получать разрешение на то, чтобы запустить его
предшественник ENIAC и поработать на нем. Шла осень 1945 года.
К тому времени война закончилась. Уже не было никакой необходимости вычислять
артиллерийские траектории, но основные задачи, которые считались на ENIAC, были
все-таки военными. В какой-то момент из Нью-Мексико, из Лос-Аламосской
национальной лаборатории, занимавшейся разработкой атомного оружия, пришло
секретное задание. Работавший там физик-теоретик венгерского происхождения Эдвард
Теллер предложил конструкцию водородной бомбы, получившей название The Super, где
устройство, в котором происходило деление атомных ядер, использовалось для
инициирования реакции синтеза. Чтобы определить, как это будет работать, ученым
необходимо было рассчитать, какова интенсивность реакции в каждую
десятимиллионную долю секунды.
Суть проблемы была строго засекречена, но в Пенн в октябре были переданы гигантские
уравнения для решения на ENIAC. Для ввода данных потребовался почти миллион
перфокарт, и Дженнингс и некоторые ее коллеги были отправлены в комнату, где стоял
ENIAC и где Голдстайн мог руководить процессом его работы. ENIAC решал уравнения, и
в процессе расчета выяснилось, что конструкция Теллера не будет работать. Математик
Станислав Улам, беженец из Польши, вместе с Теллером (и Клаусом Фуксом,
оказавшимся позже русским шпионом), основываясь на результатах ENIAC, стали
работать над изменением конструкции водородной бомбы, с тем чтобы в ней могла
возникнуть интенсивная термоядерная реакция.
До тех пор пока это секретное задание не было выполнено, существование ENIAC
держали в тайне. Он не демонстрировался широкой публике до 15 февраля 1946 года. На
эту дату армейское начальство и Пенн запланировали гала-презентацию ENIAC,
предварительно подготовив общественность с помощью нескольких публикаций.
Капитан Голдстайн решил, что кульминационным пунктом должна быть демонстрация
расчета траектории ракеты. Поэтому за две недели до события он пригласил Джин
Дженнингс и Бетти Снайдер к себе домой, и пока Адель готовила чай, спросил их, могли
бы они быстро написать программу для ENIAC и закончить расчет вовремя. Дженнингс
заявила: «Мы наверняка сможем это сделать». Она была взволнована, ведь это
позволило бы им получить непосредственный доступ к машине, что случалось редко.
Они приступили к работе, подключив шины запоминающего устройства к нужным
блокам и настроив блоки ввода программы.
Мужчины знали, что успех их демонстрации находился в руках этих двух женщин.
Мокли пришел в одну из суббот с бутылкой абрикосового бренди, чтобы поддержать их
силы. «Это было восхитительно, — вспоминала Дженнингс. — С этого дня я всегда
держала бутылку абрикосового бренди в своем шкафу». Через несколько дней декан
инженерной школы принес им бумажный пакет с бутылкой виски и сказал: «Пусть это
облегчит вашу работу». Снайдер и Дженнингс никогда не были большими выпивохами,
но подарок был для них важен. Дженнингс вспоминала: «Мы так поняли, насколько
важной была эта демонстрация».
Накануне презентации был День святого Валентина, но несмотря на то, что Снайдер и
Дженнингс обычно любили пообщаться с друзьями, на этот раз в празднествах не
участвовали. Дженнингс рассказывала: «Вместо этого мы закрылись вместе с этой
удивительной машиной ENIAC, быстро внося последние исправления и проводя проверки
программы». Но от одного глюка никак не получалось избавиться, и причину его они не
могли понять: программа работала замечательно и послушно рисовала точки траектории
артиллерийских снарядов, но не понимала, когда остановиться. Даже после того как
снаряд ударялся о землю, программа продолжала рассчитывать траекторию, «как будто
этот гипотетический заряд пролетал сквозь землю с той же скоростью, с которой он
летел по воздуху». Как описывала это Дженнингс: «Мы знали, что, если не решим эту
проблему, демонстрация провалится и изобретателям ENIAC и инженерам будет
неловко».
