Тоталитаризма

Рекомендуемая литература.
1. Каримов И.А. Без исторической памяти нет будущего. В 
кн.: Каримов И.А. Своё будущее мы строим своими руками. — 
Ташкент, Узбекистан, 1999. Т. 7. — с. 128—152.
2. Мирзиёев Ш.М. Буюк келажагимизни мард ва олижаноб 
халкимиз билан бирга курамиз. Т.: Узбекистон, 2017.
3. Марк Блок. Апология истории или ремесло историка. М., 
1996. С. 6.
4. История Узбекистана. Учебник для ВУЗов. Ташкент: 
«Fanvatexnologiya»-2011.
5. Ишанходжаева З.Р. Репрессивная политика советской 
власти и культура Узбекистана: трагедия выживания (1925— 
1953 гг.). — Т. «Tafakkur», 2011.
6. Conquest Robert. The great terror. Oxford University Press, 
USA. 2007. Paje 608. 40-th Anniversary edition. ISBN-13: 978- 
0195316995, ISBN-10:0195316991.
7. Узбекистоннинг Янги тарихи. Т. 2. Узбекистон Совет 
мустамлакачилиги даврида. —'Т., «Шарк,», 2000.
165

---

ТЕМА 7. СИСТЕМА ОБРАЗОВАНИЯ В УЗБЕКИСТАНЕ 
В 20—30-Е ГГ. XX ВЕКА. НАУКА И НАЦИОНАЛЬНАЯ 
ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ
План лекции:
1. «Социалистическая модернизация» образовательной 
сферы.
2. Преследование учёных и преподавателей.
3. Влияние идеологических процессов на науку в 20-30-х 
гг. XX в.
1. «Социалистическая модернизация» 
образовательной сферы
История свидетельствует, что в рассматриваемый период 
в развитии среднего специального и высшего образования 
в Узбекистане имели место известные нам достижения. 
Как уже отмечалось, широко развернувшаяся в 20—30-х гг. 
реконструкциянародного хозяйства, потребности становления 
и развития социалистической экономики и культуры, задачи 
масштабного переустройства общества объективно выдвинули 
на передний план проблему повышения общей грамотности 
населения, подготовки квалифицированных специалистов. 
В соответствии с этим предпринимались энергичные усилия 
по массовой ликвидации неграмотности, развертыванию 
сети школ, средних и высших учебных заведений.
Вместе 
с 
тем 
«социалистическая 
модернизация» 
образовательной 
сферы 
сопровождалась 
глубокими 
деформациями. Здесь, как и по другим направлениям 
советского культурного строительства, отчётливо проявлялись 
идеологические императивы, активно использовались открытые 
и завуалированные 
методы государственного 
насилия, 
политического террора. Причём, на характер их проявлений 
определяющее воздействие оказывали два фактора.
Первый был связан с самой философией ленинской 
«культурнойреволюции», определяющей силовое переустройство 
духовной сферы на социалистических началах. Советская
166

---

образовательная система взращивалась в послеоктябрьских 
реалиях на почве идейно-теоретических позиций классовой 
борьбы, 
повсеместного 
насаждения 
коммунистического 
мировоззрения. Осуществляя образовательную политику 
в 
рамках 
социалистического 
наступления, 
партийно- 
политическая 
элита 
советского 
государства 
твёрдо 
руководствовалась указаниями Ленина, который подчёркивал, 
что «школа должна стать орудием диктатуры пролетариата, т.е. 
не только проводником принципов коммунизма вообще, но и 
проводником идейного, организационного, воспитывающего 
влияния пролетариата (читай компартия — авт.) на 
полупролетарские и непролетарские слои трудящихся масс, в 
интересах полного подавления сопротивления эксплуататоров 
и осуществления коммунистического строя».
Второй фактор обусловливался стратегией и логикой 
тоталитарной эволюции советского государства, политикой 
«великого перелома», со свойственными ей крайними формами 
радикализма и экстремизма, нагнетанием политической 
истерии и атмосферы «классовых боёв».
В этой связи уместно заметить, что с приходом большевиков 
к власти советский политический режим изначально 
получил тоталитарный вектор развития. Экономические 
предпосылки такого варианта создавались национализацией 
средств производства, 
политические — уничтожением 
оппозиции и инакомыслия. В условиях нэповского курса 
наблюдалось определенное ослабление тоталитарных начал. 
Политический режим того времени можно характеризовать 
как авторитарный, который, в отличие от тоталитарного, 
создает частичные возможности для выражения социальных 
интересов, а отношения государства и личности, хотя и 
построены больше на принуждении, чем убеждении, но 
без применения средств вооруженного насилия и массовых 
репрессий.
С развёртыванием же сталинской революции «сверху», 
утверждением плановой экономики в ходе индустриализации 
и коллективизации, а также единомыслия и единогласия
167

---

завершается становление тоталитарного режима (конец 20-х — 
начало 30-х гг. XX в.), уничтожение экономической свободы 
индивида, без которой нет ни политических прав и свобод, ни 
личных прав граждан.
Контроль ментальности, содержания индивидуального 
и массового сознания — самая важная отличительная черта 
советского строя, которая обернулась интеллектуальной и 
творческой несвободой, информационным вакуумом. Именно 
для утверждения тоталитарного контроля над ментальностью 
уничтожалась оппозиция и инакомыслие (20-е гг. XX в.), а 
затем в ходе массового произвольного террора утверждалось 
единомыслие 
и 
единогласие, 
которое 
сопровождалось 
формированием «нового типа общественного сознания», 
путём проведения активной пропагандистской работы в 
периодической печати.
Именно произвольность репрессий является пугающим 
фактором, так как никто не застрахован от произвола. Но в 
страхе долго жить нельзя, страх меняет биохимию организма. 
И человек, спасаясь от страха, начинает приспосабливаться 
к требованиям режима в мыслях и делах, иными словами, 
сливаться, идентифицироваться с существующей системой. 
Таким образом, основное назначение репрессий — обеспечить 
идентификацию, слияние индивида с системой.
Идентификация обеспечивает успех веры в тоталитарный 
режим, в условиях СССР — веры в социализм. В данном случае 
вера выступала в качестве оборотной стороны страха, спасения 
от него, давала так называемые гарантии.
Лишённый гражданских прав человек мог получить их 
только через обращение к структурам партии и личности 
вождя, т.к. наиболее характерными чертами тоталитарных 
режимов является не только жёсткий контроль за всеми 
сферами жизнедеятельности человека со стороны партии и 
государства, но и опора в массах, достигаемая как с помощью 
идеологического манипулирования и массового террора, так и 
благодаря тому, что эти режимы на каком-то отрезке времени 
могут быстро решать и некоторые общенациональные задачи.
168

---

Крайне важной функцией развязанных в сталинское время 
репрессий стало дробление, атомизация общества, разрыв 
всех связей: а) семейных (сына принуждали отказываться от 
отца, жену от мужа, родственники боялись приютить детей 
репрессированных и т.д.); б) профессиональных (действовал 
принцип «больше трёх — не собираться»); в) национальных 
(этносы перемешивались в котле репрессий) и др.
Стремясь 
установить 
всеохватный 
контроль 
над 
индивидом и обществом, сталинская администрация уже в 
середине 20-х гг. объявила «пролетарский поход» в духовную 
сферу, ориентированный на нейтрализацию всех форм 
некоммунистического сознания, уничтожение «классовых 
врагов», в том числе и в системе образования. Применительно к 
Узбекистану одна из главных задач в этом отношении виделась 
в классовом пресечении «борьбы байства и духовенства» за 
школу, обеспечение полной коммунизации образовательного 
комплекса.
В соответствии с решением этой задачи, сразу же вслед за 
образованием Узбекской ССР, союзное руководство нацелило 
правительство республики, с одной стороны, на расширение и 
укрепление советской «единой трудовой школы», с другой — на 
ликвидацию традиционных мактабов.
Во второй половине 20-х гг. попала под удар получившая с 
переходом к НЭПу возможность возрождения мусульманской 
системы образования. Так, состоявшийся в марте 1927 г. II 
съезд Советов Узбекистана в русле идеологических установок 
ЦК ВКП (б) поставил конкретную цель: «В ближайшие сроки 
закрыть конфессиональные школы, не давать им возможности 
существовать, ибо они являются вредными, ...портят наших 
детей».
Данный идеологический императив, безусловно, носил 
репрессивный характер, и его практическая реализация 
предполагала активное использование методов политического 
насилия.
Партийно-советское 
руководство чрезвычайно 
трево­
жило, что к моменту провозглашения Узбекской ССР
169

