Что же касается Тамерлана, то он прочно чувствовал себя в своих
провинциях в Кеше и Карши, почти у самого Самарканда и что в
особенности
его отличало, так это его неординарная личность. Для
того, чтобы заняться переустройством государства после бегства
Ильяса Ходжи, он вместе с Хуссейном прибыл в Самарканд. Хуссейн
вел себя на правах главного, облагая налогом даже самых именитых
вельмож. Для того, чтобы привлечь последних на свою сторону,
Тамерлан поспешил предоставить им необходимые средства из
своих личных богатств: он даже с поддельной покорностью, что
являлось оскорбительной выходкой, вручил Хуссейну драгоценности
его собственной жены, которая приходилась сестрой Тамерлану.*
Смерть принцессы окончательно разделила двух соперников.
Вначале у Хуссейна было преимущество. Он изгнал Тамерлана из
Карши. Тамерлан вернул город штурмом, и сразу стал властителем
Бухары. Хуссейн во главе численно превосходящей армии выступил
из
Сали Сарая на севере Кундуза, где у него была ставка, для того,
чтобы захватить Трансоксиану. Он забрал у Тамерлана Бухару и
Самарканд, а сам Тамерлан, рассчитав, что силы были неравны,
бесстыдно бежал в Хорасан.**
Это бегство после ряда отступлений и военных неудач прошлых
лет от войск Туглука Тимура или Ильяса Ходжи дает последний штрих
в описании портрета Тамерлана. Не то, что это дает право считать
данный поступок актом трусости. Его воинская доблесть не
подвергается никакому сомнению. Но
несмотря на это бегство,
которое в подходящем случае могло всего лишь бросить его в атаку,
Тамерлан знал, что когда потребуют этого политические
обстоятельства, он будет терпеливо выжидать, чтобы овладеть более
благоприятной ситуацией. Пока шло время, он вновь вел жизнь
странствующего рыцаря, быстро перемещаясь, через тысячу
приключений, от Хорасана до Ташкента, где, впрочем, он не
гнушался заключить во второй раз договор с монголами Или,
извечными врагами своего народа. Что еще впечатляет: он приложил
усилия, чтобы следующей весной
спровоцировать вторжение
монголов-чагатаидов Или на Трансоксиану.***
Таким образом, освободив от них в дальнейшем Трансоксиану, он
готовился отвоевать, благодаря им, владение эмира Хуссейна.
Риторика Зафар-наме с трудом пытается выделить моральные аспекты
этого жизненного периода великого интригана. Дополним только,
что Тамерлану не было необходимости прибегать к полной измене.
Перед
* Зафер-наме, перевод Пети, I, 97.
** Зафер-наме, перевод Пети, I, 127-132.
***Тамже, I, 148-156.
457
угрозой монгольского нашествия, подготовленного соперником,
Хуссейна обуял страх. Он предложил Тамерлану мир, ссылаясь,
конечно на то, что их связывает мусульманская вера, необходимость
объединения, чтобы воспрепятствовать вторжению вражеских,
наполовину "языческих" монголов Или и Юлдуза, которые придут
грабить священную землю Трансоксианы.* Тамерлан только этого и
ждал. Он
заявил, что был тронут такими благими речами. Он даже
подумал, что это сон. Мир был заключен, статус-кво восстановлен.
Но договор о совместном управлении не был строго обозначен между
Хуссейном и Тамерланом. И он вновь захватил свое прежнее
владение Кеш.
Дальнейшие события представляли собой невообразимый
восточный спектакль лицемерия, где были заверения в преданности,
дружеские объятия, благочестивые суры из Корана, звучавшие то
тут, то там, а затем-сцены измены, различные трюки и молниеносные
жестокие расправы.
Кажется, Тамерлан делал вид, что честно выполнял роль союзника
Хуссейна; именно так он помог последнему захватить крепость
восставшего Кабула, затем подавить восстание Бадахшанских горцев,
но эта помощь носила
теперь характер контроля, превосходства и
угрозы. Хуссейн, чувствуя, что Трансоксиана переходила в руки
соперника, проводил все больше времени в Афганистане. Он
поспешно возвел в Балхе крепость, что, как говорят, "не понравилось
Тамерлану".**
"Если Всевышний, — как об этом слащаво вещает Зафар-наме, на
это имел причины, то все произошло так, как решило провидение.
Бог предначертал Тамерлану и его потомкам империю Азии, так как
узрел мягкую гибкость его правления, что должно было осчастливить
народы".***
Подобный набожный тон, который в данном случае выглядит
парадоксальным, прямо противоречит тому, что было на самом деле.
И в самом деле, Шараф ад-Дин стал благочестиво рассуждать о
жадности
Мир Хуссейна, об отсутствии у него гибкости, что
отталкивало от него феодалов, его политической недальновидности
и т.д. В дальнейшем последовала целая серия достаточно запутанных
интриг, с которыми, естественно, Хуссейн был связан и вследствие
которых его обвинили в том, что он устроил западню Тамерлану. И
как это бывало не раз, Тамерлан, без объявления войны, совершенно
неожиданно напал на Хуссейна. Выйдя из Кеша, он пересек
Амударью в Термезе и захватил Бактрию, вотчину своего соперника.
Застигну-
* Там же, 157-160.
** Зафер-наме, I, 160-175.
*** Там же, 175.
458
тый врасплох гарнизон Хуссейна сдался без боя, также как и Бадах-
шан. Тамерлан возник внезапно перед Балхом, где Хуссейн оказался
в осаде, не успев сосредоточить свои войска.
Попав в засаду без
всякой надежды на помощь, несчастный Хуссейн капитулировал,
отказался от власти и пообещал совершить паломничество в Мекку.
А в остальном Тамерлан великодушно простил его, пустив слезу от
нахлынувших чувств при прощании с ним, но "без его ведома"— как
утверждает Зафар-наме,— окружение Завоевателя уничтожило
беглеца... Жители Балха в большинстве своем были казнены,
обвиненные в верноподданичестве Хуссейну.*
Do'stlaringiz bilan baham: 
