Литература по вопросу в соответствии с программой курса истории русской литературы XIX века в университетах. Учебное пособие предназначено для студентов-филологов

«Повести Белкина». Болдинская осень 
В августе 1830 года Пушкин отправился из Петербурга через Москву в Нижегородскую 
губернию, в родовое имение отца – Болдино для принятия его в свое владение. 31 августа, в день 
отъезда в Болдино, Пушкин писал Плетневу: «Осень подходит. Это любимое мое время – здоровье 
мое обыкновенно крепнет – пора моих литературных трудов настает». 3-го сентября он прибыл в 
Болдино, а 9-го сообщал Плетневу: «…что за прелесть здешняя деревня! …соседей ни души; езди 
верхом сколько душе угодно, пиши дома, сколько вздумается, никто не помешает. Уж я тебе 
наготовлю всячины, и прозы и стихов». А 9-го декабря, через несколько дней после отъезда из 
Болдина, все тому же Плетневу Пушкин пишет: «Скажу тебе (за тайну), что я в Болдине писал, как 
давно уже не писал. Вот что я привез сюда: две последние главы «Онегина», восьмую и девятую, 
совсем готовые в печать. Повесть, писанную октавами (стихов 400), которую выдадим Аноним. 
Несколько драматических сцен или маленьких трагедий, именно: «Скупой рыцарь», «Моцарт и 
Сальери», «Пир во время чумы» и «Дон Жуан». Сверх того, написал около 30 мелких стихотворений 
Хорошо? Еще не все (весьма секретное). Написал я прозою 5 повестей, от которых Баратынских ржет 
и бьется…»
Раньше другого в Болдине были написаны «Повести Белкина». Пушкин писал их не просто 
легко, но с наслаждением, весело, увлеченно, испытывая радость быстрого вдохновения. «Повести 
Белкина», написанные в сентябре-октябре 1830 года, были произведениями зрелого таланта, 
чувствующего свою силу и способного творить в условиях полной внутренней свободы. При этом 
характер поэтической свободы повестям как раз и придавало это народное, это пушкинское «веселое 
лукавство ума». Кюхельбекер писал о «Повестях Белкина» в своем дневнике: «Прочел я четыре 
повести Пушкина… и, читая последнюю, уже мог от доброго сердца смеяться. Желал бы я, чтоб об 
этом узнал когда-нибудь мой товарищ…» Луково-иронический подтекст повестей заметен уже в 
эпиграфе, взятом из комедии Фонвизина «Недоросль»: «Г-жа Простакова. То, мой батюшка, он еще 
сызмальства к историям охотник. Скотинин. Митрофан по мне». В этом эпиграфе – стилистический 
ключ, стилистическая настройка ко всему повествованию. Такой эпиграф предполагает в дальнейшем 
живую игру воображения, свободный вымысел, занимательные истории. Установка на игру, на 
ироническую многоплановость повествования можно увидеть и в предисловии «От издателя». 
Занятый разгадкой личности воображаемого автора повестей Ивана Петровича Белкина и желая 
удовлетворить любопытство «любителей отечественной словесности», Пушкин с веселым 
лукавством замечает: «Для сего обратились было мы к Марье Алексеевне Трефилиной, ближайшей 
родственнице и наследнице Ивана Петровича Белкина; но, к сожалению, ей невозможно нам
доставить никакого о нем известия, ибо покойник вовсе не был ей знаком». Пушкин с самого начала 

