…Убийство президента Кеннеди стало самым трагическим событием

Еду домой,
сказал я себе. 
Слава Тебе Господи, я еду домой.
Только я лгал сам себе: 2011 год перестал быть моим домом, и я намеревался
провести там очень короткое время, при условии, что вообще смогу туда попасть.
Может, несколько минут. Теперь своим домом я считал Джоди. Точнее, ему
предстояло превратиться в мой дом после приезда туда Сейди. Сейди-девственницы.
Сейди с длинными ногами и длинными волосами и склонностью натыкаться на все,
что могло попасться под ноги… вот только в критический момент наткнулся и упал
я.
Сейди, которой не обезобразили лицо.

---

Она
была моим домом.
3 
В то утро за рулем сидела плотно сбитая женщина старше пятидесяти, в старой
черной 
куртке 
с 
капюшоном 
и 
бейсболке 
«Ред 
сокс». 
Бейдж
«ЛИЦЕНЗИРОВАННЫЙ ПЕРЕВОЗЧИК» отсутствовал. Когда мы повернули на
дорогу 196, налево, в сторону Фоллс, она спросила:
— Вы слышали новости? Готова спорить, что нет… Здесь ведь отключили
электричество?
— Какие новости? — спросил я, в полной уверенности, что уже знаю ответ:
Кеннеди мертв. Не важно, по какой причине — несчастный случай, сердечный
приступ или все-таки убийство, — но он мертв. Прошлое упрямо, и Кеннеди мертв.
— Землетрясение в Лос-Анджелесе. — Она произнесла название города как
«Лас-Анджли-ис». — Люди уже много лет говорили, что Калифорния просто
опустится в океан, и, похоже, были правы. — Она покачала головой. — Я не
собираюсь утверждать, что виноват их образ жизни — эти кинозвезды и все
такое, — но я убежденная баптистка и не собираюсь говорить, что дело совсем не в
этом.
Мы как раз проезжали лисбонский автокинотетр. «ЗАКРЫТО НА ЗИМУ, —
гласило объявление на щите под афишу. — УВИДИМСЯ В 64-М НА НОВЫХ
ФИЛЬМАХ».
— Сильное?
— Говорят о семи тысячах погибших, но когда слышишь такие числа,
становится понятно, что их больше. Чуть ли не все чертовы мосты рухнули,
автострады разнесло, всюду пожары. Похоже, та часть города, где жили негры,
выгорела полностью. Уэртс! Так вроде бы называется эта часть города. Та самая, где
жили черные. Уэртс! Да!
Я не ответил. Думал о Лохмаче, щенке, который жил у нас, когда мне было
девять лет, еще в Висконсине. Мне разрешали играть с ним во дворе до начала
школьных занятий, пока не приедет автобус. Я учил его сидеть, приносить палку,
перекатываться по земле, все такое, и учился он быстро — умный щенок! Я очень
его любил.
По прибытии автобуса мне полагалось запирать калитку во двор, а уже потом
бежать к автобусу. Лохмач всегда ложился на кухонное крыльцо. Моя мать звала его
и кормила завтраком после того, как возвращалась, отвезя отца на местную
железнодорожную станцию. Я всегда помнил о том, что надо запирать калитку — во
всяком случае, не помню, чтобы когда-нибудь забыл это сделать, — но однажды,
когда я вернулся из школы, мама сказала мне, что Лохмач мертв. Он оказался на
улице, и его сбил автофургон. Она не упрекнула меня словом, но ее взгляд упрекнул,
потому что она тоже любила Лохмача.
«Я запер его, как всегда», — оправдывался я сквозь слезы, и — как и говорю —
я верю, что так и сделал. Возможно, потому, что прежде всегда запирал. В тот вечер

---

мы с отцом похоронили Лохмача в нашем дворе. 
Наверное, это незаконно,
пожал
плечами отец, 
но я никому не скажу, если ты не скажешь.
Потом я долго лежал без сна, мучаясь тем, что не мог вспомнить, запер я
калитку или нет, в ужасе от того, что мог ее не запереть. Не говоря уже о чувстве
вины. Оно не покидало меня долго, год, а то и больше. Если бы я смог вспомнить,
запер калитку или нет, не сомневаюсь, что оно ушло бы раньше. Но я не мог. Запер я
калитку или не запер? Вновь и вновь я перебирал в памяти события последнего утра
моего щенка, но отчетливо мог вспомнить, лишь как тянул его за поводок и кричал:
«Принеси, Лохмач, принеси!»
То же самое я ощущал, когда ехал в Фоллс. Поначалу пытался сказать себе, что
в конце ноября 1963 года землетрясение произошло и в прежней реальности,
которую я не менял. Просто я этого не помнил, как не помнил покушение на Эдвина
Уокера. Я же говорил Элу Темплтону, что диплом защищал по английскому языку и
литературе, а не по истории.
Но не складывалось. Если бы такое землетрясение произошло в той Америке,
где я жил до моего визита в прошлое через «кроличью нору», я бы о нем знал.
Конечно, случались и более крупные природные катастрофы — в 2004 году цунами
в Индийском океане унесло жизни двухсот тысяч человек, — но семь тысяч
погибших — это для Америки много, в два раза больше, чем число жертв
одиннадцатого сентября.
Потом я спросил себя, как содеянное мной в Далласе могло вызвать
упомянутую женщиной-таксистом природную катастрофу в Лос-Анджелесе? Ответ
напрашивался только один: «эффект бабочки». Но каким образом он мог проявиться
так скоро? Никаким. Причинно-следственная связь между этими двумя событиями
определенно отсутствовала.
И все-таки какая-то глубинная часть моего сознания шептала: 
Это сделал ты.
Ты стал причиной смерти Лохмача, то ли оставив калитку открытой, то ли не
заперев ее на задвижку… и это сделал ты. Вы с Элом много рассуждали о спасении
тысяч жизней во Вьетнаме, но это твой первый реальный взнос в Новую историю:
семь тысяч погибших в Лос-Анджелесе.
Этого просто не могло быть. А если вина все-таки лежала на мне…
Проблем быть не может,
говорил Эл. 
Если что-то пойдет не так, ты просто
вернешь все на круги своя. Это не сложнее, чем стереть ругательство с классной
доски.
— Мистер, — ворвался в мои размышления голос женщины-таксиста, — мы
приехали. — Она с любопытством уставилась на меня. — Стоим уже три минуты.
Магазины еще не открылись, слишком рано. Вы действительно хотели приехать
сюда?
Я, может, и не хотел, но знал, что должен. Заплатил по счетчику, добавил
щедрые чаевые (деньги, в конце концов, принадлежали ФБР), пожелал ей доброго
дня и вылез из кабины.
4 

---

В Лисбон-Фоллс воняло, как и прежде, но хотя бы не отключили подачу
электроэнергии. Желтая мигалка над перекрестком раскачивалась на северо-
западном ветру. В «Кеннебек фрут» не горела ни одна лампа, витрину не украшали
ни яблоки, ни апельсины, ни бананы. На двери винного магазина висела табличка:
«ОТКРЫВАЕМСЯ В 10.00». По Главной улице проезжали редкие автомобили.
Несколько пешеходов, подняв воротники, торопливо шли по тротуару. Зато на
другой стороне фабрика Ворамбо работала на полную мощь. Даже с того места, где
я стоял, до меня доносилось отчетливое 
шурш-шурш
огромных плоско-прядильных
станков. Потом я услышал кое-что еще: кто-то звал меня, пусть и не по одному из
двух моих имен.
— Джимла! Эй, Джимла!
Я посмотрел в сторону фабрики, думая: 
Он вернулся, Желтая Карточка
вернулся из страны мертвых. Совсем как президент Кеннеди.
Только тот, кто меня звал, не был Желтой Карточкой, точно так же, как таксист,
отвозивший меня от автобусной станции в «Тамарак мотор корт», не был таксистом,
с которым я в 1958 году приехал в «Тамарак мотор корт» из Лисбон-Фоллса. Однако
оба таксиста во многом напоминали друг друга, потому что прошлое стремится к
гармонии. Соответственно и мужчина на другой стороне улицы напоминал алкаша,
который просил у меня бакс по случаю двойной выплаты в зеленом доме. Теперь я
видел, что он гораздо моложе Желтой Карточки, а его черное пальто более новое и
чистое… но практически то же самое.
— Джимла! Сюда! — звал он. Ветер раздувал длинные полы, раскачивал
висевшую на цепи табличку точно так же, как мигалку. Впрочем, надпись на
табличке я все равно мог прочесть: