Text-kissil-Palomnichestvo-print+. pdf

потоки солнца мощно проливаются на окружающую нас рав-
нину. Все затихло перед этим грохотом, и Люберон кажется 
только огромной глыбой тишины, к которой я беспрестанно 
прислушиваюсь. Я слышу, как кто-то ко мне бежит издалека, 
невидимые друзья зовут меня, моя радость растет, такая же, 
как и много лет назад. И снова счастливая загадка помогает 
мне все постигнуть. В чем абсурдность мира? В этом ли сия-
нии или в воспоминании о том, что его не было? В моей памяти 
хранится так много солнца, как могу я настаивать на абсурде? 
Всех вокруг меня это удивляет; иногда я сам дивлюсь этому. Я 
мог бы ответить и им, и себе, что именно солнце мне в этом 
помогает, и что его свет в мрачном сверкании своей мощи 
формирует Вселенную и ее формы. Но все это можно сказать 
и иначе, и я хотел бы перед этим черно-белым светом, кото-
рый всегда был для меня светом истины, просто объяснить-
ся по поводу абсурда, слишком мне знакомого, чтобы терпеть, 
когда о нем рассуждают, не учитывая нюансов. Впрочем, раз-
говор о нем снова приведет нас к солнцу. […] Стоит ли уточ-
нять, что в опыте, который меня интересовал, и о котором 
мне случалось писать, абсурд может рассматриваться лишь 
как отправная точка, даже если воспоминание о нем или страх 

---

124
перед ним сопровождают все последующие поступки. […] Так 
или иначе, но как ограничиться мыслью, будто ничто не имеет 
смысла и отчаяние подстерегает на каждом шагу? Не докапы-
ваясь до сути вещей, можно по крайней мере заметить, что 
как нет абсолютного материализма (ведь только для того, 
чтобы произнести это слово, надо тут же признать, что в 
мире есть нечто большее, чем материя), точно так нет и то-
тального нигилизма. В тот момент, когда говорят, что все – 
бессмыслица, выражают нечто, имеющее смысл. Отрицать в 
мире всякий смысл – это значит свести на нет любое суждение 
о ценностях. […] В самом мрачном нашем нигилизме я искал 
только повод его преодолеть. И отнюдь не из отваги или там 
редкостной возвышенности души, но из инстинктивной вер-
ности свету, в котором я родился и где уже миллионы лет люди 
научились славить жизнь даже в страдании. [...] Того, что мы 
существуем, того, что мы должны существовать, вполне до-
статочно, чтобы заполнить наши жизни и стать предметом 
наших усилий». 
Изучив миниатюрный Лурмарен, мы стали осваивать его 
окрестности. Во время прогулки по дороге, ведущей в севе-
ро-западном направлении, Вероника спросила:
– А куда ведет этот путь?
– Это философский вопрос или прямолинейный, обыва-
тельский?
– Мой вопрос следует понимать буквально, – отрезала моя 
спутница с ноткой недовольства в голосе, вызванной моим ви-
тиеватым вопрошанием.
Почувствовав неловкость момента, я виновато ответил:
– Эта дорога ведет в городок Иль-сюр-ла-Сорг.
– Чем примечателен он?
– Там живет около 20 тыс. человек, он знаменит своими мно-
гочисленными часовнями и Домом-музеем Рене Шара. Летом 
1948 и 1949 годов Камю с семьей отдыхал в окрестности этого 
городка. Живя в Лурмарене, он часто навещал там своего друга 
Рене Шара.

---

125
– Извините, но я не знаю, кто 
такой Рене Шар? – чистосердечно 
призналась Вероника.
– И неудивительно: в нашем 
отечестве этого французского по-
эта мало переводили из-за слож-
ности перевода, – со знанием дела 
заметил я. 
– Тогда расскажите о нем.
– Его судьба была тесно пере-
плетена с жизнью Альбера Камю. 
Поэтому мой рассказ о нем будет 
лишь в этом контексте: