Смысл и назначение истории. Пер с нем

 не хочет свободы, пра­
ва, демократии?
Это представляется нам невозможным при ясном 
понимании народом своих истинных желаний, мыслимым лишь 
в затуманенном лишениями и страстями сознании. 
В этом пункте и заключается постоянная неустойчивость сво­
боды. Необходимо, чтобы
 о сохранении свободы заботились все. 
Ибо свобода — самое драгоценное благо; оно никогда не прихо­
дит само собой, не сохраняется автоматически. Сохранить свобо­
ду можно лишь там, где она осознана и где ощущается ответствен­
ность за нее. 
Свобода всегда подвергается нападению и поэтому всегда в 
опасности. Там, где эта опасность более не ощущается, свобода 
уже почти утрачена. Превосходство в силе очень легко приводит 
к несвободе и к необходимой ей организации системы насилия. 
16. Политическому идеалу свободы, как и любому идеалу 
вообще, противостоят важные моменты реальности: свобода якобы 
оказалась невозможной. Между тем сама свобода человека явля­
ется тем источником, из которого опыт мог бы почерпнуть реаль­
ность того, что на основании прежнего опыта считалось невоз­
можным. 
182 

---

Все дело заключается в том, выберем ли мы, веруя в Бога и 
сознавая задачу, которую ставит перед нами наше человеческое 
достоинство, путь к свободе и сумеем ли не сойти с него, преодо­
левая в безграничном терпении все разочарования, или покорим­
ся злой участи в ложном триумфе нигилистической устремлен­
ности — быть уничтоженными людьми в качестве людей. 
Решающим признаком свободного состояния является
 вера 
в свободу.
Достаточно даже того, что мы пытаемся приблизиться 
к идеалу политической свободы и что эти попытки, пусть даже 
далеко не полностью, удаются. Из этого возникает надежда на 
будущее. 
* * * 
Если мы обратимся к мировой истории, то увидим, что поли­
тическая свобода — явление редкое, едва ли не исключение. Пре­
обладающее число людей и исторических эпох лишено свободы. 
Исключение составляют Афины, республиканский Рим, Исландия 
и Швейцария. И самым значительным, самым важным исключе­
нием, оказавшим наибольшее воздействие, является Англия наря­
ду с Америкой. Именно отсюда шло то влияние, которое позволило 
государствам континентальной Европы в какой-то мере обрести 
свободу, хотя и без повседневного сознательного ее утверждения. 
Политическая свобода — феномен Западного мира. Достаточ­
но сравнить ее с условиями в
 Индии
и
 Китае,
чтобы понять, в какой 
мере в этих культурных сферах свобода была случайной и носила 
чисто личный характер, не являлась принципом и постоянным 
делом всего народа. Поэтому возникает вопрос, является ли по­
литическая свобода непременным условием для величия челове­
ческого духа как такового. Перед лицом истории на этот вопрос 
следует ответить отрицательно. И в условиях политической не­
свободы оказалась возможной высокая жизнь духа, творчество, 
глубокие душевные переживания. Мы, считающие политическую 
свободу самым желанным, потерявшие способность отделять по­
литическую свободу от идеи человеческой сущности, видим всемир­
но-историческую проблему в том, станет ли реальным фактором в 
деле воспитания всего человечества нечто, подобное политической 
свободе Запада? Нам хорошо известно, что на Западе полити­
ческая несвобода всегда рассматривалась как причина духовного 
падения — еще с той поры, когда в Риме I в., в эпоху потери сво­
боды и установления деспотического правления цезарей, Тацит и 
Лонг * писали: духовная жизнь возможна лишь в условиях поли­
тической свободы. Однако для общеисторической концепции, поль­
зующейся сравнительным методом, смысл истории состоит в том, 
чтобы открыть, чем может быть человек в самых различных усло­
виях, определяемых структурой власти. 
Воля к власти и насилие всегда готовы вступить в действие. 
Вначале, еще не обладая необходимой силой, они претендуют 
на то, чтобы облегчить тяжкие условия существования, затем 
183 

---

на равенство в правах и на свободу, затем на всю полноту власти, 
гарантии и господство (все это во имя каких-либо общих инте­
ресов) и, наконец, на произвол единовластия. 
В повседневной жизни идет постоянная борьба между властью 
и свободным разумом. Каждое повелительное, обрывающее со­
беседника слово — противоречащий разуму произвол, вызыва­
ющий возмущение, одностороннее решение, приказ, выходящий 
за рамки договора и отведенной ему о б л а с т и , — все это начинается 
в атмосфере домашней обстановки, частной жизни, в совместной 
служебной деятельности и является началом того насилия, в ре­
зультате которого в конечном счете неизбежно разразится война, 
так как в этих условиях человек фактически уже должным образом 
подготовился к ней. Перед лицом власти и насилия не должно быть 
самообмана. Теоретические проекты правильного мироустройства, 
далекие от реальности, ничего не стоят. Если же исходить из 
этой реальности, то легко допустить ложную альтернативу: либо 
жить без применения силы по принципу «не противоречить злу», 
в готовности принять все последствия этого, терпеть и погибнуть 
без борьбы; либо признать силу как фактическое условие суще­
ствования, опираться на нее как на действенный фактор в поли­
тике и тем самым принять зло, связанное с силой, и неизбежные 
следствия политики. 
Обе эти позиции логически однозначны, как будто последова­
тельны по своему ходу мыслей, и тем не менее, если подойти к 
ним с мерилом поставленных перед человеком задач, это — попыт­
ка уклониться от необходимых действий. Ибо воля, направленная 
на то, чтобы использовать насилие на службе права, превратить 
власть во власть, контролируемую законом, апеллировать в по­
литике к импульсам роста, а не только к интересам, искать путь, 
открытый для самых благородных свойств ч е л о в е к а , — такая воля 
совсем не однозначна логически, ее нельзя отразить в закончен­
ном теоретическом проекте. Она может найти свой путь только 
в ходе исторического развития. 
Фиксированные односторонности всегда несостоятельны. 
Однако истина — не данное нам синтезом правильное мировое 
устройство; установить подобное правильное мировое устрой­
ство — не дело человека, ему дана свобода воления в открытой 
сфере бесконечных возможностей мирового устройства. Мы мо­
жем с полным правом утверждать, что вина духа, если он не может 
стать силой, и вина силы, если она не сочетается с человеческой 
сущностью во всей ее глубине. В этих условиях дух немощен, сила 
зла. Однако в этой коллизии путь, который в истории завершен 
быть не может, должен привести к тому, что сила превратится 
в элемент права, существование людей — в основу их свободы. 
Все то, что мы в нашем дальнейшем изложении будем рас­
сматривать в разделах о социализме и о единстве мира, нерас­
торжимо связано с прагматизмом власти. Иной смысл в вере. 
Вера, которая вступает в сферу прагматизма власти, перестает 
быть верой. Она существует в качестве истины только в не ведаю-
184 

---

щей насилия сфере свободы. Но тогда она служит незыблемой 
основой всей той серьезности, с которой решается проблема прак­
тики, а следовательно, идея социализма и единства мира.