---

конфессиональная школа количественно превосходила сеть 
советских школьных заведений. Так, подавляющее число 
мусульманских старометодных мактабов и медресе приходилось 
на западные области Узбекистана, ранее входившие в Бухарскую 
и Хорезмскую советские республики. В 1925—1926 учебном 
году таких школ насчитывалось 1329. В восточных областях, 
составлявших часть территории бывшей Туркестанской 
АССР, действовало 250 конфессиональных школ. Между тем 
число советских школьных учебных заведений в республике 
составляло только 908. При этом местное население, отдавая 
предпочтение традиционному мусульманскому образованию, 
материально 
поддерживало 
старометодные 
мактабы, 
содействовало их открытию, особенно на селе. Например, 
в 1925—1926 учебном году дехканами на свои средства было 
построено 26, а на следующий год — 39 конфессиональных 
школ.
Направляя политику атаки на традиционный жизненный 
уклад местного населения, 
сталинская администрация 
потребовала от Наркомпроса УзССР интенсивного проведения 
в жизнь ленинского декрета об отделении церкви от государства 
и школы от церкви, обеспечения в системе образования 
монополии советской модели обучения и воспитания. В 
контексте реализации данной задачи вновь обрушились 
гонения на религиозные учреждения, активизировались акции 
огосударствления вакфов.
С конца 1925 г. для вакфов, мусульманских мактабов, 
медресе Узбекистана и всей Центральной Азии начался самый 
трудный период в их многовековой истории. ЦИК Советов 
УзССР 14 декабря 1925 г. принял специальное постановление 
о вакфах, которым изменялся порядок их эксплуатации и 
использования полученных от них доходов. При этом вакфная 
собственность 
религиозных 
культурно-просветительных 
учреждений объявлялась собственностью государства. Эти 
меры в сочетании с принудительно-конфискационными 
акциями властных органов серьёзно подорвали материальную 
базу мусульманских мактабов и медресе.
170

---

Одновременно велась работа по уничтожению старометодного 
образования. В 1926 г. было принято правительственное 
решение о ликвидации в течение двух лет всех старометодных 
школ или переходе их на унифицированную советскую 
учебную программу. Учителя конфессиональных мактабов 
могли пройти курсы переподготовки. Причём средства на эти 
цели должны были выделять вакфы. Тем не менее, несмотря 
на ужесточение правительственного курса, старометодная 
школа сохраняла ещё довольно сильные позиции. В 1926—1927 
учебном году насчитывалось 1305 старометодных мактабов с 
контингентом 9609 учащихся, 457 карыхона, где обучались 1484 
ученика. Чтобы реально ослабить конфессиональную школу, в 
том же году директивными органами было предложено закрыть 
«старые мактабы» во всех сельских районах, где имелись единые 
«трудовые школы», и без санкций Окружного отдела народного 
образования не открывать новых. Однако часть мактабов всё 
же не была ликвидирована и действовала подпольно.
В начале 1927 г. ЦК Компартии Узбекистана, по указанию 
Центра, объявил решительное наступление на всех фронтах 
идеологической борьбы «нового со старым» и, прежде всего, 
против религиозного сознания. Основываясь на партийно­
идеологических 
установках, 
правительство 
республики 
упразднило в августе 1927 г. Главное вакфное управление и 
его местные органы, а все вакфное имущество было передано 
в ведение Наркомпроса Узбекистана. А уже в сентябре 1927 г. 
все виды вакфов — культурно-просветительные, религиозные 
были объявлены собственностью местных Советов. Правда, 
ЦИК и Совнарком республики, лишив мактабы, медресе и 
мечети земли, торгово-ремесленных заведений и помещений, 
сделали исключение для мечетей, разрешив местным Советам в 
«установленном порядке», по ходатайству религиозных общин, 
передавать здания мечетей «для нужд религиозного культа», 
но параллельно усилилась антирелигиозная пропаганда. Было 
специально организовано общество «Курашган худосизлар» 
(«Воинствующие безбожники»), призванное содействовать 
повсеместному утверждению атеистического сознания.
171

