Санкт-петербург

Удовольствие и память о нем
(33с—36а). Память и воспоми-
нание необходимы для истинного удовольствия, потому что иначе удо-
вольствие как результат чувственного ощущения будет у нас исчезать
в момент своего появления. Но это воспоминание о тех ощущениях,
которые были и исчезли, есть явление уже не физическое, а психи-
ческое (34с). Особенно это видно на элементарных физиологических
процессах (голод, жажда и пр.), в области которых не тело, но имен-
но душа хочет заменить страдание удовольствием, причем страдания,
взятые сами по себе, пока еще не истинны и не ложны.
3.
Удовольствие и мнение о нем
(37а—44с). Далее Платон кон-
кретизирует состояния души, соответствующие удовольствию или
страданию. Именно, речь теперь заходит о мнении, благодаря кото-
рому и удовольствие, и страдание получают определенный, а не те-
кучий характер и которое может то соответствовать предметам, до-
ставляющим удовольствия или страдания, то не соответствовать им
и, следовательно, быть то истинным, то ложным (37а—41с). Мнение
относительно удовольствия и страдания позволяет также судить об
их порочности или беспорочности, об их больших или малых раз-
мерах (41b—е), об их истинности или ложности (42а—с), наконец, о
положительном характере удовольствия, которое вовсе не есть лишь
отсутствие страдания (42d—43с). Именно благодаря мнению, которое
Платон склонен понимать здесь в виде некоторого рода оценки, быва-
ет троякое устроение жизни — на основании удовольствия, на основа-
нии страдания и на основании отсутствия того и другого (43d—44с).
4.
Критерий истинного удовольствия
(44d—53с). Он заключает-
ся не в максимальных размерах удовольствия (хотя они и помогают
распознать менее интенсивные удовольствия), но в рассудительности
614

---

и соразмерности (44d—45е). Рассудительность эта не считает удоволь-
ствие истинным в тех случаях, когда оно лишь частично устраняет
страдание, будучи фактически с ним связанным, как, например, при
физическом устранении чесотки или зуда (46а—47d), или когда эта
смесь удовольствия и страдания находится в самой душе, в которой
такие состояния, как гнев, страх, тоска, тоже являются смесью удо-
вольствия и страдания (47d—е); нечего и говорить о явной смеси удо-
вольствия и страдания, которую дают нам трагедии и комедии на
сцене и в жизни (48а—50е). В противоположность этому Платон ука-
зывает на удовольствия, не смешанные со страданием, куда он отно-
сит красивые краски, прекрасные цвета, формы, весьма многие запа-
хи и звуки, понимая под этим геометрические формы и вообще все
предметы, которые оцениваются не в отношении чего-нибудь друго-
го, но являются «вечно прекрасным самим по себе» (51а—е). Сюда же
относятся и занятия науками, если они не сопровождаются какими-
нибудь трудностями или неприятностями (52а—b). Поэтому чистыми,
или не смешанными со страданием, удовольствиями нужно называть
не максимальные удовольствия, уходящио в беспредельность, но со-
размерные: мера, или соразмерность, а также самоцель являются кри-
териями истинного удовольствия (52с—е). Это поясняется на примере
белизны как самого прекрасного цвета (52е—53с).
V. Обоснование критерия истинного удовольствия
при помощи диалектики бытия и становления (53с—65е)
1.
Бытие и становление
(53с—54с). Необходимо точнейшим обра-
зом различать то, что существует само по себе и для себя, т. е. бытие,
и то, что существует только для другого, т. е. становление. Кораб-
лестроение существует, например, только для корабля, а не само по
себе; корабль же есть «определенное бытие». Все становление в целом
существует ради всего бытия (53с—54с).
2.