I
Спекулятивной, или метафизической основы платоновской теории социальных изменений я уже касался. Это
— мир неизменных форм или идей, отблеском которого является мир изменяющихся в пространстве и времени
вещей. Формы и идеи — не только неизменны, неуничтожимы и не подвержены пагубному воздействию, они
совершенны, истинны, реальны и благи. В «Государстве» Платон определил «благое» как «все хранительное», а
«зло» как «все губительное и разрушительное»
1
. Совершенные и благие формы или идеи предшествуют копиям,
чувственным вещам, являясь начальным пунктом всех изменений текучего мира
2
. Такое понимание используется
Платоном для оценки общей тенденции, главного направления изменений в мире чувственных вещей. Ведь если
начальный пункт всех
изменений совершенен и благ, то изменения могут происходить лишь в направлении,
уводящем от совершенства и блага и приводящем к несовершенству и злу, т. е. к разложению.
Эта теория может быть развита подробнее. Чувственная вещь тем менее подвержена разложению, чем более
она напоминает свою форму или идею, ведь сами формы неразложимы. Однако чувственные или созданные
вещи не являются совершенными копиями идей. Ни одна копия не может быть совершенной, поскольку она
только подражает подлинной реальности,
она есть только видимость, иллюзия, ложь. Поэтому никакие
чувственные вещи (за исключением, быть может, совершеннейших) не напоминают свои формы настолько, чтобы
стать неизменными. «Оставаться вечно неизменными и тождественными
самим себе подобает лишь
божественнейшим существам, природа же тела устроена иначе», —
говорит Платон
3
. Если чувственная,
созданная вещь — как, например, физическое тело или человеческая душа — является хорошей копией
соответствующей идеи, то сначала она может изменяться лишь незначительно. Так, древнейшие,
первичные
изменения и движения — движения человеческой души — все еще «божественны» (в отличие от вторичных и
третичных изменений). Однако всякое изменение, сколь бы малым оно ни было, снижая меру сходства вещи с ее
формой, делает вещь другой, а потому и менее совершенной. Таким образом, вещь становится все более
подверженной изменениям и разложению с каждым новым изменением, которое все более удаляет ее от ее
формы, являющейся ее «причиной неподвижности и пребывания в покое», как говорит Аристотель,
пересказывающий Платона еще и таким образом: вещь «возникает, когда она сопричастна идее, и уничтожается,
когда она утрачивает ее». Этот процесс вырождения, поначалу медленный, а затем все убыстряющийся, этот
закон падения и разложения был красочно описан Платоном в «Законах», последнем из его великих диалогов.
Цитируемый далее отрывок касается прежде всего предназначения человеческой души, но Платон ясно дает
понять, что сказанное относится также и ко всем вещам, «сопричастным душам», каковыми для него являются
все живые существа. «Итак, все, что причастно душе, изменяется ... при этом все перемещается согласно закону
и распорядку судьбы. То,
что меньше изменяет свой нрав, движется по плоской поверхности; то же, что
изменяется больше, и притом в сторону несправедливости, падает в бездну и попадает в те места, о которых
говорят, что они находятся внизу». (Далее в этом фрагменте Платон говорит о следующей возможности: «Если же
душа, по своей ли собственной воле или под сильным чужим влиянием, изменяется в сторону большей
добродетели, то, слившись с божественной добродетелью, она становится
особенно добродетельной и
переносится на новое, лучшее и совершенно святое место». Проблему исключительной души, которая может
спастись и, возможно, спасти других от действия закона предопределения, мы обсудим в главе 8.) Несколько
ранее в тех же «Законах» Платон так выражает свое учение об изменениях: «Перемены во всем, за исключением
злых бедствий, — это самое ненадежное дело: это касается и смены всех времен года, и смены ветров, и
перемен в укладе телесной жизни, в характере — словом, изменение не в чем-то одном, но решительно во всем,
исключая, как я сейчас сказал, лишь злых бедствий».
Короче говоря, Платон учит нас тому,
что всякое
Do'stlaringiz bilan baham: 