---

В ноябре 1928 г. III сессия ЦИК Советов Узбекистана 
в соответствии с «генеральной линией» партии приняла 
постановление об окончательной ликвидации конфессиональной 
школы.
Это 
постановление 
явилось 
завершающим 
актом 
последовательной ликвидации конфессиональной модели 
школьного 
образования 
в 
послеоктябрьский 
период: 
все сохранившиеся ещё мусульманские мактабы были 
закрыты, а количество медресе — резко сокращено. Тем 
самым методом административно-силового принуждения 
оказалось закреплено монопольное положение советской 
модели образования, занимающей приоритетное место в 
государственном 
механизме 
отформовки 
марксистского 
мировоззрения и коммунистического воспитания молодых 
поколений. Уже в 1929 г. количество советских школ достигло 
2238, где обучались 157 тыс. человек.
Завуалированную 
направленность 
скрытого 
идейно­
политического насилия носили акции по введению в 
Узбекистане, как и в других национальных республиках 
«советского Востока», латинского алфавита вместо арабского, 
а затем кириллицы. Эти акции ускорили развитие советской 
модели образования, всего духовного производства.
Надо сказать, что в принципе объективная потребность 
в «латинизации» узбекской письменности назрела, о чем 
свидетельствует современная реформа узбекского алфавита.
Дискуссии о целесообразности перевода арабской графики, 
применяемой в зоне проживания мусульманских народов, на 
латинскую развернулась ещё в начале XX века. Дело в том, что 
арабский алфавит был внедрён в ходе арабского завоевания. 
Арабский алфавит был заимствован в большинстве случаев 
механически. Он оказался сложным и не соответствовал 
фонетике национальных языков. Например, система арабских 
букв слабо передавала систему звуков узбекского языка.
Попытки приспособить арабский алфавит с помощью 
добавочных значков к передаче звуков узбекского языка 
чрезвычайно 
затрудняло 
книгопечатание. 
Средствами
172

---

арабского алфавита плохо выражались также оттенки 
узбекского языка, что затрудняло обучение в школе, 
тормозило процессы просвещения широких народных масс. 
Аналогичная ситуация наблюдалась и среди других народов 
мусульманского вероисповедания. Вследствие этого ряд 
стран, к примеру Турция, добровольно перешли на латинский 
алфавит. Однако, в условиях «советского Узбекистана» 
реформа алфавита приняла явно неадекватные общественным 
потребностям формы. 
Она осуществлялась поспешно, 
волюнтаристски — приказными методами, без должного учёта 
интересов местного населения, что нанесло серьёзный урон 
духовной жизни узбекского народа, усугубив разрыв с его 
историческим прошлым.
Документальные источники свидетельствуют, что политика 
ускоренной латинизации определялась рядом факторов. Во- 
первых, она рассматривалась союзным руководством в качестве 
одной из предпосылок подготовки грядущей «мировой 
социалистической 
революции». 
Разрабатывались 
даже 
проекты перевода на латиницу русского языка, чтобы легче 
было установить диктатуру пролетариата в латинизированном 
Западе. Но в большей мере она была нацелена на отторжение 
мусульманских народов от исламской религии, утверждение 
коммунистического атеизма. Доказательством тому служат 
факты развернувшихся гонений за хранение книг на арабском 
языке или изданных на основе арабской графики.
Установка Центра на проведение реформы алфавита была 
принята ещё в начале 20-х гг. XX в. В целях её обеспечения 
в 1922 г. при Наркомате по делам национальностей была 
создана специальная комиссия по реформе письменности 
народов «советского Востока». В национальных республиках 
развернулась соответствующая идеологическая работа. Союзное 
руководство, пытаясь использовать назревшую потребность в 
реформе алфавита в своих политических целях, настойчиво 
внедряла мысль о своей неустанной заботе о национальном 
развитии бывших колониальных народов. И немало людей 
искренне верили в эти декларации.
173

---

Руководство 
СССР уделяло пристальное 
внимание 
внедрению латинизированной письменности в Узбекистане. 
В официальных документах тех лет подчеркивалось: «Как 
осуществление 
индустриализации 
страны 
невозможно 
без развития и усовершенствования техники, так и дело 
культурного строительства в Узбекистане требует для 
достижения максимального эффекта перевода письменности 
на новый усовершенствованный узбекский алфавит. Начиная с
1925 г. в Узбекистане по рекомендации центральных властных 
органов стали создаваться общества друзей нового алфавита. 
В 1926 г. на IV сессии ЦИК Советов УзССР был образован 
Центральный комитет по новому узбекскому алфавиту, 
председателем которого утвердили Юлдаша Ахунбабаева. 
Через некоторое время были созданы окружные отделы.
Разработанный Центральным комитетом план обязывал 
всех преподавателей городских и кишлачных опорных 
школ первой и второй ступени, а также профтехнических 
заведений и совпартшкол изучить новый узбекский алфавит «в 
течение первого триместра 1927—1928 учебного года в объёме, 
необходимом для преподавания». Затем предполагалось 
охватить учёбой основную массу учителей республики.
Согласно директивным установкам, намечалось ввести 
изучение нового алфавита в системе образования со второго 
триместра 1927—1928 учебного года. При этом рекомендовалось 
вести занятия по узбекскому языку и частично по другим 
предметам на новом алфавите. Однако учебников, основанных 
на новой письменной графике, не хватало, поэтому практические 
занятия шли параллельно на двух алфавитах.
С начала 1928—1929 учебного года в общеобразовательных 
школах и средних учебных заведениях были введены 
отдельные 
часы 
для 
овладения 
латинизированной 
письменной графикой. Учащиеся учились читать и писать на 
новом алфавите. Одновременно в том же году было введено 
обязательное изучение алфавита с первого класса в городских 
школах I ступени, в сельской местности эта акция стала 
предприниматься с 1929-1930 учебного года. К этому времени
174

---

было полностью прекращено печатание учебников и учебных 
пособий с арабским алфавитом.
Новый алфавит с 1928 г. организованно изучался 
служащими всех учреждений. Через два года на него было 
переведено делопроизводство сначала в городах, позже 
в сельской местности. На латинизированный шрифт 
переводились все издания общественной, научной и 
художественной литературы.
Предпринятые 
меры 
позволили 
быстро 
ввести 
в 
республике латинскую графику. В историческом плане 
данная акция, безусловно, была позитивной. Но в условиях 
социалистической действительности методы её ускоренного 
проведения, идеологическая сверхзадача, предполагавшая 
использование латиницы в качестве вытеснения религиозного 
сознания, совмещаясь с уничтожением традиционной системы 
образования, обусловили серьёзные негативные проявления. 
Главное из них заключалось в том, что тотальный отказ от 
арабской графики привёл к утрате связи народа с тем языком, 
на котором создавалась его богатая древняя культура. Это 
вызвало негативную реакцию у многих представителей 
национальной интеллигенции Узбекистана, выступавших 
за сохранение исконных национально-духовных ценностей, 
культурного наследия тысячелетнего прошлого.
Такая 
позиция 
оценивалась 
правящими 
верхами 
как 
попытка 
«феодально-буржуазной 
реставрации», 
«сопротивление классовых врагов». Так, в резолюции III 
пленума ЦК КП (б) Уз (16 октября 1929 г.) «О развитии 
просвещения в связи с общими задачами социалистического 
строительства» подчеркивалось: «Борьба за школу, заовладение 
новым подрастающим поколением со стороны байства и 
духовенства, агитация их против организации советской 
школы (классовой, безрелигиозной школы), сопротивление 
внедрению в массы нового узбекского алфавита — всё это 
является разнообразными видами и формами борьбы 
против пролетарской культуры со стороны наших классовых 
врагов». Подобная оценка служила идеологической основой
175

---

развязывания массовых репрессий, политических гонений 
как в системе образования, так и по другим направлениям 
культурной жизни.
Между тем 
руководство 
страны 
не 
ограничилось 
поспешным введением латинской графики. Уже с начала 30- 
х гг. в высших властных структурах советского государства 
стали смещаться акценты в языковой политике в сторону 
насаждения доминанты русского языка, который призван был 
стать языком межнационального общения.
Идеологию нового подхода в отношении межнационального 
языка и национальной политики в целом озвучил И. Сталин 
в своем выступлении 27 июня 1930 г. на XVI съезде ВКП (б). 
В частности, он заявил: «Надо дать национальным культурам 
развиваться.., выявив все свои потенции, чтобы создать 
условия для слияния их в общую культуру с одним общим 
языком в период победы социализма во всем мире. Расцвет 
национальных по форме и социалистических по содержанию 
культур в условиях диктатуры пролетариата в одной стране, 
когда пролетариат победит во всём мире и социализм войдёт 
в быт, — в этом именно и состоит диалектичность ленинской 
постановки вопроса о национальной культуре».
Прежде всего, было решено положить конец экспериментам 
с русской национальной письменностью. В январе 1930 г. 
политбюро ЦК ВКП (б) дало указание прекратить разработку 
вопроса о латинизации русского алфавита, которая ранее 
рассматривалась как условие приобщения русского и иных 
языков к «передовой» европейской культуре. 12 лет советской 
истории превращали этот проект в явный анахронизм. По 
верному замечанию российского исследователя А.И. Вдовина, 
«...формально СССР уже являлся страной социалистической 
(значит, передовой) культуры, а латинизированный Запад — 
буржуазной (значит, отсталой). Вместе с тем победа мировой 
революции становилась всё более проблематичной и всё далее 
отодвигалась за горизонт обозримого будущего, а объективные 
интересы СССР требовали знания единого межнационального 
языка от всех его граждан».
176

---

Обстоятельствами исторического развития таким языком с 
давних пор становился русский, и власть выступила за признание 
этой роли вместе с кириллической основой его письменности. 
Латинизация стала представляться искусственной преградой, 
загораживающей нерусскому населению доступ к средствам 
межнационального общения. Преграду было решено устранить, 
а средство межнационального общения распространить, по 
возможности, как можно шире. В октябре 1933 г. комиссия под 
руководством М.И. Калинина признала по сути бесполезной 
дальнейшую работу по унификации письменности народов 
страны на основе латиницы и предложила заменить 
латинизированный алфавит у народов «национальных окраин» 
русским алфавитом. Практически перевод на кириллицу 
всех письменностей народов СССР начался после выхода 
постановления Президиума ЦИК СССР от 1 июня 1935 г.
Непосредственно в Узбекистане перевод с латинской 
письменности на кириллицу стал предприниматься в 1937— 
1939 гг. В какой-то мере такой переход давал определённые 
материальные и тактические преимущества — русская 
графика облегчала издание учебников для всех классов школ 
и иных учебных заведений, их типографское исполнение. 
При этом следует признать, что латинизированный алфавит, 
который был принят лишь несколько лет назад, не успел еще 
стать органически присущим узбекскому языку. С ним так и 
не освоилось старшее поколение, всю жизнь пользовавшиеся 
арабским алфавитом, и не так уж много молодёжи получило 
образование на узбекском языке с латинизированной 
графикой.
Переход с латиницы на кириллицу внешне был менее 
болезненным, чем отказ от арабского алфавита. Но, по 
сути, данная акция имела далеко идущие последствия. Во- 
первых, очередная смена алфавита привела к тому, что 
немалая часть населения вновь оказалась неграмотной. Но 
главное заключалось в том, что закрепление русификации 
духовного производства в республике осуществлялось в 
насильственном отрыве самобытной культуры узбекского
177

---

народа от глубоких национальных корней, его отчуждении от 
коренных нравственных и духовных ценностей, разрушении 
национального самосознания. Так, уже в 1938 г. союзным 
правительством было принято специальное постановление 
об обязательном изучении русского языка в национальных 
школах за счет максимального сокращения часов, выделяемых 
на изучение родного языка. В 1940 г. директивно была 
введена кириллица. Наравне с воздвижением русского языка 
в ранг государственного данная мера способствовала резкому 
сужению пространства и возможностей развития узбекского 
языка. Фактически он низводился до уровня второстепенного, 
была угроза утраты его оригинальности и самобытности.
Материалы архивов убеждают, что с утверждением 
сталинского режима углубились деструктивные тенденции 
в 
постановке 
учебно-воспитательного 
процесса 
в 
образовательной сфере, усилились его скрытые классовые и 
репрессивные аспекты. Так, уже на рубеже 20—30-х гг. XX
в. были предприняты решительные меры по предельной 
идеологизации 
всей 
школьной 
деятельности, 
строгой 
подчиненности дела обучения и воспитания интересам 
правящей коммунистической партии.
Особое внимание было уделено перестройке учебных 
программ, повышению роли общественных дисциплин, 
рассматриваемых партией в качестве действенного средства 
идейного воспитания и овладения молодежью марксизмом- 
ленинизмом. 
Сталинская 
администрация 
стремилась 
унифицировать не только учебные программы, но и методику 
обучения. Она не столько нуждалась в воспитателях, сколько 
в 
послушных 
предметниках-функционерах, 
неуклонно 
проводящих «генеральную линию» партии.
Одним из ключевых директивных документов, нацеленных 
на принудительную тотализацию учебно-воспитательного 
процесса в учебных заведениях, стало принятие в августе
1933 г. постановления ЦК ВКП (б) «Об учебных программах 
и режиме в начальной и средней школе». В нем говорилось о 
необходимости усиления классовой направленности учебного
178

---

материала, указывалось на недостаточность марксистского 
подхода к изучению общественных предметов, подчеркивалась 
важность изучения истории ВКП (б). Причём, каждый 
из пунктов этого постановления был ориентирован на 
усиление идейной зашоренности учащихся, на воспитание 
школьников в духе ортодоксального марксизма. Этой же 
цели были подчинены и другие постановления ЦК партии «Об 
учебниках для начальной и средней школы» (16 мая 1934 г.), «О 
преподавании гражданской истории в школах СССР» (16 мая
1934 г.) и др.
Как и в системе школьного образования, глубокой 
деформации подвергся в 30-х гг.ХХ в. учебно-воспитательный 
процесс в средних специальных и высших учебных заведениях. 
По мере укрепления сталинского репрессивного режима 
он всё зримее приобретал тоталитарную направленность. 
Так, немалую роль в укреплении тенденций предельной 
идеологизации всей постановки учебно-воспитательной 
работы в образовательной сфере, в том числе вузов и 
техникумов, сыграл выход в свет в 1938 г. «Краткого 
курса истории ВКП (б)»,, ставший единственным и 
обязательным источником по истории партии, а фактически 
и послереволюционного периода страны. В специальном 
постановлении III пленума ЦК КП (б) Узбекистана (сентябрь 
1938 г.) утверждалось, что «Краткий курс» является образцом 
научной исторической мысли и теории, «...имеет всемирно- 
историческое значение, поднимает дело изучения истории ... 
на огромную теоретическую высоту».
Оценки и выводы, изложенные в «Кратком курсе», несмотря 
на фальсификацию, стали концептуальной основой всей 
постановки учебно-воспитательной работы. По существу 
вся история страны и республики была сведена к изучению 
истории большевистской партии, которая рассматривалась как 
подтверждение «силы и жизненности марксистско-ленинской 
теории», «решающей роли и значения партии в борьбе 
пролетариата за социалистическую революцию, за диктатуру 
пролетариата, за коммунизм».
179

---

Глубоко политизированными и классово-ограничен­
ными оказались и другие общественные дисциплины, 
которые подавались исключительно сквозь «практику 
социалистического 
строительства», 
служили 
целям 
закрепления 
догматизированного 
коммунистического 
мировоззрения у студенческой молодёжи. Так, в 1936 г. ЦК 
ВКП (б) принял специальное постановление «О перестройке 
преподавания политической экономии» и «О программе 
и учебнике политэкономии». В нем под маской борьбы 
«против проявлений схематизма и схоластики» в изучении 
экономической науки указывалось на «неправомерность 
положения, когда основное внимание уделялось периоду 
капитализма и недостаточно раскрывались закономерности 
социализма». Было решено ввести в практику преподавания 
вместо экономической политики, как это было ранее, курса 
политической экономии социализма, где приоритетное 
значение придавалось усвоению студенческой молодёжью 
закономерностей 
социалистической 
экономики, 
якобы 
имеющих объективный мировой характер.
В подобном ракурсе строилось изучение философии и 
иных направлений советского обществознания. Причём, в 
обстановке усиливающейся идеологизации учебной работы, 
протекаемой на фоне повсеместного нагнетания атмосферы 
поиска «скрытых классовых врагов», изгонялась живая мысль, 
в корне пресекались любые попытки обновления методик 
обучения, которые не укладывались в русло воинствующих 
классовых представлений. К примеру, разгромной критике 
подверглось в 1937 г. учебное пособие «Предмет и метод 
педагогики». Коллектив его авторов был обвинён в том, 
что они недостаточно резко критиковали «педологические 
извращения», 
приводили 
положительные 
примеры 
из 
педагогического опыта Германии, где к тому времени к 
власти пришли фашисты. В целях решительного пресечения 
подобных фактов предлагалось снять с работы весь авторский 
коллектив и повсеместно проверить в педвузах и училищах 
содержание лекций по педагогике.
180

