Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок

 
1
Любовь к учению
 
Самое раннее из сохранившихся у меня воспоминаний – как мы с родителями стоим на
открытом крыльце с изношенными и грязными деревянными ступеньками. Дело происходит
в Чикаго, мрачным декабрьским днем 1934 года; мне два года и четыре месяца. Я мерзну,
несмотря на то, что на мне мои единственные зимние штаны и куртка с капюшоном. На фоне
заснеженной земли выступают облетевшие черные деревья. Женщина в доме говорит моим
родителям: «Нет, семьям с детьми мы не сдаем». Родители расстроены, мы уходим. Я сделал
что-то не то? В чем я виноват? Эта картинка самого мрачного периода Великой депрессии
навсегда сохранилась в моей памяти.
Следующее мое воспоминание относится к возрасту двух с половиной лет: меня при-
вели к нашему любимому семейному врачу, доктору Дейли. Встревоженные родители объ-
яснили ему, что я еще не сказал ни единого слова
1
. Что со мной такое? Доктор улыбнулся
и попросил меня показать на мячик, лежавший у него на столе. Я показал; тогда он попро-
сил меня взять карандаш. Когда я сделал это и выполнил еще несколько заданий, он сказал:
«Не беспокойтесь, он заговорит, когда будет готов». Родители вернулись домой в некотором
недоумении.
После этого борьба за мою речь разгорелась с новой силой. Когда мне было года три,
мама с двумя подругами, Шарлоттой и Эстель, взяли меня в знаменитый тогда чикагский
универмаг Montgomery Ward. Мы сидели на скамейке возле лифта, когда из него вышли две
женщины и мужчина. Шарлотта, постоянно пытавшаяся заставить меня заговорить, спро-
сила: «Куда они идут?» Я ответил ясно и четко: «Мужчина идет за покупками, а женщины
– в туалет пописать». Шарлотта и Эстель густо покраснели. Я был еще слишком мал и не
знал, о чем не принято упоминать вслух: я заметил их смущение, но не понимал, чем оно
вызвано. Меня также удивило то, какую сенсацию произвел мой внезапный переход от мол-
чания к разговору.
Начиная с этого момента я заговорил, по большей части полными предложениями
2
, к
восторгу своих родителей и их друзей. Они то и дело засыпали меня вопросами, на которые
я часто давал неожиданные ответы. Отец решил выяснить, чему еще я могу научиться.
Оукли Гленн Торп, мой отец, родился в Айове в 1898 году, вторым из трех детей. У
него был брат, старше его на два года, и сестра, на два года младше. Отцу было шесть, когда
его родители разошлись. Его папа забрал его и брата и переехал в штат Вашингтон. Мать
с сестрой остались в Айове. В 1915 году мой дед умер от гриппа – это случилось за три
года до великой пандемии испанки
3
, от которой в 1918–1919 годах во всем мире умерло от
двадцати до сорока миллионов человек. До 1917 года братья жили у своего дяди. Затем мой
восемнадцатилетний отец отправился во Францию в составе американского экспедицион-
ного корпуса, сражавшегося в Первой мировой войне. Он попал в пехоту, участвовал в окоп-
ной войне, дослужился от рядового до сержанта и был награжден за героизм в сражениях
1
Интересно отметить: то же случилось и с моим сыном. Он ничего не говорил приблизительно до такого же возраста.
Сестра, которая старше его на полтора года, охотно выполняла роль переводчика. Они всюду ходили вместе, и, когда он
показывал жестами и выражением лица, чего он хочет, она объясняла смысл послания окружающим. (прим. автора)
2
Генриетта Анна Клаузер рассказывает в своей книге сходную историю о первокласснике, который ничего не писал,
как бы его ни заставляли, пока наконец, по прошествии семи месяцев, не перешел сразу к связному письму. См.: Henriette
Anne Klauser. Writing on Both Sides of the Brain. Harper, San Francisco, 1997. P. 36–38. (прим. автора)
3
Великая пандемия гриппа 1918–1919 гг. унесла больше жертв, чем любая другая эпидемия в истории, и даже больше,
чем сама Первая мировая война. (прим. автора)

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
15
при Шато-Тьерри и в лесу Белло, а также в битвах на Марне: Бронзовой звездой, Серебряной
звездой и двумя медалями «Пурпурное сердце». Я помню, как в детстве я сидел у него на
коленях в дождливую погоду, разглядывая шрамы от осколков на его груди и следы от ран
на пальцах.
После увольнения из армии по окончании войны отец поступил в колледж A&M штата
Оклахома. Проучившись полтора года, он вынужден был бросить учебу за недостатком
средств, но сохранил страсть и уважение к образованию, которые внушил и мне вместе с
невысказанной надеждой на то, что я сумею добиться большего. Чувствуя это и надеясь, что
это стремление сблизит нас, я был рад всем его попыткам научить меня чему-нибудь.
Как только я начал говорить, отец познакомил меня с числами. Я легко научился счи-
тать, сперва до ста, а потом и до тысячи. Затем я узнал, что любое число можно увеличить до
следующего, прибавив к нему единицу, – значит, если только узнать, как называются числа,
считать можно было до бесконечности. Вскоре я научился считать до миллиона. Взрослым,
по-видимому, казалось, что это очень большое число, и как-то утром я решил сосчитать до
него. Я знал, что рано или поздно я до него доберусь, но понятия не имел, сколько времени
это займет. Для начала я взял каталог торговой фирмы Sears: он был размером с телефонную
книгу большого города, и в нем, как мне казалось, было больше всего предметов, которые
можно было сосчитать. Страницы каталога были заполнены изображениями товаров, поме-
ченными буквами 
A, B, C
и так далее: насколько я помню, это были черные буквы в белых
кружках. Я начал считать буквы в кружках, страницу за страницей, с самого начала ката-
лога. Через несколько часов я заснул, дойдя до чего-то вроде 32 576. Мама рассказывала,
что, когда я проснулся, я тут же продолжил считать: «32 577…»
Приблизительно в это время в моем характере проявилась тенденция не принимать
ничего на веру, не проверив самостоятельно. Последствия не заставили себя ждать. Когда
мне было три года, мама запретила мне прикасаться к горячей плите, чтобы не обжечься.
Сначала я поднес к плите палец и почувствовал исходящее от нее тепло, а потом прижал к
ней руку. Обжегся. И никогда больше не повторял этого опыта.
В другой раз мне сказали, что, если слегка сжать сырое яйцо, оно может треснуть.
Мне стало интересно, что значит «слегка». Я стал медленно сжимать яйцо, пока на нем не
появилась трещина, затем взял другое и попытался сжать его так, чтобы остановиться перед
самым возникновением трещины и установить, где находится этот предел. Мне с самого
начала нравилось учиться на опыте, самостоятельно исследуя устройство окружавшего меня
мира.
Научив меня считать, отец взялся за освоение следующего навыка – чтения. Мы начали
с самых простых детских книжек про Дика и Джейн. Пару дней я был совершенно растерян
и дезориентирован, но потом понял, что группы букв обозначают слова, которые мы про-
износим. Я прочитал все наши упрощенные книжки для начинающих за несколько недель
и начал накапливать словарный запас. Мне стало интересно. Печатные слова встречались
повсюду, и я понял, что, если соображу, как они произносятся, смогу узнать их и понять, что
они означают. Фонетика давалась мне легко, и я быстро научился читать слова вслух. Сле-
дующим этапом был обратный процесс – правописание, позволяющее назвать буквы услы-
шанного слова. К пяти годам я уже читал на уровне десятилетнего и заглатывал все тексты,
которые попадались мне под руку.
Жизнь нашей семьи в это время также изменилась – у меня родился брат. Моему отцу
повезло: в самый разгар Великой депрессии у него была работа, но теперь, чтобы содержать
семью, ему приходилось работать еще больше. Мама была полностью занята заботами о
новорожденном; ей пришлось заниматься им еще больше, когда в возрасте шести месяцев
он заболел воспалением легких и чуть не умер. В результате я оставался практически без

