Текст приводится по изданию: Арминий Вамбери. Путешествие по Средней

разделили на две группы: на тех, кто не достиг 40 лет и кого еще 
можно было продать в рабство или подарить, и тех, кто по положению 
или 
по 
возрасту 
считался 
аксакалом 
(седобородым) 
или 
предводителем рода и кто должен был понести наказание, 
объявленное ханом. Первых по 10-15 человек, скованных друг с 
другом, уводили прочь, остальные терпеливо ожидали исполнения 
вынесенного им приговора и казались смирными овцами в руках 
палачей. В то время как нескольких пленных уводили на виселицу 
или на плаху, я увидел совсем рядом, что восемь стариков по знаку 
палача легли на землю лицом кверху. Им связали руки и ноги, и 
палач выкалывал всем подряд оба глаза, становясь каждому коленом 
на грудь и после каждой операции вытирая окровавленный нож о 
белую бороду ослепленного старца. Какая это жестокая была сцена, 
когда после ужасного акта жертвы, освобожденные от веревок, хотели 
встать, ощупью помогая себе руками! Некоторые стукались головами, 
многие бессильно падали на землю, испуская глухие [107] стоны; 
воспоминание об этом, пока я жив, будет приводить меня в дрожь. 
Читатель содрогнется, читая эти строки, но мы должны 
заметить, что эта жестокость была возмездием за не менее варварский 
акт, который човдуры совершили прошлой зимой над одним 
узбекским караваном. Богатый караван в 2000 верблюдов подвергся 
нападению на пути из Оренбурга в Хиву и был полностью 
разграблен. Жадные туркмены овладели множеством русских 
товаров, но этого им было мало, и они отняли у путешественников 
(большей частью хивинских узбеков) все припасы и платье, так что 
некоторые умерли в пустыне с голоду, а другие замерзли, и из 
шестидесяти человек спаслись только восемь. 
Вообще-то эту ужасную казнь пленных нельзя рассматривать как 
нечто исключительное. В Хиве, как и по всей Средней Азии, не знают, 
в чем состоит жестокость; такое действие считается совершенно 
естественным, потому что не противоречит обычаям, законам и 
религии. Нынешний хан пожелал стяжать себе славу охранителя 
религии и для этого стал очень строго наказывать за малейшее 
отступление от ее установлений. Достаточно было бросить взгляд на 
женщину под покрывалом, чтобы человека казнили по обряду 
“реджм”, как велит религия. Мужчину вешают, женщину закапывают 
вблизи виселицы в землю по грудь и побивают каменьями, а так как в 
Хиве нет камней, то бросают кесек (твердые комья земли); бедная 

---

67 
жертва уже при третьем броске полностью покрывается пылью, 
истекающее кровью тело ужасно обезображивается, и лишь 
последний вздох освобождает ее от мучений. Не только супружескую 
измену, но и другие нарушения религиозных предписаний хан велел 
карать смертью, так что в первые годы его правления улемам 
пришлось умерять его религиозный пыл; однако не проходит и дня, 
чтобы кого-нибудь не уводили с аудиенции у хана под роковое “Алиб 
барин” (“Взять его”). 
Я чуть не забыл упомянуть о том, что ясаул вел меня к казначею, 
чтобы тот выплатил мне деньги на дневное пропитание. Мне тотчас 
их выдали, однако я застал этого господина за странным занятием, о 
котором должен рассказать. Он как раз сортировал халаты (почетные 
одежды), присланные для награждения героев. Халаты эти 
представляли собой четыре сорта шелковых одежд ярких расцветок с 
большими цветами, вышитыми золотом; как я слышал, их называли 
четырехглавыми, 
двенадцатиглавыми, 
двадцатиглавыми 
и 
сорокаглавыми. Не увидев на этих одеждах нарисованных или 
вышитых голов, я спросил о происхождении названия, и мне сказали, 
что простую одежду дают в награду за четыре отрубленные головы 
врагов, самую красивую - за сорок. “Впрочем, - обратился кто-то ко 
мне, - если в Руме нет такого обычая, то приходи завтра на главную 
площадь и посмотришь раздачу”. На следующий день я 
действительно увидел, как около ста всадников, покрытых пылью, 
приехали из лагеря. Каждый вел нескольких пленных, [109] в том 
числе детей и женщин, привязанных или к хвосту коня, или к седлу, 
кроме того, у каждого позади был приторочен большой мешок с 
отрубленными головами врагов - свидетельство его подвигов. Приехав 
на площадь, всадник сдавал пленных, которых он привел в подарок 
хану или одному из придворных, затем развязывал мешок, брал его за 
два нижних угла, и, как крупные картофелины, выкатывались 
бородатые и безбородые головы перед протоколистом, слуга которого 
сбивал их ногами вплотную друг к другу, пока не набиралась 
большая куча в несколько сотен. Каждый герой получал расписку о 
сданных головах, и через несколько дней следовала выплата. 
Несмотря на всю дикость обычаев, несмотря на все эти сцены, 
дни, которые я прожил инкогнито в Хиве и ее провинциях под видом 
дервиша, были самыми прекрасными в моем путешествии. Если к 
хаджи хивинцы были просто дружелюбны, то ко мне они были 
особенно добры, и если я показывался в людных местах, бросали мне 
деньги, одежду и другие подарки без всяких моих просьб. Я 
остерегался принимать большие суммы; многое из полученной 
одежды я роздал моим менее удачливым спутникам, всегда отдавая 
им лучшее и самое красивое, а что победнее и поскромнее оставлял 
себе, как и подобает дервишу. Однако в моем положении наступила 
большая перемена, и, откровенно говоря, я радовался, что теперь могу 
продолжить путешествие, запасшись всем необходимым: крепким 
ослом, одеждой и припасами. 
IX 
Из Хивы в Кунград и обратно 
Близилось время моего отъезда в Бухару, но я горел желанием 
совершить дальнюю поездку в глубь ханства и пришел поэтому в 
восторг, когда услышал, что юный мулла из Кунграда, который 
присоединился к нашему каравану для дальнейшего путешествия к 
Самарканду, хочет использовать пребывание в Хиве для того, чтобы 
попрощаться со своим родным городом и живущими там 
родственниками. Он рассказал нам о своем намерении, и велика была 
его радость, когда он узнал, что у меня возникла идея сопровождать 
его туда, отчасти чтобы собрать немного подаяния, отчасти чтобы 
избежать обременительного сидения в жаркой и душной Хиве. Он 
сулил мне златые горы, рисовал все самыми радужными красками, 
чтобы укрепить меня в моем решении. Его пыл, впрочем, был 
излишним, так как случай пришелся мне на руку, и два дня спустя я 
уже находился на пути в Янги-Ургенч, чтобы оттуда достичь Оксуса, 
где находилась наполовину нагруженная лодка, готовая взять нас за 
скромную плату. 
[110] Из Хивы в Кунград летом добираются большей частью по 
воде, и путешествие вниз по реке длится при быстром течении Оксуса 
не больше пяти дней. Так бывает в жаркие летние дни, когда вода в 
реке из-за таяния снегов на Гиндукуше и на вершинах Бадахшанских 
гор достигает самого высокого уровня. Осенью и весной при низком 
уровне воды поездки длятся дольше, а зимой они совсем 

