|
Ли!
— прокричал я. —
Остановись, сукин ты сын!
Он повернул голову и посмотрел на меня, его глаза широко раскрылись,
челюсть отвисла. На мгновение я увидел перед собой обычного Ли — парня,
который смеялся и играл с Джун в ванной, который иногда обнимал жену и целовал
ее, — а потом его тонкогубый, жеманный рот пришел в движение: в оскале
обнажились верхние зубы. И едва это произошло, он превратился в монстра. Я
сомневаюсь, что вы мне поверите, но клянусь, это правда. Он перестал быть
человеком, стал демоническим призраком, который мог с того самого момента
кружить над Америкой, побуждая ее направлять свою мощь не по назначению и
отравляя все хорошее.
Если бы я позволил.
Шум толпы вновь ворвался в уши, тысячи людей аплодировали президенту,
орали во всю глотку, приветствуя его. Я слышал их, и Ли тоже. Он знал, что это
означает: сейчас или никогда. Он развернулся к окну и вдавил приклад в плечо.
Я уже сжимал рукоятку револьвера, того самого, из которого убил Фрэнка
Даннинга. Не просто одной модели — револьвер стал тем самым. Я так думал тогда,
думаю и теперь. Курок попытался зацепиться за подкладку, но я выхватил
револьвер, слыша, как рвется материя.
Выстрелил. Пуля прошла высоко, выбив щепки из оконной рамы, но этого
хватило, чтобы спасти жизнь Джону Кеннеди. Освальд дернулся в момент выстрела,
и пуля весом сто шестьдесят гран
[161]
прошла выше головы президента, разбив окно
в старом здании окружного суда.
Новые крики, уже недоумения и изумления, донеслись снизу. Ли снова
повернулся ко мне, его лицо превратилось в маску ярости, ненависти и
разочарования. Поднял винтовку, и на этот раз не для того, чтобы убить президента
Соединенных Штатов. Он целился в меня. Передернул затвор —
клац-клац
, — и я
выстрелил второй раз. И хотя преодолел три четверти пути — до Освальда
оставалось менее двадцати пяти ярдов, — опять промахнулся. Я увидел, как
колыхнулась рубашка на боку, и все.
Мой костыль угодил в груду коробок. Меня повело влево, я взмахнул рукой с
револьвером, пытаясь удержаться на ногах, но куда там. Мелькнула мысль о том, как
Сейди практически упала в мои объятия в день нашей первой встречи. И я уже знал,
что сейчас произойдет. История не повторяется, но она гармонизируется, и обычно
происходит это под музыку дьявола. На этот раз валился на землю я, и это различие
стало роковым.
Я не слышал ее тяжелого дыхания на лестнице, но до меня доносились ее
быстрые шаги.
—
Сейди, ложись!
— крикнул я, однако мои слова растворились в грохоте
выстрела винтовки Освальда.
Я услышал, как пуля пролетела мимо. Я услышал, как вскрикнула Сейди.
Загремели новые выстрелы, уже снаружи. Президентский лимузин на огромной
скорости мчался к тройному тоннелю, две сидевшие в нем пары пригнулись,
держась друг за друга. Но автомобиль секретной службы остановился на дальней
стороне улицы Вязов у Дили-плазы. Копы-мотоциклисты замерли посреди улицы, и
как минимум сорок человек показывали на угловое окно шестого этажа, в проеме
которого стоял тощий мужчина в синей рубашке.
Я услышал череду глухих ударов, какие слышны, когда градины падают в грязь.
Это пули отскакивали от кирпичных стен. Но многие попали в цель. Я увидел, как
рубашка Ли раздулась, словно под ней поднялся ветер, красный ветер,
прорывающий дыры: одну над правым соском, вторую в области грудины, третью —
у пупка. Еще одна пуля разорвала горло. Он покачивался, как кукла, в этом
слепящем, с пляшущими пылинками свете, и жуткий оскал так и не сполз с его
лица. Говорю вам, в конце он уже не был человеком — стал кем-то еще. Тем, кто
проникает в нас, когда мы прислушиваемся к самым жутким своим ангелам.
Пуля попала в потолочный светильник, разбила лампочку. Светильник
закачался. Осколки посыпались на пол.
Пуля снесла макушку несостоявшемуся убийце точно так же, как одна из пуль
Освальда снесла макушку Кеннеди в мире, из которого я пришел. Он упал на
баррикаду из картонных коробок с книгами, развалил ее.
Снизу по-прежнему доносились крики.
— Мужчина упал! — проорал кто-то. — Я видел, как он падал!
Торопливые шаги, поднимающиеся к шестому этажу. Я швырнул револьвер
тридцать восьмого калибра к телу Ли. Мне хватило ума, чтобы понять, что люди,
которые сейчас прибегут сюда, жестоко изобьют, может, даже прикончат меня, если
увидят в моей руке оружие. Я начал подниматься, но колено отказало. Может, и к
лучшему. Пока меня не видели с улицы Вязов, а если бы увидели, наверняка
открыли бы огонь. Я подполз к тому месту, где лежала Сейди, удерживая вес тела на
руках и волоча за собой левую ногу, как якорь.
Блузку залила кровь, но я видел входное отверстие пули. Точно по центру, чуть
выше полукружий груди. Кровь лилась и изо рта. Она ею захлебывалась. Я подсунул
под Сейди руки, приподнял. Ее глаза не отрывались от моих. Ярко блестели в
пыльном сумраке.
— Джейк, — прохрипела она.
— Нет, милая, не говори.
Она не обратила внимания на мои слова… да и когда обращала?
— Джейк, президент!
— В безопасности. — Я не видел, как лимузин увозил его, целого и
невредимого, но видел, как дернулся Ли в момент своего единственного выстрела в
сторону улицы, и мне этого хватило. Да и при любом раскладе я сказал бы Сейди,
что он в безопасности.
Ее глаза закрылись, открылись вновь. Шаги приближались, огибали площадку
на пятом этаже, чтобы рвануть по последнему пролету. Далеко внизу возбужденно и
недоумевающе ревела толпа.
— Джейк.
— Что, милая?
Она улыбнулась.
— Как мы танцевали!
Когда прибежали Бонни Рэй и остальные, я сидел на полу и держал ее на руках.
Они проскочили мимо меня. Сколько — не знаю. Может, четверо. Или восемь. Или
двенадцать. На них я даже не посмотрел. Держал ее, прижимая голову к груди,
покачивая, и ее кровь стекала на мою рубашку. Убита. Моя Сейди. Она все-таки
угодила в пасть зверя.
Я не из плаксивых, но любой мужчина, потерявший любимую женщину,
заплакал бы, или вы так не думаете? Скорее всего. Но не я.
Потому что я знал, что надо сделать.
Do'stlaringiz bilan baham: |