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
16
присмотра и мог полностью посвятить себя исследованию бесконечных миров, реальных и
воображаемых, которые находил в книгах, полученных от отца.
За следующие несколько лет я прочитал, в частности, «Путешествия Гулливера», «Ост-
ров сокровищ» и книгу о приключениях Стэнли и Ливингстона в Африке. Меня восхи-
тил невероятно сдержанный вопрос, который Стэнли задает, когда после восьми месяцев
изматывающих и полных опасностей поисков он наконец достигает своей цели – находит,
насколько ему известно, единственного европейца на всю Центральную Африку: «Вы, я
полагаю, доктор Ливингстон?» Я обсуждал великолепие водопада Виктория на реке Замбези
с отцом, который уверял меня (совершенно справедливо), что тот неизмеримо превосходит
наш собственный Ниагарский водопад.
Моей любимой книгой были «Путешествия Гулливера» – маленькие лилипуты, вели-
каны из Бробдингнега, говорящие лошади и, наконец, таинственная Лапута, летающий
остров, удерживаемый в воздухе силами магнетизма. Я был в восторге от ярких образов,
созданных этой книгой в моем воображении, и фантастических идей, побуждавших меня
выдумывать другие, еще не описанные чудеса. Но исторические аллюзии и политические
выпады Свифта в то время в основном проходили мимо меня, несмотря на объяснения моего
отца.
Из рассказов Томаса Мэлори о короле Артуре и рыцарях Круглого стола я узнавал
о героях и злодеях, о романтической любви, справедливости и возмездии. Я восхищался
героями, необыкновенные способности и находчивость которых позволяли им совершать
великие подвиги. Замкнутый и задумчивый, я, наверное, проецировал эти подвиги в свое
собственное будущее, мечтая о том, как буду преодолевать интеллектуальные затруднения
силой своего ума, а не побеждать противников физической силой. Книги помогли мне усво-
ить и сохранить в течение всей жизни принципы честной игры, равных возможностей для
всех участников и такого же обращения с другими людьми, которого я хотел бы в отношении
себя самого.
Все эти слова и приключения по большей части оставались у меня в голове; мне было
практически не с кем поговорить о них, не считая усталого отца, иногда после работы или на
выходных. В некоторых случаях это порождало необычное произношение отдельных слов.
Например, я думал, что слово 
misled
4
(произносится «мис-лед») читается как «майзлд», и
даже многие годы спустя, когда я встречал это слово в тексте, мне требовалось задержаться
на мгновение, чтобы мысленно поправить свое произношение.
Когда я читал или просто задумывался, я полностью сосредоточивался на этом занятии
– настолько, что совершенно отрешался от окружающего мира. Когда мама звала меня, я
не отвечал. Думая, что я намеренно игнорирую ее, она переходила на крик, а потом прибли-
жалась вплотную ко мне, рассерженная и раскрасневшаяся. Только когда она появлялась в
моем поле зрения, я возвращался в реальность и мог ответить ей. Ей было нелегко понять,
движет ли ее сыном упрямство и невоспитанность или же он действительно не замечает
того, что происходит вокруг него.
Хотя мы жили в бедности, родители ценили книги, и время от времени удавалось их
покупать. Отец выбирал непростые тексты. В результате в возрасте пяти-семи лет я носил с
собой взрослые книги, так что встречные не всегда верили, что я действительно знаю, что в
них написано. Один такой человек подверг меня неожиданному испытанию, которое вполне
могло закончиться конфузом.
Дело в том, что мои родители подружились с семейством Кестер, жившим на ферме в
окрестности города Крит, Иллинойс, километрах в семидесяти от нашего дома. Каждое лето
4
Форма прошедшего времени страдательного залога английского глагола to mislead – «вводить в заблуждение». (при-
меч. перев.)

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
17
начиная с 1937 года, в котором мне исполнилось пять, они приглашали нас к себе на пару
недель. Это было особое время, которого я с нетерпением ждал весь год. Для городского
мальчишки, выросшего на окраине Чикаго, было чистым наслаждением следить за водомер-
ками, скользящими по поверхности медленного, извилистого ручья, играть в прятки в зарос-
лях кукурузы, ловить бабочек и потом показывать их, пришпиленных рядами к картонкам, и
гулять по полям, рощам тополей и фруктовым садам. Старший сын Кестеров Марвин, кото-
рому было двадцать с чем-то, носил меня на плечах. Моя мама вместе с женской половиной
хозяйской семьи, красивой сестрой Марвина по имени Эдна-Мэй, их матерью и их теткой
Майей, консервировала фрукты и овощи в огромных количествах. В подвале нашего город-
ского дома отец устроил специальные стеллажи для закатанных стеклянных банок с куку-
рузой, персиками и абрикосами, которые мы привозили с фермы.
Там же стояли целые шеренги банок с фруктовым желе, вареньями и консервирован-
ными фруктами, залитые сверху слоем парафина. Этого изобилия нам хватало на большую
часть года.
Отец помогал Марвину и его отцу, старику Кестеру, с работами на ферме, иногда я
увязывался за ними. Как-то солнечным днем, на второе лето, в которое мы проводили свои
две недели в Крите, отец взял меня с собой в местный магазин. Мне скоро должно было
исполниться шесть; я был высоким и худым, с копной кудрявых каштановых волос, с легким
загаром, в слишком коротких штанах, из которых вылезали голые лодыжки; на ногах у меня
были кеды с истрепанными шнурками. В руках у меня была «История Англии для юных»
Чарльза Диккенса.
Разговорившийся с моим отцом незнакомец взял у меня книгу, написанную для деся-
тиклассников, пролистал ее и сказал отцу: «Этот парень не может читать такую книжку».
Отец гордо ответил: «Он ее уже прочел. Попробуйте спросить его что-нибудь».
Мужчина ухмыльнулся и сказал: «Ну, ладно, парень, назови-ка всех королей и коро-
лев Англии по порядку и скажи, в какие годы они правили». У отца вытянулось лицо, но
для меня это задание было всего лишь очередным поводом заглянуть себе в голову и найти
информацию, которая там уже была.
Так я и сделал и начал: «Альфред Великий правил с 871 по 899 год; Эдуард Старший
правил с 899 по 924 год» – и так далее. Когда я закончил перечень приблизительно из пяти-
десяти правителей, сказав: «Виктория начала править в 1837 году, а когда закончила, в книге
не сказано», наш собеседник давно уже не ухмылялся. Он молча вернул мне книгу. Глаза
отца сияли.
Мой отец был человек невеселый и одинокий; он не был склонен выражать свои чув-
ства и редко прикасался к нам, но я его любил. Я чувствовал, что незнакомец хотел исполь-
зовать меня, чтобы унизить его, и понимал, что я помешал этому. Каждый раз, когда я вспо-
минаю, как счастлив был отец в тот раз, его счастье отзывается во мне с ничуть не меньшей
силой.
Моя необыкновенная способность к удержанию информации сохранилась до девяти-
или десятилетнего возраста, в котором она превратилась в обычную память, очень цепкую,
когда дело касается того, что меня интересует, и ничем особо не выдающуюся в других слу-
чаях. Я до сих пор помню некоторые факты из своего детства – например, наш телефон-
ный номер (Лакаванна 1123) и чикагский адрес (7600 W, 3600 N; Норт-Ориол-авеню, дом
3627), а также семизначную численность населения Чикаго (3 376 438 человек), приведен-
ную в старом зеленом «Атласе и географическом справочнике» за 1930 год издательства
Rand McNally. Он и сейчас стоит у меня на полке.
Между тремя и пятью годами я научился складывать, вычитать, умножать и делить
числа любой величины. Кроме того, я выучил американскую систему названий степеней

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
18
тысячи – миллион, биллион, триллион и так далее, до дециллиона
5
. Я обнаружил, что могу
быстро складывать в столбик числа, которые вижу или слышу. Однажды, когда мне было лет
пять или шесть, я был с мамой в бакалейной лавке по соседству с нами и слышал, как хозяин
лавки называл цены товаров, которые набрал покупатель, одновременно складывая их на
счетной машинке. Когда он назвал итоговую сумму, я сказал, что результат неправильный,
и назвал свой. Хозяин магазина добродушно рассмеялся, еще раз сложил числа и увидел,
что я был прав. К моему восторгу, он выдал мне в награду мороженое. После этого раза я
заходил в лавку, когда только мог, и проверял вычисления. В тех редких случаях, когда наши
результаты не сходились, я обычно оказывался прав и получал свое мороженое.
Отец научил меня вычислять квадратные корни. Я ухитрялся высчитывать их и на
бумаге, и в уме. Потом я научился находить и кубические корни.
До возникновения письменности и книг знания, накопленные человечеством, запоми-
нались рассказчиками и передавались из поколения в поколение. Когда необходимость в
этом искусстве отпала, оно пришло в упадок. Точно так же в наше время повсеместное рас-
пространение компьютеров и калькуляторов привело к почти полному исчезновению навы-
ков умственных вычислений. Однако любой человек, освоивший хотя бы арифметику в раз-
мерах курса начальной школы, может легко и непринужденно вычислять в уме.
Это искусство, особенно в том, что касается быстрых приблизительных вычислений,
остается полезным для оценки количественных утверждений, с которыми мы постоянно
сталкиваемся. Например, однажды утром по дороге на работу я слушаю деловые новости,
и репортер говорит: «Промышленный индекс Доу – Джонса (DJIA) упал на 9 пунктов до
11 075 в связи с опасениями, что дальнейший рост процентных ставок окажет подавляю-
щее влияние на перегретую экономику». Я мысленно оцениваю характерное изменение (рав-
ное одному стандартному отклонению
6
) значения DJIA по сравнению с уровнем закрытия
предыдущих торгов в течение часа после открытия новых – оно равно 0,6 %, или прибли-
зительно 66 пунктам. Вероятность изменения, о котором говорит репортер, «по меньшей
мере» на девять пунктов, что меньше одной седьмой этой величины, составляет около 90 %,
то есть на самом деле, в противоположность сказанному по радио, рынок ведет себя очень
спокойно и не демонстрирует почти никакой панической реакции на новости
7
. Беспокоиться
не о чем. Простой математический расчет позволил мне отличить необоснованные слухи от
действительности.
В другой раз один весьма известный и уважаемый менеджер фондов взаимного креди-
тования сообщил, что с тех пор, как Уоррен Баффетт приобрел компанию Berkshire Hathaway,
ежегодный прирост его состояния по сложным процентам после уплаты налогов составлял
23–24 %. Затем он сказал: «Сохранить такой уровень прибыли в течение следующих десяти
лет будет невозможно – иначе он приобрел бы весь мир». Быстрая оценка в уме
8
результата
роста 1 доллара в течение десяти лет при сложных процентах на уровне 24 % дает чуть
больше 8 долларов (результат, полученный на калькуляторе, равен 8,59). Если учесть, что на
тот момент рыночная капитализация компании Berkshire составляла около 100 миллиардов
5
И в американской, и в британской системах миллионом называют единицу с шестью нулями. Далее американцы
добавляют на каждой ступени по три нуля: биллион имеет девять нулей, триллион – двенадцать и так далее. В британской
системе на каждой ступени добавляется по шесть нулей, так что биллион имеет двенадцать нулей и т. д. (прим. автора)
6
Стандартное отклонение определяет величину характерного колебания значений относительно среднего. (прим.
автора)
7
См. увлекательную и поучительную книгу Нассима Талеба «Одураченные случайностью. О скрытой роли шанса в
бизнесе и в жизни». (Русское издание под таким названием: М.: Манн, Иванов и Фербер, 2010.) (прим. автора)
8
В соответствии с обсуждаемым ниже правилом 72 при 24 % годового роста исходное вложение удваивается прибли-
зительно за 72/24 = 3 года. За девять лет получаем трехкратное удвоение исходного значения, сначала в два, потом в четыре
и наконец в восемь раз. Однако на практике удвоение занимает 3,22 года, так как правило 72 дает лишь приблизительный
результат, занижая время удвоения, причем расхождение может превысить 8 %. (прим. автора)

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
19
долларов, такая скорость роста позволяет довести ее приблизительно до 859 миллиардов.
Это гораздо меньше моей грубой оценки нынешней суммарной рыночной стоимости всего
мира – около 400 триллионов долларов. Идея рыночной стоимости мира напоминает мне
об объявлении, которое я видел однажды на двери одного кабинета физического факуль-
тета Калифорнийского университета в Ирвайне. Оно гласило: «Люди Земли, говорит Бог. Вы
должны освободить планету в течение тридцати суток. Я нашел на нее покупателя».
Когда мне исполнилось пять, я начал ходить в подготовительный класс начальной
школы имени Девера в северо-западной части Чикаго. Меня сразу поразило, насколько лег-
кими были все задания, которые нам давали. Однажды учительница выдала нам по листу
бумаги и попросила перерисовать контур лошади с картинки, которую она нам дала. Я нанес
на картинку точки, измерил расстояния между ними при помощи линейки. Затем я перенес
точки на свой лист, измеряя линейкой расстояние между точками и прикидывая углы на глаз.
После этого я соединил точки, стараясь как можно точнее воспроизвести плавный криволи-
нейный контур. В результате у меня получилась довольно точная копия исходного рисунка.
Этому научил меня отец, который также показал мне, как можно использовать тот же
метод для увеличения или уменьшения рисунков. Например, чтобы нарисовать вдвое увели-
ченную картинку, нужно просто перерисовать ее, увеличивая расстояния между всеми точ-
ками в два раза и сохраняя углы неизменными. Чтобы увеличить рисунок в три раза, нужно
увеличить в три раза все расстояния, и так далее. Я подозвал других ребят, показал им, что
я делаю и как это сделать, и они принялись за работу. Мы сдали учительнице не вольные
наброски, которых она ожидала, а копии, выполненные по моему методу, – что ее вовсе не
обрадовало.
Несколько дней спустя учительнице понадобилось ненадолго отлучиться из класса.
Она сказала нам поиграть самим с огромными (для нас) полыми деревянными кубами высо-
той сантиметров по тридцать. Мне показалось, что было бы здорово построить из них
гигантскую стену; я организовал остальных ребят, и мы быстро собрали из этих кубов боль-
шое уступчатое сооружение. К сожалению, эта моя постройка полностью заблокировала
заднюю дверь класса – а именно через нее попыталась вернуться в класс учительница.
Чаша терпения переполнилась еще через несколько дней. Я сидел на одном из бывших
в классе детских стульчиков, предназначенных для пятилеток, и обнаружил, что одна из двух
стоек его спинки была сломана. Из сиденья выступал вверх острый занозистый обломок,
отщепившийся от стойки, а спинка очень ненадежно держалась на единственной оставшейся
целой распорке. Очевидно, в таком виде стул был опасен, и с ним нужно было что-то сде-
лать. Я нашел маленькую пилу и потихоньку отпилил обе стойки вровень с сиденьем стула,
аккуратно превратив его в прекрасную табуретку. После этого учительница отправила меня
в кабинет директора, и моих родителей вызвали в школу для серьезного разговора.
Директор побеседовал со мной и немедленно посоветовал перевести меня в первый
класс. Когда я провел в новом классе несколько дней, стало ясно, что и его программа была
для меня слишком простой. Что же делать? Родители снова пришли в школу. Директор пред-
ложил перевести меня еще раз, теперь уже во второй класс. Но по возрасту я еле-еле подхо-
дил для подготовительного: я был в среднем года на полтора младше своих товарищей-пер-
воклассников. Родители считали, что, пропустив еще один класс, я окажусь в условиях,
чрезвычайно неблагоприятных с точки зрения социального, эмоционального и физического
развития. Вспоминая двенадцать лет школы, в которые я всегда был одним из самых малень-
ких и неизменно самым младшим в каждом своем классе, я думаю, что они были правы.
Поскольку мы с трудом сводили концы с концами на ту зарплату, которую получал отец
в период Депрессии, об обучении в частной школе с более передовой учебной программой
не могло быть и речи. Нам вообще повезло, что он сумел устроиться охранником в Сберега-

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
20
тельный банк и финансовый трест Харриса. Возможно, в этом сыграли свою роль его бое-
вые награды, полученные в Первую мировую войну.
Депрессия пронизывала все стороны нашей жизни. Чтобы прожить на заработки отца
– 25 долларов в неделю, – мы никогда не выбрасывали еду и носили одежду до тех пор, пока
она не разваливалась. Я бережно хранил, например, пишущую машинку «Смит-Корона»,
которую отец выиграл в писательском конкурсе, или военный бинокль, который он привез
с войны. Оба эти предмета в конце концов стали частью моего немногочисленного имуще-
ства, которое сопровождало меня повсюду следующие тридцать лет. В течение всей жизни
я встречал людей, переживших Депрессию и сохранивших маниакальную, зачастую ирра-
циональную бережливость и бессмысленное с экономической точки зрения стремление к
накоплению запасов.
Денег было мало, и даже мелочью никто не пренебрегал. Увидев на улице истекавших
по том работников Управления общественных работ (Works Progress Administration, WPA,
крупнейшей организации по обеспечению полезной занятости безработных, созданной в
1935 году президентским указом в рамках «Нового курса» президента Рузвельта), я занял
пять центов и купил пакетик Kool-Aid
9
. Я приготовил из него шесть стаканов напитка и
продал их по центу. Продолжая это дело, я убедился, что даже несколько центов достаются
тяжелым трудом. Однако следующей зимой, когда отец дал мне гривенник за уборку снега
с тротуара перед нашим домом, я открыл для себя настоящую золотую жилу. Я договорился
на тех же условиях с нашими соседями и вернулся домой после изматывающего дня уборки
снега, мокрый от пота, но разбогатевший на целую пару долларов – почти половину того, что
зарабатывал за день отец. Вскоре моему примеру последовали многие из соседских детей,
и моя золотая жила иссякла, а я получил первый урок того, как конкуренция может снизить
доходность.
Когда мне было восемь лет, отец подарил мне на Рождество шахматы. Один его прия-
тель сделал доску из куска войлока, на который наклеил клетки из светлого и темного дерева.
Эту доску можно было складывать и даже скручивать в рулон. Фигуры были из классиче-
ского набора Стаунтона, который с тех пор стал моим любимым, – черные шахматы цвета
черного дерева против белых цвета сосновой древесины. После того, как отец научил меня
основам игры, со мной решил сыграть наш сосед, живший через дорогу, некто Смитл по
прозвищу Смитти. Я часто бывал у него в гостях, так как у них в доме был бильярдный стол,
и незадолго до этого мне разрешили играть на нем. Смитти легко выиграл у меня первые две
партии в шахматы, но затем обыгрывать меня стало труднее. Еще несколько партий спустя
выиграл я. После этого Смитти ни разу не смог меня победить, и, сыграв еще несколько
партий, в которых мое преимущество становилось все сильнее, он просто отказался играть
со мной. В тот же вечер отец сказал мне, что мне нельзя больше играть на его бильярде.
– Но почему? – спросил я.
– Потому что он боится, что ты прорвешь кием сукно.
– Не может быть! Я играю там уже давно, и он видел, что я всегда очень осторожен.
– Знаю, но так он решил.
Такое обращение огорчило и возмутило меня. В моем книжном мире способности,
упорный труд и находчивость вознаграждались. Смитти должен был радоваться моим успе-
хам, а если он сам хотел добиться большего, ему следовало тренироваться и учиться, а не
наказывать меня.
Прежде чем наступило следующее Рождество, эта миниатюрная шахматная война сме-
нилась настоящей: Соединенные Штаты вступили во Вторую мировую войну.
9
Kool-Aid – порошкообразный концентрат фруктовых прохладительных напитков, выпускается с начала 1930-х гг.

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
21
Последней предвоенной весной 1941 года я заболел корью. По широко распространен-
ному тогда мнению, яркий свет мог повредить моему зрению, и меня держали в комнате с
задернутыми шторами. Читать было нельзя, и я очень скучал, пока не нашел географический
атлас, случайно оставленный в комнате. Следующие две недели я изучал карты и читал опи-
сания всех стран. В результате я получил множество сведений по географии и научился раз-
бираться в картах с легкостью, которая верно служила мне всю жизнь. Затем я стал следить
по атласу за сражениями, которые происходили в мире. Меня заинтересовала военная стра-
тегия противоборствующих сторон. Как они разворачивают свои силы? Почему? Чего стре-
мятся достичь? Используя информацию, полученную из ежедневных сводок боевых дей-
ствий, которые передавались по радио и печатались в газетах, я шаг за шагом заштриховывал
на картах все расширявшиеся с пугающей скоростью территории, подпадавшие под управ-
ление стран Оси. Я продолжал это занятие в течение всей войны, стирая штриховку по мере
того, как союзники возвращали себе территории.
Тем летом, когда мы гадали, вступят ли в войну Соединенные Штаты, как мы того
ожидали, к нам в гости приехал мамин брат Эдвард. Он был старшим механиком на торго-
вом судне, классический красавец-брюнет в морской форме, с усиками и легким испанским
акцентом – все это придавало ему вид и повадки этакого Кларка Гейбла латинского разлива.
Родители и учителя считали, что я провожу слишком много времени в своем внутреннем
мире (боюсь, что грешу этим до сих пор) и что мне было бы полезно научиться делать что-то
своими руками. Хотя вначале я сопротивлялся, дядя Эд все-таки заманил меня в мир авиамо-
делирования, и мы с ним провели несколько чудесных недель за строительством собствен-
ного воздушного флота.
В коробках с наборами для сборки моделей было множество хрупких планок из баль-
сового дерева и листы, из которых нужно было аккуратно вырезать по контурам части само-
летов. Мы прикрепляли большой чертеж клейкой лентой к листу картона и склеивали баль-
совые детали, предварительно выложив их на чертеж и закрепив на нем булавками. Собрав
крылья, верхнюю, нижнюю и боковые стенки фюзеляжа, а также хвостовую часть, мы соби-
рали из них полный каркас самолета, который обклеивали затем папиросной бумагой. Я
помню всепроникающий ацетоновый запах сохнущего клея, напоминающий то, как пахнут
средства для снятия лака с ногтей. Мои первые самолеты с винтовыми двигателями, при-
водимыми в действие скрученной резинкой, летали плохо. Они получались слишком тяже-
лыми, потому что я использовал чересчур много клея, боясь, что иначе конструкция может
развалиться. Когда я научился наносить клей более рационально, мне удалось добиться
нескольких вполне приличных полетов. Обучение сборке моделей и использованию инстру-
ментов стало важным элементом подготовки к проведению научных экспериментов, кото-
рыми я занимался впоследствии несколько лет, а знакомство с самолетами помогло мне раз-
бираться в подробностях великих воздушных сражений Второй мировой войны. Мне было
жаль расставаться с дядей Эдом, и меня беспокоило то, что могло с ним случиться, если
начнется война.
Позднее, тем же летом 1941 года, предшествовавшим бомбардировке Перл-Харбора,
родители купили за восемьсот долларов свою первую машину, новый «форд»-седан. Мы
проехали по «главной дороге Америки», легендарному шоссе № 66, от Чикаго до Калифор-
нии. Там мы заехали к нашим филиппинским друзьям, обосновавшимся в живописном посе-
лении художников в городе Лагуна-Бич. Каждый год они присылали нам по почте коробку
засахаренных апельсинов, которую мы с братом с нетерпением ждали. Теперь мы увидели
целые сады апельсиновых деревьев.
Потом великая мировая война, уже поглотившая Европу и Азию, докатилась и до
Соединенных Штатов. Поздним утром воскресенья 7 декабря 1941 года мы украшали рож-
дественскую елку. По радио играла какая-то музыка, внезапно сменившаяся официально

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
22
звучащим голосом: «Мы прерываем нашу программу для специального сообщения. Япон-
ская авиация только что бомбила Перл-Харбор». Меня охватила дрожь. В мире произошло
эпохальное изменение, касающееся всех нас.
– Президент вскоре выступит с обращением к стране. Оставайтесь на нашей волне.
На следующее утро (по калифорнийскому времени) Франклин Делано Рузвельт обра-
тился к стране и предложил конгрессу объявить войну. Его слова – «день, навсегда отме-
ченный позором» – наэлектризовали меня, как и миллионы других слушателей. На следую-
щий день, когда у нас в школе была перемена, меня удивило, что остальные ребята играли и
веселились как ни в чем не бывало. Казалось, они не имели никакого представления о том,
что должно было случиться. Поскольку я внимательно следил за ходом войны, я остался в
стороне от них, молчаливый и задумчивый.
Острее всего нас беспокоила судьба маминых родных, оставшихся на Филиппинских
островах. Мамин отец уехал в свое время из Германии и работал бухгалтером в компа-
нии Рокфеллера на Филиппинах. Там он познакомился с моей бабушкой и женился на ней.
Они застряли в Маниле вместе с шестью мамиными братьями и сестрами и их детьми,
когда, всего через десять часов после нападения на Перл-Харбор, японцы вторглись на ост-
рова. Больше мы не получали от них никаких вестей. Мама была старшей из пяти сестер и
трех братьев, экстравертом, душой любой компании, свободно говорила по-английски и по-
испански. Кроме того, она была умопомрачительно красива: это можно видеть на ее фото-
графии на фоне Тихого океана, которую я нашел много десятилетий спустя. Там ей лет сорок,
на ней сплошной черный купальник, гармонирующий с черными волосами и подчеркиваю-
щий ее фигуру кинозвезды: 49 кг при росте 158 см. Ее родители, а также братья и сестры,
кроме дяди Эда, жили в Маниле, столице Филиппин. Три с лишним года мы ничего не знали
об их судьбах, пока, ближе к концу войны на Тихом океане, острова не были наконец осво-
бождены. Тем временем я, девятилетний, следил за подробностями битвы за Батаан, расска-
зами об ужасах Батаанского марша смерти и героическим сопротивлением острова-крепо-
сти Коррехидор в Манильском заливе.
Для этого у меня был живой проводник – мой отец. Когда он служил в филиппинской
полиции, созданной Соединенными Штатами, они были расквартированы на Коррехидоре,
и он точно предсказал, что Коррехидор может пасть только после истощения запасов живой
силы, оружия, боеприпасов и продовольствия. Эта осада стала повторением в XX веке битвы
за Аламо
10
. Когда отец бросил оклахомский колледж, чтобы зарабатывать себе на жизнь, он
отправился на Северо-Западное тихоокеанское побережье США и работал там лесорубом,
вступив в организацию Индустриальных рабочих мира (ИРМ)
11
. Жестокое преследование
членов этой организации заставило отца перебраться в Манилу, где его военные заслуги
помогли поступить на службу в полицию. Именно там он встретил мою мать и женился
на ней. К счастью, в 1931 году они перебрались в Чикаго, так что мы с братом родились в
Америке, и наша семья провела всю войну в безопасности – в отличие от многих маминых
родных, которые, как мы узнали впоследствии, попали в японские концлагеря.
Война изменила жизнь самым радикальным образом. Устойчиво продолжавшаяся все
двенадцать лет Великой депрессии широкомасштабная безработица, уровень которой дохо-
дил до 25 %, была внезапно устранена крупнейшей в истории государственной программой
занятости – Второй мировой войной. Миллионы здоровых молодых мужчин отправились на
10
История этого эпического сражения и испытаний, которые достались попавшим в японский плен, изложена в книге:
Eric Morris. Corregidor: The American Alamo of World War II. N. Y.: Stein and Day, 1981, reprinted paperback, N. Y.: Cooper
Square Press, 2000. (прим. автора)
11
Industrial Workers of the World (IWW) – радикальная международная рабочая организация, возникшая в 1905 г.
в Чикаго. Выступала за объединение рабочего класса и прямое самоуправление рабочих на производстве. (прим. перевод-
чика)

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
23
фронт. Их матери, жены, сестры и дочери покинули свои дома и хлынули на заводы, чтобы
строить самолеты, танки и корабли. «Арсенал демократии» в конце концов достиг такого
уровня производства, при котором корабли строились быстрее, чем немецкие подводные
лодки успевали их топить, а самолеты поднимались в небо в невиданных ранее количествах,
на которые никак не рассчитывали страны Оси. Для поддержки наших войск и союзников
были введены ограничения на продажу бензина, мяса, сливочного масла, сахара, резины и
многих других товаров. По ночам устраивали затемнение. Патрули противовоздушной обо-
роны обходили жилые кварталы и сиренами предупреждали о возможной опасности нале-
тов. Над особо важными объектами, например нефтеперегонными заводами, для защиты от
налетов вражеской авиации были установлены аэростаты воздушного заграждения – привя-
занные к земле дирижабли.
Благодаря нашей предыдущей поездке в Южную Калифорнию нашей семье было легче
переехать туда после вступления Соединенных Штатов в войну: родители надеялись найти
себе работу в бурно разраставшейся военной промышленности. Те несколько недель, кото-
рые мы провели у друзей в Лагуна-Бич, я гулял по берегу моря, смотрел на работавших там
художников, исследовал приливные водоемы и морских обитателей, любовался на груды
раковин морских ушек (ставших теперь охраняемым видом), возвышавшиеся перед мно-
гими прибрежными домиками.
Вскоре родители купили дом в маленьком городке Ломита, расположенном у основа-
ния полуострова Палос Вердес. Мама работала во вторую смену (с четырех вечера до полу-
ночи) клепальщицей на авиастроительном заводе Douglas Aircraft. Она трудилась так ловко
и усердно, что коллеги прозвали ее «клепальщица Джози» по аналогии с девушкой в косынке
со знаменитых пропагандистских плакатов Второй мировой войны
12
. Тем временем отец
работал в ночную смену охранником на судоверфи Тодда в близлежащем городе Сан-Педро.
Поэтому большую часть дня родители были на работе или отсыпались и редко видели нас
или друг друга. Нам с братом приходилось расти самостоятельно. По утрам мы сами пода-
вали себе завтрак – молоко с хлопьями. Я делал бутерброды с арахисовым маслом и вино-
градным джемом, которые мы брали с собой в школу в пакетах из коричневой бумаги.
Меня зачислили в шестой класс школы на Ориндж-стрит. Поскольку я был на полтора
года младше своих одноклассников, да еще и пропустил первую половину учебного года,
я должен был остаться в шестом классе и на следующий год. Учебная программа в моей
новой школе отставала от чикагской по меньшей мере на два года. Перспектива несколь-
ких лет такой скуки была ужасной, и я взбунтовался. Родители поговорили с директором
школы, и в результате этого разговора однажды после уроков мне предложили написать экза-
менационную работу. Я не знал, зачем это нужно, и воспринял задание как игру: ответив
на большинство из 130 вопросов, я посмотрел на последний раздел, состоявший из два-
дцати вопросов с ответами «да» и «нет», и попросту провел линию через все ответы «да»,
чтобы побыстрее освободиться. Когда впоследствии я узнал, что результаты этого экзамена
должны были определить, могу ли я не оставаться в шестом классе на второй год, я был
очень расстроен. Однако после того, как работа была проверена, эта проблема разрешилась.
Хотя в моем случае можно было бы использовать обычную проверку уровня знаний, которая
показала бы, нахожусь ли я на уровне седьмого класса, в конце концов выяснилось, что, как
ни странно, вместо этого мне предложили пройти «Калифорнийский тест на умственную
зрелость», определявший коэффициент интеллекта IQ. Несколько лет спустя я узнал, почему
мне разрешили перейти в седьмой класс. Я набрал в этом тесте самую высокую оценку,
12
Речь идет о «клепальщице Рози» (Rosie the Riveter), героине одноименной песни 1942 г., которая стала олицетворе-
нием американских женщин, работавших на военном производстве вместо ушедших на войну мужчин. Пропагандистские
плакаты (например, обложка журнала Saturday Evening Post работы Нормана Роквелла) изображали ее сильной, уверенной
женщиной в рабочем комбинезоне и красной косынке. (прим. переводчика)

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
24
которую там когда-либо видели. По статистике, средняя школа, в которую я поступил, могла
рассчитывать на ученика такого уровня не чаще одного раза в сто лет.
Хотя мои калифорнийские одноклассники отставали по учебе, они были крупнее и
гораздо спортивнее, чем их сверстники в Чикаго. Поскольку я был мельче, худее и умнее
их, казалось, что мне предстоят непростые времена. К счастью, я подружился с «вожаком»
класса, которому помогал делать домашние задания. Он был самым крупным и сильным
мальчиком, а также лучшим спортсменом. Благодаря его защите я смог закончить шестой
класс в полной безопасности. Много десятилетий спустя я с особенным чувством смотрел
вышедший в 1980 году фильм «Мой телохранитель» (My Bodyguard).
Осенью 1943 года я пошел в седьмой класс соседней с нами средней школы имени Нар-
бонна. На протяжении следующих шести лет мне предстояла нелегкая борьба за существо-
вание в качестве «белой вороны» в школе, в которой физическое развитие ценилось несрав-
нимо выше, чем умственное. К счастью, мои результаты привлекли внимание одаренного и
целеустремленного учителя английского языка Джека Чессона, который стал моим менто-
ром и во многом заменил мне родителей. Джеку было тогда двадцать семь лет; у него были
волнистые каштановые волосы, и он был красив классической красотой греческого бога. У
него всегда были наготове теплая улыбка и доброе слово, способное повысить самооценку
любого, кого встречал. Он изучал английскую литературу и психологию в Калифорнийском
университете в Лос-Анджелесе и был одним из учителей-идеалистов нового типа: хотел,
чтобы его ученики не только добились успеха, но и трудились на благо общества, в то же
время уважая достижения прошлого. Он был первым из моих замечательных учителей и на
всю жизнь остался моим другом.
Поскольку лишних денег у нас не было, родители советовали мне копить, чтобы когда-
нибудь я смог учиться в университете. Поэтому осенью 1943 года, когда мне было одинна-
дцать, я подрядился развозить газеты. Каждое утро я вставал между половиной третьего и
тремя часами и ехал на своем подержанном велосипеде (в то время у велосипедов была всего
одна передача) за три километра от дома, в некий переулок на задах торговой улицы. Мы
с моим одноклассником, который и рассказал мне об этой работе, и несколькими другими
ребятами разваливались на кучах упаковочной проволоки, оставшейся от предыдущих пачек
газет, и болтали. Когда грузовик из редакции газеты Los Angeles Examiner наконец подъ-
езжал к нам и вываливал дюжину пачек, в каждой из которых было по сотне экземпляров
газеты, все мы брали по пачке, сворачивали каждую газету по отдельности, чтобы ее было
удобнее бросать, и засовывали их в холщовые седельные сумки, свисавшие по обе стороны
велосипедного багажника над задним колесом.
По правилам военного затемнения уличные фонари не горели, и на улице стояла совер-
шеннейшая темнота, нарушаемая только фарами случайной ранней машины. Поскольку мы
находились у основания полуострова Палос Вердес, всего в нескольких километрах от оке-
ана, приходившая с моря облачность часто, особенно зимой, скрывала луну и звезды, уси-
ливая темноту и даже, как мне казалось, приглушая голоса окружающей природы. Я плыл по
улицам, как одинокий призрак, разбрасывая газеты со своего велосипеда, и слышал только
негромкое воркование голубей. С тех пор негромкие голоса голубей в темноте раннего утра
всегда пробуждали во мне воспоминания о тех временах, когда я развозил газеты.
Поскольку спать приходилось приблизительно пять часов в сутки, я все время чув-
ствовал усталость. Однажды утром, когда я катился вниз с крутого десятиметрового холма
ближе к концу своего маршрута, я задремал. Проснулся я от боли и обнаружил, что лежу
на лужайке перед домом, вокруг меня разбросаны газеты, велосипед погнулся, а почтовый
ящик валяется рядом на траве: его стойка из толстого деревянного бруса сломалась от удара
моего велосипеда. Я собрал газеты и как-то сумел привести велосипед в рабочее состояние.
Несмотря на боль и синяки, я закончил развозку и отправился в школу.

