часть мозга; считается также, что она вбирает в себя весь негатив
регулярных неприятностей вроде того хронического стресса, который мы
постоянно испытываем от каждодневного впрыскивания отрицательных
эмоций, – в противоположность “хорошенькому бодрящему стрессу” от
внезапного появления тигра в вашей гостиной. Мы можем урезонивать себя
сколько угодно, но гиппокампус принимает хронические стрессы всерьез, и
начинается необратимый процесс атрофии. Вопреки расхожему мнению
эти мелкие, внешне безобидные раздражители не делают нас сильнее; они
способны искалечить нашу личность.
Бесконечный поток информации отравлял существование Ниро. Он
еще мог бы стерпеть, если бы цифры по результатам деятельности
поступали к нему раз в неделю, но они обновлялись ежеминутно.
Собственный портфель акций доставлял ему меньше негативных эмоций,
чем портфели клиентов, просто потому, что его можно было не
отслеживать непрерывно.
Если нейробиологическая система Ниро стала жертвой ошибки
подтверждения, реагируя на зримое и сиюминутное, то свое сознание он
еще в состоянии был направить на преодоление ее пагубных последствий,
сосредоточившись на глобальном. Он отказывался смотреть распечатки
показателей эффективности за период меньше чем 10 лет. Зрелость (в
профессиональном смысле) наступила для Ниро одновременно с биржевым
кризисом 1987 года, принесшим ему колоссальную прибыль с тех немногих
акций, которые он контролировал. После этого можно было уже не
беспокоиться за показатели эффективности. У Ниро было всего четыре
таких удачных года почти за двадцать лет его работы на фондовом рынке.
Но ему хватило бы и одного. Ему хватило бы даже одного удачного года в
столетие.
Инвесторов он находил легко: они делали взносы в его бизнес как в
страховую компанию, и взносы немалые. Единственное, что от него
требовалось, – это выражать легкое презрение к тем из них, которыми он не
дорожил, что давалось ему без особых усилий. Однако он всегда оставался
безукоризненно, старомодно вежливым. Это был способ не выглядеть в
глазах клиентов виноватым, а напротив, как ни странно, вызывать у них
уважение – к такому выводу пришел Ниро после долгой череды потерь.
Люди поверят любым вашим словам, если не обнаруживать перед ними
слабости; они, как звери, чуют мельчайшие трещинки в броне уверенности
еще до того, как те станут явными. А лучшая оправа уверенности –
предельная вежливость и дружелюбие, которые позволяют манипулировать
людьми, не обижая их. Ниро понимал, что если ты ведешь себя в бизнесе
как неудачник, то и обращаться с тобой будут как с неудачником, – планку
задаешь ты сам. Нет абсолютной меры добра и зла. Важно не
что
ты
говоришь людям, а
как
ты это говоришь, особенно если тебе удается
сохранять сдержанность и олимпийское спокойствие.
Во время работы в инвестиционном банке Ниро пришлось иметь дело
со стандартной формой оценки сотрудника. Предполагалось, что эта форма
должна отражать “производительность” – очевидно, чтобы сотрудники не
расслаблялись. Ниро считал процедуру оценки бредовой: она не столько
позволяла судить о качестве работы трейдера, сколько поощряла его
гнаться за сиюминутными выгодами, пренебрегая возможностью кризиса.
Однажды Ниро, тогда еще новый сотрудник, сидел и внимательно слушал,
как “непосредственный руководитель” оценивает его работу. Когда тот
вручил ему форму оценки, Ниро изорвал ее на мелкие кусочки прямо на
рабочем месте. Он сделал это очень медленно, наслаждаясь контрастом
между смыслом поступка и спокойствием, с каким он рвал бумагу.
Начальник побелел от ужаса и выпучил глаза. Ниро действовал
сосредоточенно и по-будничному неторопливо, опьяненный духом борьбы
за свои убеждения и эстетикой этой сцены. То было великолепное
сочетание изящества и достоинства. Ниро знал: теперь – либо уволят, либо
оставят в покое. Его оставили в покое…
Do'stlaringiz bilan baham: |