|
Евгений Николаевич Трубецкой «Умозрение в красках».
Сущность той жизненной
правды, которая противополагается древнерусским религиозным искусством образу
звериному, находит себе исчерпывающее выражение не в том или ином иконописном
изображении, а в древнерусском храме в его целом. Здесь именно храм понимается как
то начало, которое должно господствовать в мире. Сама вселенная должна стать храмом
Божиим. В храм должны войти все человечество, ангелы и вся низшая тварь. И именно в
этой идее мирообъемлющего храма заключается та религиозная надежда на грядущее
умиротворение всей твари, которая противополагается факту всеобщей войны и
всеобщей кровавой смуты… Здесь мирообъемлющий храм выражает собою не
действительность, а идеал, не осуществленную еще надежду всей твари. В мире, в
котором мы живем, низшая тварь и большая часть человечества пребывает пока вне
храма. И постольку храм олицетворяет собою иную действительность, то небесное
будущее, которое манит к себе, но которого в настоящее время человечество еще не
достигло. Мысль эта с неподражаемым совершенством выражается архитектурою наших
древних храмов, в особенности новгородских…
Византийский купол над храмом изображает собою свод небесный, покрывший
землю. Напротив, готический шпиц выражает собою неудержимое стремление ввысь,
подъемлющее от земли к небу каменные громады. И, наконец, наша отечественная
«луковица» воплощает в себе идею глубокого молитвенного горения к небесам, через
которое наш земной мир становится причастным потустороннему богатству. Это
завершение русского храма - как бы огненный язык, увенчанный крестом и к кресту
заостряющийся… Нужно ли доказывать, что между наружным и внутренним существует
полное соответствие; именно через это видимое снаружи горение небо сходит на землю,
проводится внутрь храма и становится здесь тем его завершением, где все земное
покрывается рукою Всевышнего, благословляющей из темно-синего свода. И эта рука,
побеждающая мирскую рознь, все приводящая к единству соборного целого, держит в
себе судьбы людские…
Так утверждается во храме то внутреннее соборное объединение, которое должно
победить хаотическое разделение и вражду мира и человечества. Собор всей твари как
грядущий мир вселенной, объемлющий и ангелов, и человеков, и всякое дыхание земное,
-
такова основная храмовая идея нашего древнего религиозного искусства,
господствовавшая и в древней нашей архитектуре, и в живописи…
Ее господствующая тенденция односторонне характеризовалась неопределенным
выражением «аскетизм» и в качестве «аскетической» отбрасывалась, как отжившая
ветошь… Как совместить этот аскетизм с этими необычайно живыми красками? В чем
заключается тайна этого сочетания высшей скорби и высшей радости?… Безо всякого
сомнения, мы имеем здесь две тесно между собой связанные стороны одной и той же
религиозной идеи: ведь нет Пасхи без Страстной седьмицы и к радости всеобщего
воскресения нельзя пройти мимо животворящего креста Господня. Поэтому в нашей
иконописи мотивы радостные и скорбные, аскетические, совершенно одинаково
необходимы… Важнейшее в ней, конечно, - радость окончательной победы Богочеловека
над зверочеловеком, введение во храм всего человечества и всей твари; но к этой
радости человек должен быть подготовлен подвигом: он не может войти в состав Божьего
храма таким, каков он есть, потому что для необрезанного сердца и для разжиревшей,
463
самодовлеющей плоти в этом храме нет места: и вот почему иконы нельзя писать с
живых людей.
Икона - не портрет, а прообраз грядущего храмового человечества. И, так как этого
человечества мы пока не видим в нынешних грешных людях, а только угадываем, икона
может служить лишь символическим его изображением. Что означает в этом
изображении истонченная телесность? Это - резко выраженное отрицание того самого
биологизма, который возводит насыщение плоти в высшую и безусловную заповедь. Ведь
именно этой заповедью оправдывается не только грубо-утилитарное и жестокое
отношение человека к низшей твари, но и право каждого данного народа на кровавую
расправу с другими народами, препятствующими его насыщению. Изможденные лики
святых на иконах противополагают этому кровавому царству самодовлеющей и сытой
плоти не только «истонченные чувства», но прежде всего - новую норму жизненных
отношений. Это - то царство, которого плоть и кровь не наследуют…
Мысль эта развивается во множестве архитектурных и иконописных изображений,
которые не оставляют сомнения в том, что древнерусский храм в идее являет собою не
только собор святых и ангелов, но собор всей твари. Особенно замечателен в этом
отношении древний Дмитриевский собор во Владимире на Клязьме (XII в.). Там наружные
стены покрыты лепными изображениями зверей и птиц среди роскошной растительности.
Это - не реальные изображения твари, как она существует в нашей земной
действительности, а прекрасные идеализированные образы. Тот факт, что в центре этот
радостный мотив нашей иконописи связан с ее аскетическим мотивом, это ясно для
всякого, кто хоть сколько-нибудь знаком с нашими и греческими «житиями святых». И тут
и там мы одинаково часто встречаем образ святого, вокруг которого собираются звери
лесные и доверчиво лижут ему руки. По объяснению св. Исаака Сирина здесь
восстанавливается то первоначальное райское отношение, которое существовало когда-
то между человеком и тварью...
Сущность этого нового мироощущения как нельзя лучше передается словами св.
Исаака Сирина. По его объяснению, признак сердца милующего есть «возгорение сердца
у человека о всем творении, о человеках, о птицах, о животных, о демонах и о всякой
твари. При воспоминании о них и при воззрении на них очи у человека источают слезы.
От великой и сильной жалости, объемлющей сердце, и от великого страдания сжимается
сердце его, и не может оно вынести, или слышать, или видеть какого-либо вреда или
малой печали, претерпеваемых тварью. А посему и о бессловесных и о врагах истины и о
делающих ему вред ежечасно со слезами приносит молитву, чтобы сохранились они и
были помилованы; а также о естестве пресмыкающихся молится с великою жалостью,
какая без меры возбуждается в сердце его до уподобления в сем Богу». В этих словах мы
имеем конкретное изображение того нового плана бытия, где закон взаимного пожирания
существ побеждается в самом своем корне, в человеческом сердце, через любовь и
жалость. Зачинаясь в человеке, новый порядок отношений распространяется и на
низшую тварь. Совершается целый космический переворот: любовь и жалость открывают
в человеке начало новой твари.
464
Do'stlaringiz bilan baham: |