---

68 
прекращаются, так как Оксус несудоходен и во многих местах покрыт 
льдом. 
Можно было бы сесть на судно уже у стен Хивы, а именно на 
канале Хазрети-Пехливан, но пришлось бы сделать большой крюк, 
так как канал впадает в реку не на севере, а на юге, у Хезареспа 
[Хазарасп]. То же самое относится ко второму каналу - Газават, 
который, однако, проходит довольно далеко от города и тоже течет 
скорее на восток, а не на север. Поэтому предпочитают добираться до 
Янги-Ургенча, крупного промышленного и торгового города ханства, 
и оттуда до расположенного на берегу селения Ахун-Баба (“Могила 
святого”) с несколькими разбросанными ховли (дворами), которые 
служат складочным местом для обоих названных городов. Земля на 
всем пути, равном приблизительно четырем немецким милям, 
довольно густо заселена и возделана. Дорога идет через поля, сады и 
луга; здесь во множестве растут замечательнейшие тутовые деревья и 
потому процветает шелководство. Местность по праву может 
называться одной из самых прекрасных в ханстве. 
На берегу стояла палящая, почти невыносимая жара, и, когда я 
выразил по этому поводу озабоченность, лодочник успокоил меня 
тем, что, плывя вниз по течению, этой беде можно легко помочь, 
устроив “дом от комаров” (пашша-хона), который никому не мешает, 
так как лодкой управляют только на обоих ее концах. Тотчас же его и 
соорудили в виде балдахина; днем он должен был защищать от 
солнца, ночью - от опасных комаров. Когда необходимые для 
отправления фатихи (благословения) были прочитаны, мы отчалили 
в 
сопровождении 
четырех 
лодочников 
и 
двух 
других 
путешественников. 
Вначале путь был очень монотонным. Оба лодочника, на носу и 
на корме, все время направляли лодку к тем местам реки, где вода 
была самой мутной и желтой, потому что, как мне объяснили, течение 
там было сильнее всего. Рулевые весла представляют собой длинные 
шесты, концы которых плоско срезаны; поскольку правят лодкой 
вдвоем, там, где не требуется особого внимания, исполняют обычно 
свои обязанности сидя. Примерно через каждые два часа пары 
сменяли друг друга. Уставшие или, лучше сказать, иссушенные 
солнцем присоединялись к нашей компании под крышей, 
растягивались во всю длину, к нашему большому неудовольствию, и 
вскоре дружно принимались храпеть дуэтом, пока их не сменяла 
первая пара. Что касается двух наших спутников, то, по счастью, лишь 
один был очень разговорчив, и я обрадовался, когда увидел, что он 
часто объяснял моему татарину то одно, то другое, все время 
перебивал его, [111] исправляя, и удовлетворял мое любопытство 
пространными комментариями. 
Берега Оксуса не так уж интересны, хотя здесь можно увидеть 
немного больше того, о чем мы читаем в путевых заметках Бутенева, 
который со своей миссией в 1858 году проделал тот же путь от 
Кунграда до Янги-Ургенча вверх по течению. На правом берегу 
напротив того места, где мы сели на судно, видны обширные 
развалины, называемые Шахбаз-Вели (Святая гора), где в прошлом, 
вероятно, была сильная крепость, разрушенная калмыками.
96
Вообще 
калмыки, кажется, выступают на протяжении истории в роли 
разрушителей в Хивинском ханстве. Во времена их вторжения при 
Чингисхане они действительно изрядно расправились с цветущим 
тогда Хорезмом, однако будет преувеличением приписывать все 
руины делу их рук, как утверждают по традиции. Дальше находятся 
другие, далеко тянущиеся руины с остатками каменных зданий, 
называемые Гяур Каласи (Твердыня неверных).
97
Сначала я полагал, 
что под гяурами понимают гебров или доисторических поклонников 
огня, но, к величайшему моему удивлению, услышал, что под этим 
96
Приводимые
А
. 
Вамбери
сведения
о
калмыках
являются
воспоминанием
об
их
набегах
из
Мангышлака
на
Хорезм
, 
западные
прикаспийские
области
нынешней
Туркмении
и
Ирана
. 
В
первой
четверти
XVII 
в
. 
калмыки
(
это
была