Крылов и его вклад в историю литературы и в историю развития русского
литературного языка
Крылов вобрал в свои басни всё ценное и положительное, что было создано
русской басенной культурой 18 века, и в то же время он явился подлинным
новатором, создавшим басенный жанр на новых основах, открывшим
совершенно неизвестные возможности басенного творчества.
Новаторство Крылова сказалось прежде всего в той реалистической,
жизненной правдивости, которой он достиг в своих баснях, в естественности
и свободе поэтического языка. До Крылова, до его басен ни один из русских
поэтов 18 века, не исключая Державина, не достигал в своих стихах такой
естественности, простоты и меткости языка, как Крылов. В этом отношении
уходя своими корнями в 18 век, Крылов является одним из первых
зачинателей и основоположников новой русской литературы и русского
литературного языка.
Он смело нарушает общепринятые каноны, по-своему обращается не только
с басенными сюжетами и мотивами, но и с самим басенным жанром,
придавая ему те черты и особенности, которых басня до него не имела.
Крылов отбрасывает в своих баснях самую дидактичность, свойственную
этому жанру. Дидактичность басни приводила к схематизму, который так
мешал басням предшественников Крылова – Сумарокова, Майкова,
Хемницера.
Крылов, не уничтожая моральной и сатирической значительности басни, в то
же время делает её естественной, вытекающей само собой из всего
содержания, из всей ситуации басни, из её образов, даже в тех случаях, когда
он считает присовокупить «мораль» в виде концовки или басенного зачина.
Но особенно ярко это новаторство Крылова сказалось в реализме его
басенных образов и персонажей. Русская басенная традиция уже заключала
элементы этого реализма, тенденции к созданию реалистического образа, но
они были ещё слишком недостаточны, не достигали такой жизненной
яркости и простоты, как у Крылова. В сумароковских баснях реалистический
элемент принимал характер натуралистического гротеска, нарочитой
грубости. В баснях Хемницера эти реалистические тенденции сочетаются с
моралистической дидактикой, ослабляя жизненность его басенных образов.
Всё это объясняет, почему басни Крылова явились новым словом в русской
литературе, а Крылов – зачинателем реалистической литературы 19 века.
В авторском повествовании у Крылова, в его монологической речи, можно
выделить две основные тенденции: применение книжного, даже слегка
архаизированного слога и устного сказа, опирающегося на живую
разговорную речь.
Книжный оттенок языка Крылова приобретает в тех случаях, когда он
обращается к назиданию:
Отцы и матери! Вам басни сей урок.
Я рассказал ее не детям в извиненье:
К родителям в них непочтенье
И нелюбовь – всегда порок…
( «Кукушка и Горлинка»)
Совершенно иной характер имеет язык Крылова, когда он рассказывает
самую басню. Тогда он пользуется всем богатством живой речи, достигает
максимальной выразительности и естественности интонации:
Дитяти маменька расчесывать головку
Купила частый Гребешок.
Не выпускает вон дитя из рук обновку:
Играет иль твердит из азбуки урок;
Свои все кудри золотые,
Волнистые, барашком завитые
И мягкие, как тонкий лен,
Любуясь, Гребешком расчесывает он.
( «Гребень»)
Здесь широко использована народная фразеология, уменьшительные и
ласкательные суффиксы. Именно эта естественность, являющаяся
отличительным свойством крыловских басен, была величайшим завоеванием
Крылова. Он первый в истории русского литературного языка достиг такой
простоты и живописности речи, одинаково чуждой и тяжеловесности
классицистической школы, и салонной манерности карамзинистов. Крылов
впервые также в истории русского литературного языка придал конкретность
и жизненную полноценность слову. Перифрастической украшенности языка
«карамзинистов» Крылов противопоставил простоту и естественность живой
речи.
Новаторство Крылова в развитии русской речи связано с творческим
усвоением всего богатства народного языка, органически слитного с
книжным, литературным слогом. Реализм стиля сказался в той точной
предметности слова, в конкретности значения, которое оно приобрело в
баснях Крылова. Дело здесь не в бытовых деталях, а в точной смысловой
соотнесенности слова с его предметным значением. Эмоциональной
расплывчатости слова в поэтике сентиментализма Крылов противопоставил
конкретную ясность, ощутимость, точность.
Язык басен Крылова предельно ясен и строго логичен. В этом сказалась
школа 18 века, принципы поэтики классицизма. Словоупотребление у
Крылова – предельно экономно. Крылов в этом отношении шёл путем
противоположным сентиментализму, а позже романтизму. Он не признавал
никакой внешней эффектности, украшенности слога, редко пользуясь
метафорами, гиперболами. Именно в силу смысловой полновесности и
точности он достигает эпиграмматичности стиха, превращающегося в
поговорку, пословицу, крылатое выражение. Вот, например, конец басни
«Любопытный»:
- А видел ли слона? Каков собой на взгляд?
Я, чай, подумал ты, что гору встретил? –
- Да разве там он? – Там. Ну, братец,
Виноват.
Слона – то я и не приметил.
Эта точность разговорной речи и сделала заключительную фразу
общеизвестной поговоркой. Так переходили в народ стихи и образы
крыловских басен, меткие крылатые словечки, выражавшие русский ум и
смекалку. «Услужливый дурак опаснее врага», «Рано встала, да мало
напряла», «Хоть вдвое, хоть втрое, не споро худое», «Всякая небылица в три
года пригодится», «Чужая беда – смех; своя беда – грех», «В радости сыщут
– в горести забудут», «Кто завидлив, тот и обидлив», «От хорошего братца –
ума набраться; от худого братца рад отвязаться», «А где пастух дурак, там и
собаки дуры» - эти и другие выражения хорошо известны всем нам благодаря
Крылову и они используются как в повседневном обиходе, так и в
художественных произведениях.
Народный язык, впервые с такой смелостью примененный в баснях, - это то,
что прежде всего отличало Крылова от его предшественников. Баснописец
смело пошел по пути создания общенационального литературного языка. Его
басенный язык был подлинно новым, демократическим слогом, в
противоположность аристократическому «новому слогу» Карамзина и
«старому слогу» шишковистов.
Анализ басен Крылова
Do'stlaringiz bilan baham: |