Одно из фольклорных произв раннего Л. (1831), в к-ром широко использованы олицетворения метафорич параллели («мать степь широкая», «братья березы да сосны»), свойственные поэтике «удалых» песен

«БУЛЕВАР», стихотворение Л. (1830), содержащее сатирич. панораму моск. бульвара и портреты его завсегдатаев. Сатиры «на Тверской бульвар» и гулянья на Пресне с памфлетными характеристиками известных лиц были широко распространены еще в 1810-е гг.; ср. сатиры 1811, принадлежавшие, по-видимому, моск. чиновнику П. Мяснову («РА», 1908, № 1, с. 298; «РС», 1909, № 9, с. 557). О популярности их в 20-х гг. упоминают П. А. Вяземский и А. С. Пушкин; позже имел хождение «Панский бульвар» А. Н. Креницына, и др. Возможно, в стих. Л. отразилось знакомство с «Горем от ума» А. С. Грибоедова; предметом сатиры Л. также является «фамусовская» Москва. Вероятно, все или почти все персонажи «Булевара» имеют реальных прототипов. Не установлено, кого Л. скрыл под инициалом «Ч****». Старик с «восточною душой», посвятивший свои дни любви, - возможно, поэт и журналист П. И. Шаликов. Прямо названы А. П. Башуцкий, известный готовностью объяснять самые невероятные вещи, и Ф. И. Мосолов - генерал, старый холостяк, живший на Тверском бульваре. Сатирич. строфы стих. перемежаются лирич. отступлениями. Строфика «Булевара» (восьмистишие с исключительно мужской рифмовкой по схеме abababcc) отмечена свойственным раннему Л. стремлением к эксперименту и подсказана англ. поэзией.
ВОЛЯ», одно из фольклорных произв. раннего Л. (1831), в к-ром широко использованы олицетворения - метафорич. параллели («мать - степь широкая», «братья - березы да сосны»), свойственные поэтике «удалых» песен. Персонифицированный образ воли, хорошо известный в нар. лирике, постоянные эпитеты, оригинальность строфики, разнообразие ритма, создающие впечатление близости к нар. стиху, - все это свидетельствует об успешном усвоении Л. народно-песенной формы (см. стих. «Желанье»). По форме и содержанию стих. «Воля» близко нар. разбойничьим песням (ср.: Песни, собр. П. В. Киреевским, Новая серия, в. II, ч. 2, М., 1929, № 1642, 2049; Великорусские нар. песни, изд. проф. А. И. Соболевским, т. 3, СПБ, 1897, № 213-235, 263). Мотив «воли», «вольности», постоянный и по-разному преломляемый в лирике Л., осознается им как безусловная ценность: «Воля-волюшка, / Вольность милая, / Несравненная». Фольклорного героя Л. воля «роднит» с миром, оказывается способом подлинной связи с ним: «И вольность мне гнездо свила, / Как мир - необъятное!». В лит-ре отмечается близость «Воли» к стихотв. опытам декабристов, представляющим собой «перелицовку фольклорного текста» (С. Елеонский). Стих. написано сложным размером - анапестами, варьирующимися с помощью пауз, усечений, замен другими метрами.
С незначит. изменениями «Воля» вошла в роман «Вадим» как песня пугачевцев (2-я ред.).
ВРЕМЯ СЕРДЦУ БЫТЬ В ПОКОЕ», раннее стих. Л. (1832), ориентированное на психологич. элегию 1820-х гг., зависимость от к-рой в пределах еще не сложившегося поэтич. мира и филос. круга идей Л. здесь особенно ощутима. Центр. мысль стих., исследующего определ. стадию угасания любовного чувства, выражена в словах: «Слишком знаем мы друг друга, / Чтоб друг друга позабыть». Эти строки повторены в стих. «К*» («Я не унижусь пред тобою»), что свидетельствует об особой значимости для поэта данной формулы. Эмоциональная ситуация находит параллель в мире природы: обращаясь к неоднократно использованному образу утесов, Л. говорит о глубинной связанности их при внешней разобщенности («Но приметно сохранила / Знаки каждая скала. / Что природа съединила, / А судьба их развела»); «знаки» из последней строфы стих. корреспондируют со «следом» (см. Время и вечность в ст. Мотивы), оставленным в сердце героя (1-я строфа). Стих. обращено, вероятно, к Н. Ф. Ивановой, как и стих. "К*" ("Я не унижусь пред тобою"), в черновом автографе к-рого первоначально повторялась с небольшим изменением и вся 1-я строфа данного стих. (см. Ивановский цикл).
«НАПОЛЕОН» (Дума), одно из стих. наполеоновского цикла (1830). Продолжает - идейно и тематически первую элегию «Наполеон» (1829), в к-рой франц. император изображен как высокий трагич. герой. Стих. носит «оссианический» (см. Оссиан) характер; в нем действует не герой, но «тень», «призрак» героя. Романтич. реалии достаточно отчетливы: призрак появляется в сумерки («меж днем и темнотой»), в бурю. Хотя Наполеон представлен как историч. личность, ему свойственны черты романтич. героя лермонт. лирики. Характерны строки о притягательной и «опасной» власти славы (ср. 4-ю строфу стих. «1831-го июня 11 дня»), о неизменности всего истинно героического и великого: в ссылке Наполеон сохранил «гордыню прежних дней», но и после смерти он является полным «прежних дум», с знакомым человечеству жестом: «И две руки, сложенные крестом» (ср. отточенную формулировку этой мысли в стих. «Эпитафия Наполеона»: «Великое ж ничто не изменяет»).
Возможно влияние пушкинского стих. «Наполеон» (опубл. 1826). Стихи 9-10-й и 49-50-й перефразируют стихи из 7-й главы (XIX строфа) «Евгения Онегина». Подзаголовок «Дума», по предположению Б. Эйхенбаума, ведет к К. Ф. Рылееву, хотя по своей структуре рылеевские «Думы» и стих. Л. глубоко различны