Дженнингс и Снайдер работали до самой пресс-конференции, состоявшейся поздним
вечером, пытаясь исправить ошибку, но не могли. В середине ночи они, наконец, сдались
и разошлись, поскольку Снайдер нужно было успеть на последний поезд — она жила в
пригороде. Но и после того как Снайдер уже легла в постель и заснула, она продолжала
искать причину: «Я проснулась посреди ночи, думая, в чем ошибка… Я встала, села на
первый утренний поезд, чтобы проверить одно соединение». Проблема в том, что там
была установка в конце цикла типа DO, которая отключала один разряд. Она щелкнула
нужным выключателем, и глюк исчез. «Бетти смогла во сне сделать такое сложное
логическое заключение, которое большинство людей не могло сделать наяву, —
восхищалась Дженнингс позже. — Во время сна она в подсознании распутала узел,
который ее сознание было не в состоянии распутать».
На демонстрации ENIAC смог за пятнадцать секунд провести расчеты траектории
ракеты, на которые расчетчики, даже работая с дифференциальным анализатором,
потратили бы несколько недель. Все это выглядело очень впечатляюще. Мокли и Эккерт,
как опытные инноваторы, сумели организовать хорошее шоу. Верхушки электронных
ламп в сумматорах ENIAC, образующие решетку 10×10, виднелись через отверстия в
передней панели машины. Слабый свет от неоновых ламп, служивших индикаторами,
был едва заметен. Эккерт взял мячи для пинг-понга, разрезал их пополам, написал на
них цифры и нацепил на лампы. Когда компьютер начал обработку данных, свет в
комнате выключили, и зрители пришли в восторг от мигающих пинг-понговых мячиков
— зрелище, которое стало хитом в фильмах и телевизионных шоу. «Когда стала
рассчитываться траектория, цифры начали накапливаться в сумматорах и передаваться
из одного места в другое, огни начали мигать, как рекламные билборды в Лас-Вегасе, —
рассказывала Дженнингс. — Мы сделали то, что хотели. Мы запрограммировали
ENIAC». Это стоит повторить: они запрограммировали ENIAC.
Открытие ENIAC для общественности удостоилось публикации на первой странице The
New York Timss под заголовком «Электронный компьютер высвечивает ответы, и это
может ускорить развитие технологии». Эта статья началась так: «Один из главных
военных секретов — удивительная машина, с невероятной скоростью решавшая
математические задачи, которые считались до сих пор слишком сложными и
громоздкими, чтобы за них браться, была представлена публике сегодня вечером
военным ведомством». Продолжение отчета о демонстрации занимало полный разворот
Timss. Там были помещены фотографии Мокли, Эккерта и огромного, размером с
комнату, ENIAC. Мокли заявил, что с помощью машины можно будет делать более
точные прогнозы погоды (его первое увлечение), рассчитывать конструкцию самолетов и
«снарядов, летающих со сверхзвуковыми скоростями». В Associated Press была
опубликована даже более восторженная статья о демонстрации, и в ней утверждалось,
что «машина поможет найти математический способ улучшения жизни каждого
человека». Мокли привел пример «улучшения жизни», заявив, что компьютеры могут в
какой-то момент использоваться для снижения стоимости буханки хлеба. Как это будет
происходить, он не объяснил, но и это, как и миллионы других подобных предсказаний, в
конечном итоге и на самом деле реализовалось.
Позже Дженнингс в традициях Ады Лавлейс жаловалась, что многие газетные
сообщения переоценивали возможности ENIAC, называли его «гигантским мозгом», что
подразумевало, что он может думать. «ENIAC не был мозгом ни в каком смысле, —
настаивала она. — Он не мог рассуждать, поскольку компьютеры все еще не могут
рассуждать, но он мог предоставить людям больше информации, чтобы они использовали
ее в своих размышлениях».
У Дженнингс была еще одна, более личная претензия: «Нас с Бетти на демонстрации не
упоминали, и после нее мы были забыты. Нам казалось, что мы играли роли в
увлекательном фильме. Мы работали без продыху в течение двух недель, чтобы сделать
что-то действительно захватывающее, и внезапно что-то пошло не так, и мы были
вычеркнуты из сценария». Той ночью состоялся ужин при свечах в Хьюстон-холле в
Пенне. Зал был заполнен научными светилами, военными чинами и мужчинами,
работавшими на ENIAC. Но ни Джин Дженнингс, ни Бетти Снайдер на ужин не
пригласили, не было там и других женщин-программисток. «Бетти и я не были
приглашены, — рассказывала Дженнингс, — так что мы были обижены». И пока в ту
очень холодную февральскую ночь мужчины-разработчики и различные знаменитости
праздновали, Дженнингс и Снайдер ехали домой одни.
Do'stlaringiz bilan baham: |