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
25
Приблизительно в полукилометре от нашего заднего двора находился аэродром
Ломита, маленький городской аэропорт, преобразованный в военную базу. Над нашими
деревьями регулярно пролетали заходившие на посадку двухмоторные истребители-бомбар-
дировщики Локхид П-38 «Лайтнинг». Поскольку в каждой пачке газет, которую я получал,
была пара запасных экземпляров – в результате неудачного броска газета могла оказаться на
крыше или в луже, – я стал заезжать на базу и продавать там свои лишние газеты по паре
центов за штуку. Вскоре солдаты начали приглашать меня в свою столовую на завтрак. Пока
они читали газеты, которые я им продавал, я набивал свой тощий живот бесконечной вет-
чиной, яичницей, тостами и оладьями. Солдаты часто возвращали мне прочитанные газеты,
чтобы я смог еще раз продать их. Однако возможность торговать газетами на военной базе
была слишком хороша для этого мира. Однажды утром, несколько недель спустя, командир
базы вызвал меня в свой кабинет и объяснил с грустью и сочувствием, что по правилам без-
опасности военного времени вход на базу отныне будет для меня закрыт. Так я, к большому
своему сожалению, разом лишился и сытных горячих завтраков, и дружбы с солдатами, и
дополнительного приработка.
Этой военной базе, ставшей впоследствии аэропортом города Торранс, было присво-
ено имя Луи Замперини
13
, выжившего в японском плену. Он вырос в нескольких километ-
рах от нашего дома. Герой ставшей бестселлером книги «Несломленный» (Unbroken) Лауры
Хилленбранд, прославившийся на беговой дорожке сперва в составе команды школы Тор-
ранса, а потом и в олимпийской сборной, ушел на войну бомбардиром тяжелого бомбарди-
ровщика Б-24 всего за пару месяцев до того, как наша семья переехала в соседнюю Ломиту.
На каждом из маршрутов развозки газет было около сотни остановок, а получали мы за
эту работу по 25 долларов в месяц (чтобы оценить эту сумму в деньгах 2014 года, ее нужно
умножить на двенадцать). Для одиннадцатилетнего мальчика это были огромные деньги.
Однако на руки мы обычно получали меньше, так как оплату нужно было собирать по кли-
ентам, и любые недостачи вычитались непосредственно из нашего заработка. Поскольку
подписка стоила что-то около 1,25 или 1,50 доллара в месяц, причем всегда находились
любители дармовщины, переезжавшие, не заплатив того, что они были должны, или вовсе
отказывавшиеся платить, а другие клиенты выплачивали только часть из-за недоставленных
газет, мы часто получали гораздо меньше оговоренной суммы. Мы собирали деньги после
уроков, в конце дня или ранним вечером, и в те дома, в которых никого не оказывалось или не
было денег, часто приходилось заезжать по нескольку раз. Большую часть своего заработка
я отдавал маме, которая покупала для меня на почте сберегательные марки. Когда в моей
книжке накапливалось таких марок на 18,75, ее можно было обменять на облигации воен-
ного займа, стоимость которых за несколько лет возрастала до 25 долларов. Стопка моих
облигаций становилась все толще, и обучение в университете казалось все реальнее. Но
потом начальник, отвечавший за доставку газет в нашем районе, начал постепенно урезать
нашу зарплату, оставляя себе все больше денег.
Когда мы нанимались на эту работу, предполагалось, что, если мы будем работать
хорошо, мы будем получать полную зарплату и, может быть, даже заслужим небольшое
повышение. Теперь же начальник забирал часть наших денег просто потому, что это сходило
ему с рук. Это было нечестно, но что могли поделать мы, простые школьники? Разве рыцари
Круглого стола короля Артура смирились бы с таким положением вещей? Конечно нет! И
мы стали действовать.
13
Замперини Луи (1917–2014) – американский легкоатлет, участник Берлинской олимпиады 1936 г. В 1943 г. его самолет
потерпел крушение в Тихом океане; после полутора месяцев дрейфа на плоту Замперини попал в плен, в котором оставался
до конца войны, причем в США он считался пропавшим без вести, а впоследствии и погибшим. По мотивам его биографии,
написанной Лаурой Хилленбранд в 2010 г., в 2014 г. был снят одноименный фильм. (прим. переводчика)

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
26
Мы с друзьями, работавшими на газету Examiner, забастовали. Наш начальник, вечно
потный, тучный мужчина лет пятидесяти, с редеющими волосами, в измятой одежде, вынуж-
ден был сам доставлять газеты по десяти маршрутам на своем старом черном «кадиллаке».
Через несколько месяцев его машина окончательно сломалась, доставка газет прекратилась,
и его уволили. Тем временем я договорился об устройстве на такую же работу для газеты
Los Angeles Daily News. В отличие от Los Angeles Examiner, это была вечерняя газета, так
что я смог наконец компенсировать многолетний недостаток сна. Прекрасным летним днем
14 августа 1945 года я как раз развозил газеты, когда люди вдруг стали выбегать из своих
домов с громкими радостными криками. Вторая мировая война закончилась. В этот день мне
исполнилось тринадцать лет, но праздновали только окончание войны.

---

Э. Торп. «Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок»
27