|
он верит в ничто.
Встречаясь с бытием, ему необходимо
убедиться на свой лад, что это ничто. Поэтому, хотя он все знает,
ему чужды почтение, стыд и верность.
Он патетически устремляется в радикальное неудовольствие
под
видом
героического терпения. Для него обычна лишенная
экзистенции ирония.
392
Он бесхарактерен, не будучи злым, одновременно добродушен
и враждебен, готов помочь и беспощаден и, собственно говоря,
ничто. Он склонен к мелкому непристойному обману и вместе
с тем может быть порядочным и честным, но при этом всегда
лишен величия; он — не дьявол во плоти.
Никогда не бывая
подлинным противником,
он не призывает
к ответу, все забывает и не ведает внутренней ответственности,
о которой, однако, все время говорит. Он лишен независимости
безусловного, но сохраняет бесцеремонность небытия, а в нем
сиюминутную и меняющуюся по настроению непререкаемость
утверждения.
В
интеллектуальности
он обретает единственное прибежище.
Здесь он чувствует себя хорошо, ибо задача состоит только в
том, чтобы в движении мысли постигать все, как другое. Он все
путает. Вследствие недостатка самобытия он никогда не может
усвоить науку. В зависимости от ситуации он переходит от науч
ного суеверия к суеверию, побеждающему науку.
Его страсть — дискуссия. Он высказывает решительные мне
ния, занимает радикальные позиции, но не удерживает их. То,
что говорит другой, он не усваивает. Каждому он внушает, что
сказанное им верно, надо только одно прибавить, другое изменить.
Он полностью соглашается с собеседником, но затем делает вид,
будто вообще ничего не было сказано.
Если ему повстречался противник, обладающий самобытием,
для которого интеллектуальность важна не сама по себе, а как
медиум явления бытия, он становится
бесконечно подвижным;
возбужденный до крайности, так как ему представляется, что
опасность грозит значимости его существования, он постоянно
меняет точку зрения, все время занимает разные позиции в дис
куссии, то подчеркивает совершенно объективную деловитость,
то переходит к аффектации; он идет навстречу, чтобы найти
общую формулу, будто в ней заключена истина; становится то
плаксивым, то возмущенным, но то и другое ненадолго. Он даже
готов быть уничтоженным, только бы обратить на себя внимание.
Условие его жизни — рассматривать все рационально. Он вос
принимает
характер мышления,
категории, методы — все это без
исключения, но только как формы выражения, не как содержа
тельное движение познания. Он мыслит в
последовательности
силлогизмов,
чтобы с помощью известных логических средств
достигнуть мгновенного успеха, применяет
диалектику,
чтобы
остроумно обратить все сказанное в противоположное, использует
в созерцании и примерах, не обладая подлинным пониманием
вопроса,
плоскую понятность,
ибо он заинтересован в риториче
ском воздействии, а не в понимании. Он рассчитывает на общую
забывчивость. Пафос его риторической решимости позволяет
ему ускользать, наподобие угря, от всего, способного его поймать.
Он оправдывает и отвергает в зависимости от того, что ему полез
но. Все сказанное им — забава, не меняющаяся во времени,
коммуникация с ним — растекание в бездне. Из сказанного им
393
ничто не вырастает, ибо он журчит, как ему вздумается. Вступать
с ним в общение означает попусту растрачивать себя. В целом
он охвачен страхом от сознания своего ничтожества и все-таки
не решается на скачок, который мог бы привести его к бытию.
Такого завершенного в своем небытии человека в результате
искажения свободы быть не может. Однако подобные описания
следует безгранично продолжать. Они кружатся вокруг некоей
анонимной силы, тайно стремящейся овладеть всеми, то ли для
того, чтобы превратить нас в нее, то ли для того, чтобы исклю
чить нас из существования.
В о п р о с о д е й с т в и т е л ь н о с т и в р е м е н и . Понимание
того, чт
о
в настоящее время есть истинное бытие, какое бытие
в качестве существования обладает зрелостью своего крушения,
которое пока еще не более чем росток, как то и другое составляют
основу будущего человеческого бытия, столь же недоступно зна
нию, как бытие софиста. Бытие остается скрытым, оно молчит
даже и тогда, когда его носитель играет публичную роль, но ста
новится видимым каждому встречному, если он сам открыт бытию,
которое он видит сквозь собственное самобытие.
Вопрос об этой подлинной действительности времени неиз
бежен, но ответ на него не может быть дан. Следует лишь сформу
лировать сомнения и поставить вопрос:
Вызывает сомнение, встречается ли эта действительность в
общественной жизни в качестве того, чт
Do'stlaringiz bilan baham: |
