|
Во-вторых,
бытие человека видели не в его образе, а в его
ситуации.
Основная ситуация, в которой находит себя человек,
есть одновременно и основной признак его существа.
Беда * рассказывает следующее об англосаксонском собрании
627 г., посвященном вопросу о принятии христианства. Один из
герцогов сравнил жизнь человека с пребыванием в помещении
воробья в зимнее время. «В очаге горит огонь, согревая зал, а сна-
443
ружи бушует буря. Прилетает воробей и быстро пролетает через
зал, влетев в одну дверь и вылетев из другой. Как только он про
летел через небольшое пространство, где ему было приятно, он
исчезает и из зимы возвращается в зиму. Такова и жизнь человека,
подобная мгновению. Что ей предшествовало и что за ней после
дует, нам неизвестно...» Этот германец чувствует, что он зависит
от чего-то чуждого, что он случаен здесь, в мире, но здесь, в этой
жизни, ему хорошо и он в безопасности; беспокоит его только ско
ротечность жизни и то, что последует за ней. Августин («De beata
vita»
1
) так же, как тот, считает наше пребывание на земле зага
дочным, но его оценка противоположна: «Ибо так как Бог, приро
да, необходимость, или наша воля, или все они вместе — вопрос
этот темен — необдуманно и не размышляя бросили нас в этот
мир, как в бушующее море...»
В-третьих,
бытие человека рассматривается в его
потерян
ности
и его
величии
одновременно, в его бренности и его возмож
ностях, в загадочности того, что его шансы и задачи вырастают
именно из его шаткости. Этот образ человека проходит с откло
нениями через всю историю западного мира.
Греки знали, что никого нельзя считать счастливым до его
смерти. Человек отдан во власть неведомой судьбы; люди прехо
дящи, как листья в лесу. Забывать о мере возможностей челове
ка — гордыня, и она ведет к глубокому падению. Но греки знали
и другое: многое могущественно, но нет ничего могущественнее
человека.
Ветхому завету известна та же полярность. В нем говорится
о ничтожестве человека:
Дни человека, как трава;
Как цвет полевой, так он цветет.
Пройдет над ним ветер, и нет его,
И место его уже не узнает его (Пс. 102).
И вместе с тем усматривается величие человека:
Не много Ты умалил его пред ангелами;...
Поставил его владыкою над делами рук Твоих.
Все положил под ноги его (Пс. 8).
Поднятый над общим для многих народов образом ничто
жества и величия, человек в Ветхом завете — подобие божества:
Бог сотворил человека по образу своему; человек отпал от Бога
и содержит в себе то и другое — образ Божий и грех.
Христиане остаются на этом пути. Они настолько твердо знали
о границе человека, что видели ее даже в Богочеловеке: Иисус
познал в величайшем страдании то, что он сказал на кресте слова
ми псалма: Боже мой, Боже мой, для чего Ты оставил меня?
(Пс. 21, 2). Человек не может всецело зависеть от самого себя.
В силу этой непосредственности христиане в своих легендах
даже святых считают способными отчаиваться и быть виновными.
Петр трижды отрекся от Иисуса, испугавшись помощников па-
1
«О блаженной жизни» * (
лат.
)
.
444
лача первосвященника и настойчиво вопрошавшей его служанки.
Рембрандт изобразил этих людей на картине, хранящейся в Ле
нинграде, которая некоторое время до войны находилась в Гол
ландии — лицо Петра в момент отречения, незабываемое по вы
ражению основного свойства нашей человеческой природы, угро
жающих ему помощников палача первосвященника, злобно ли
кующую служанку, Иисуса на заднем плане, кротко взирающего
на Петра.
Апостол Павел и Августин понимали невозможность того,
чтобы праведный человек был истинно праведным. Но почему же?
Если он поступает праведно, он должен знать, что поступает
праведно; но это знание уже есть самодовольство, а тем самым
и высокомерие. Без саморефлексии нет человеческой праведности,
при саморефлексии нет свободной от вины чистой праведности.
Пико делла Мирандола *, пребывая в восторге от остававше
гося еще христианским Возрождения, нарисовал образ человека,
исходя из идеи, которую придало ему божество, когда поместило
в конце творения человека в мир: Бог сотворил человека по все
соединяющему в себе образу своему и сказал ему: Мы не дали тебе
ни определенного места, ни особого наследия. Все другие сотво
ренные существа мы подчинили определенным законам. Ты один
ничем не связан, можешь брать, что хочешь, и быть по своему
выбору тем, на что решишься по своей воле. Ты сам по своей воле
и к своей чести должен быть собственным мастером и строителем
и формировать себя из материала, который тебе подходит. Ты сво
боден — можешь опуститься на низшую ступень животного мира;
но можешь и подняться до высших божественных сфер. Живот
ные обладают от рождения всем тем, чем они когда-либо будут
обладать. Лишь в человека Отец заложил семя для любой дея
тельности и зародыши любого образа жизни.
Паскаль * в терзаниях христианского сознания своей грехов
ности видел в человеке одновременно величие и ничтожество.
Человек есть все и ничто. Он стоит на зыбкой почве между беско
нечностями. Созданный из непримиримых противоречий, он живет
в неутешном беспокойстве не как примиренная середина, не как
покоящееся среднее. «Что за фантастическое измышление —
человек! Что за искаженный образ, какая в нем путаница, какие
противоречия; он судит обо всем, ничтожный червь, слава и отбро
сы универсума... Человек бесконечно превосходит человека...
Мы столь несчастны, что имеем представление о счастье. Мы не
сем в себе образ истины и обладаем лишь заблуждением. Мы не
способны в действительности ни ничего не знать, ни твердо знать
что-либо».
Исторических примеров того, как понимали природу человека,
достаточно. Попытаемся внести принципиальную ясность в знание
о человеке. Два пути показывают нам человека: либо как пред
мет исследования, либо как свободу.
Предметом исследования человек служит анатомии, физиоло
гии, психологии и социологии. Антропология как исследование
445
рас и конституций изучает физическую телесность человека в це
лом. Достигнуто серьезное знание,
Do'stlaringiz bilan baham: |