---

Такой подход обусловил строгую регламентацию всей 
учебной работы, смысл которой заключался не в образовании 
в широком понимании этого слова, а в коммунистическом 
воспитании учащихся школ и студенческой молодежи. Отныне 
советская средняя и высшая школа получала сверху жёсткую 
установку не только по составлению расписания учебных 
занятий, но и налаживанию всей жизни учебных заведений. 
Все это выхолащивало учебно-воспитательный процесс, 
лишало квалифицированных педагогов возможности творчески 
работать со школьниками и студентами. Политизированные 
учебные планы и программы придали учебно-воспитательной 
работе строгость казарменного порядка.
Особенно 
большое 
внимание 
уделялось 
идейно­
политической 
подготовке 
учителей. 
Перед 
учителями 
ставилась задача «активно и доходчиво разъяснять учащимся 
сущность и цели национальной политики компартии», 
разоблачать «происки классовых врагов». А для этого, по мысли 
политического руководства, учитель должен быть сам идейно 
подкован, твердо стоять на классово-марксистских позициях. 
Иными словами, учителя, особенно обществоведы, призваны 
были 
стать 
своеобразными 
идейными 
надзирателями, 
активными участниками «классовых боёв», приспешниками 
государственного политического экстремизма.
С учётом этого фактора принципиальное значение 
придавалось социальному составу педагогов и будущих 
учителей, подготавливаемых в системе педагогического 
образования. Так, уже в 1929 г. ЦК ВКП (б) принял 
постановление «Об укомплектовании педагогических вузов», в 
котором указывалось на необходимость улучшить социальный 
состав этих учебных заведений. Рекомендовалось, в частности, 
зачислять в педвузы не менее 65%, а в педтехникумы — не 
менее 80% рабочих и крестьян. В постановлении предлагалось 
также в первую очередь вовлекать в педагогические учебные 
заведения батраков и крестьянскую бедноту. То есть на 
передний план выдвигались не знания и квалификация, а 
классовая принадлежность, что обусловливало очевидную
181

---

классовую дискриминацию юношей и девушек — выходцев из 
непролетарских слоев.
Аналогичная жестко классовая линия проводилась и в 
системе подготовки иных категорий специалистов в вузах и 
техникумах. В 30-х гг. сложилась многоступенчатая иерархия, 
открывавшая 
доступ 
к 
интеллигентским 
профессиям 
представителям одних социальных групп и преграждавшая 
другим. Право на образование имели в первую очередь рабочие 
и их дети, в последнюю — дети служащих, в число которых 
входили и работники умственного труда. Так называемые 
лишенцы вообще не могли учиться в специальных учебных 
заведениях. Вследствие чего уже в начале 30-х гг. XX в. 
рабочие и их дети составляли более трети выпускников вузов 
и техникумов (36%).
Классовая направленность среднего специального и 
высшего образования выразилась также в организации рабочих 
университетов и рабфаков, куда принимались в первую 
очередь рабочие. Так в 1929—1930 гг. на рабфаках обучалось 
2155 студентов, в том числе 60,3 % рабочих, 23,5 % дехкан. Ещё 
выше была доля рабочих в рабочих университетах — 81,5 %.
Рабфаки, способствующие притоку рабочих в ряды 
интеллигенции, тем самым негативно влияли на её качественный 
состав. Низкий уровень общеобразовательной подготовки 
студентов рабфаков не компенсировался приобретением 
профессиональных знаний. Невысокий уровень общего 
образования мешал усвоению рабочими профессиональных 
знаний и навыков.
Открывая с позиций классовой дифференциации дорогу к 
высшему образованию лицам, не имевшим соответствующего 
общего образования, рабфаки нарушали принцип социальной 
справедливости, так как ущемляли права молодёжи с 
законченным школьным образованием, не принадлежавшей 
к рабочему классу, но более способной учиться в высших 
и средних специальных учебных заведениях. 
Однако 
«пролетаризация» интеллигенции облегчала властям решение 
задачи по использованию её в своих политических интересах.
182

---

Будущие специалисты призваны были быть «воинствующими 
материалистами, 
вооружёнными 
марксистско-ленинской 
теорией, активными борцами со всякими проявлениями 
враждебной идеологии и классовыми врагами».