|
5. Герой как правитель и тиран
Активный герой движет космогонический цикл, развивая в текущий
момент импульс, который изначально привел в движение мир. Поскольку
нашему глазу недоступен парадокс двойного фокуса, мы считаем, что его
деянию, совершенному сильной рукой, сопутствовали опасности и
огромные усилия, однако, с другой точки зрения, это свершение, подобно
архетипической победе Мардука над драконом в лице Тиамат, есть не что
иное, как осуществление неизбежного.
Но суть высшего героя состоит не в том, чтобы поддерживать
непрерывность движения вселенского круга, а в том, чтобы проницать
взором все преходящее, все красоты и ужасы мировой панорамы, чтобы
вновь стало зримо Единое Присутствие. Это требует более глубокой
мудрости, чем первое, и в мифологической модели не сводится к деянию,
но выражается в значимом образе. Символ первого — доблестный меч,
символ второго — скипетр самодержца или кодекс законов. Характерным
приключением героя в первом случае является завоевание невесты, которая
воплощает саму жизнь. Во втором случае это воссоединение с отцом,
который воплощает невидимое неизвестное.
Приключения второго типа вполне отвечают сюжетным канонам
религиозной иконографии. Даже в простой народной сказке внезапно
открывается глубина, когда сын девственницы однажды спрашивает мать:
«Кто мой отец?» Этот вопрос затрагивает проблему человека и невидимого.
За этим неизбежно следуют знакомые нам мифологические темы
искупления и примирения.
Герой народа пуэбло, мальчик-кувшин, задал этот вопрос своей
матери.
«Кто мой отец?» — спросил он. «Я не знаю», — ответила
она. Он снова спросил ее: «Кто мой отец?» Но она просто
продолжала плакать и не отвечала ему. «Где дом моего отца?» —
спросил он. Она не смогла ответить ему. «Завтра я отправлюсь на
поиски своего отца». — «Ты не сможешь найти своего отца, —
сказала она. — Я никогда не была ни с одним юношей, поэтому
нет такого места, где бы ты мог искать своего отца». Но мальчик
сказал: «У меня есть отец, я знаю, где он живет, я отправлюсь
повидаться с ним». Мать не хотела, чтобы он шел, но он
настаивал. Рано утром на следующий день она приготовила ему
завтрак, и он отправился на юго-восток, где находился родник,
который они называли Ваийю повиди (у Лошадиного холма).
Подходя к роднику, он увидел, что кто-то прогуливается
невдалеке от него. Он подошел ближе. Это был мужчина. Он
спросил мальчика: «Куда ты направляешься?» — «Я иду
повидаться со своим отцом», — ответил мальчик. «А кто твой
отец?» — спросил мужчина. «Мой отец — тот, кто живет в этом
роднике». — «Ты никогда не найдешь своего отца». — «И все же
я хочу попасть в этот родник, он там живет». — «Кто же твой
отец?» — снова спросил мужчина. «Я думаю, что мой отец ты»,
— ответил мальчик. «Откуда ты знаешь, что я твой отец?» —
спросил мужчина. — «Я просто знаю, что ты мой отец».
Мужчина посмотрел на мальчика пристальным взглядом, чтобы
напугать его. Но мальчик продолжал повторять: «Ты мой отец». И
тогда мужчина сказал: «Да, я твой отец. Я вышел из этого
родника, чтобы встретить тебя», — и положил руку на плечо
мальчика. Его отец был очень рад, что к нему пришел сын, и он
забрал его с собой вниз, в глубины родника
[453]
.
Там, где усилия героя направлены на поиск неизвестного отца,
основной символизм остается символизмом испытаний и самообретения. В
представленном выше примере испытание сведено к настойчивым
вопросам и пугающему взгляду. В ранее упоминавшейся сказке о женщине-
улитке сыновей проверяли бамбуковым ножом. В нашем обзоре
приключений героя мы видели, сколь беспощадным может быть отец. Так,
для прихожан Джонатана Эдвардса он превратился в настоящего изверга.
Получив отцовское благословение, герой возвращается, чтобы
представлять отца среди людей. Его слово как слово учителя (Моисей) или
императора (Хуан-ди) является законом. Так как теперь он соприкасается с
источником, то делает зримыми покой и гармонию центра мироздания. Он
является воплощением Оси Мира, от которой расходятся концентрические
круги, — Горы Мира, Древа Мира; он как микрокосм является
совершенным зеркалом макрокосма. Увидеть его — значит понять смысл
бытия. От его присутствия исходит благо; его слово — это ветер жизни.
Но в характере нашего героя, представляющего отца среди людей,
может произойти смещение. Такой кризис описан в персидской легенде,
относящейся к зороастрийской традиции, об Императоре Золотого Века
Джамшиде.
Все чтили владыку; душою велик,
Всемирной он власти и славы достиг.
Шло время. Свое осознав торжество,
Он стал признавать лишь себя одного.
Владыка, что свято Создателя чтил,
В гордыне свой дух от него отвратил.
Мобедов, вельмож, окружавших престол,
Он речью такой в изумленье привел:
«Царить над вселенною — вот мой удел.
Немало свершил я блистательных дел.
Искусства и знанья живительный свет
Я первый зажег, мне подобного нет.
По-новому мир я устроил земной;
Таков он, как было начертано мной.
Не я ль вам одежду и злак даровал,
Довольство, обилие благ даровал.
Прославлен я всем человечеством сплошь;
Где в мире второго такого найдешь?
Я тайну целебных бальзамов познал,
Болезни и смерть от людей отогнал.
Пусть в мире немало державцев иных.
Кто, кроме меня, спас от смерти живых?
Дар дивный бессмертия мною вам дан;
Служить кто не станет мне — тот Ахриман.
А тот, кто мне предан, мой подвиг ценя, —
Создателем мира признает меня».
Повесили головы, слушая то,
Мобеды; перечить не вздумал никто.
И свет благодати той царственной мгла
Сокрыла, и смута в народе пошла.
По свету недобрая слава спешит;
Покинут мужами властитель Джемшид.
В три года и двадцать вся царская рать
Рассеялась, трон перестав охранять.
Собой пред всевышним Творцом возгордясь,
Навлек на себя он погибель тотчас,
Говаривал красноречивый мудрец:
«Храни благочестье, коль носишь венец.
А в ком от гордыни луч веры померк,
Тот в горесть и страх свое сердце поверг».
Затмился в глазах у властителя день,
Свет благостный скрыла зловещая тень.
Напрасно кровавые слезы он лил,
Напрасно Творца о прощеньи молил.
Его разлучил с благодатью Изед,
И царь содрогался в предчувствии бед
[454]
.
Не относя более славу и благодать своего правления к их
трансцендентному источнику, правитель разбивает то объемное видение,
поддерживать которое он призван. Он перестает быть посредником между
двумя
мирами.
Видение
человека
уплощается,
схватывая
лишь
человеческое измерение, а высшая сила остается в плоскости, недоступной
для восприятия. Общество утрачивает идею, на которой оно доселе
держалось. Все, что его связывает воедино отныне, — это сила. Правитель
становится тираном-чудовищем (Иродом-Нимродом), узурпатором, от
которого мир должен быть спасен.
Do'stlaringiz bilan baham: |