---

87
позволяет себе посмеяться одновременно и над читателем, и над своим героем, и над самим собой. 
Предисловие лишь стилизовано под серьезность, но не должно восприниматься как серьезное на 
самом деле. Главное здесь – пародийная стихия, свободная и веселая поэтическая игра. 
Белкин Иван Петрович – вымышленный персонаж-повествователь, помещик села Горюхина, 
рожденный в 1798 году от «честных и благородных родителей», отец – секунд-майор; выученный 
деревенским дьячком и пристрастившийся к сочинительству; в 1815-1823 году служивший в 
пехотном егерском полку, не пивший; осенью 1828 года, до «публикации» повестей, умерший от 
простудной лихорадки. Белкин именно персонаж, его образ создан с помощью традиционного набора 
литературных приемов: «биографию» Белкина читатель узнает из письма «одного почтенного мужа», 
ненарадовского помещика, к которому «издателя» отсылает Марья Алексеевна Трафилина, 
ближайшая родственница и наследница покойного. Такой простодушный автор-герой призван 
прежде всего встать на границе между вымышленным, литературным миром – и «бедным» миром 
русской провинции, соединив их собою. Так или иначе все повести цикла строятся на одном и том же 
приеме: герой придумывает сценарий своей жизни, опираясь на красивую, условную 
«романтическую» традицию, а жизнь навязывает ему свой сюжет, гораздо более «романтический», 
литературный и невероятный. Если бы такое построение принадлежало непосредственно Пушкин, – 
это выглядело бы очередной игрой в «литературу», выдумкой, но автор повестей – Белкин. Белкин в 
некотором роде сочинитель, но это «усредненный» автор. Белкин даже росту «среднего»; его портрет 
– подчеркнуто общерусский: серые глаза, русые волосы, нос прямой, лицом бел и худощав. Белкин – 
полное отсутствие индивидуальных черт. Белкин неспособен ничего выдумать: все повести, 
приписанные ему, суть пересказы историй, слышанных им от «разных особ»; даже названия деревень 
– и те не вымышлены, а позаимствованы из окружающей реальности. А значит, и развязки его 
повестей – не «литературны», а «бытийственны». Да и сам Белкин построил свою жизнь 
«романтически», как бы вопреки бедности и убогости провинциального уклада. Но ему судьба не 
предложила свою счастливую развязку жизненного сюжета: мягким юмором окрашены последние 
фразы из письма «одного почтенного мужа» - рукописи Белкина после его безвременной кончины 
ключница пустила на оклейку и хозяйственные нужды. И это вносит в общую мелодию «повестей» 
необходимую для ее полноты грустную ноту. 
Все повести, входящие в белкинский цикл, действительно, занимательные истории, но они не 
все веселые, есть среди них и вполне серьезные, и грустные, как «Станционный смотритель». 
«Повести Белкина» - это свободные опыты в разных родах и с разными манерами повествования. 
Повести, входящие в этот цикл, все разнотипные, ни одна из них не похожа на другую. «Выстрел» - 
это род романтической новеллы с острым сюжетом, с необыкновенным и загадочным героем, с 
неожиданным финалом. «Метель» тоже в сюжетной основе романтическая новелла, но не однородная 
в своей стилистике. Отчасти она в духе Жуковского (недаром и эпиграф к ней из Жуковского), но 
характерный для Жуковского и для других романтиков сюжет в ней не просто в чуть обновленном 
виде повторяется, но и пародируется: «Само собой разумеется, что молодой человек пылал равной 
страстью и что родители его любимой, заметя их взаимную склонность, запретили дочери о нем 
думать». Сюжет в «Метели» строится по законам известной читателю литературы, и автор не только 
не скрывает этого от читателя, но сам при всяком удобном случае указывает на это. Происходит 
ироническое обнажение литературного приема. И в нем-то как раз и заключается больше всего 
художественно неожиданного. Авторская ирония не ослабевает, а, напротив, делается еще очевиднее 
в решающих точках развития сюжетного действия. В конце новеллы герой войны, полковник 
Бурмин, человек с загадочным прошлым и потому особенно привлекательный для дам, объясняется с 
Марьей Гавриловной: «Я поступил неосторожно, предаваясь милой привычке, привычке видеть и 
слышать вас ежедневно…» (Марья Гавриловна вспомнила первое письмо…)». Ирония у Пушкина 
пронизывает все повествование. Она в нем начало созидающее, как когда-то в «Руслане и Людмиле», 
где Пушкин, разрушая старые поэтические формы, создавал новые, там и здесь он творит новую 
прозу, разрушая старые, излюбленные ее каноны. В этом смысле внутренне похож на «Метель» 
рассказ «Барышня-крестьянка», похож при всем видимом различии. В «Барышне-крестьянке» нет и 
намека на романтическую поэтику, в ней нет ничего таинственного, загадочного, неожиданно-
странного. Но при этом авторский голос в рассказе оказывается сродни авторскому голосу в 
«Метели». В нем тоже звучит что-то шутливое, озорное, лукавое, только в «Барышне-крестьянке» 
Пушкин шутит более непосредственно, прямо, шутит без оглядки и не скрываясь. Вот как автор 
пишет об отце героине: «Англоман выносил критику столь же нетерпеливо, как и наши журналисты». 
«Барышня-крестьянка» - это род шутливого и легкого святочного рассказа, построенного на реально-
бытовой основе, с незамысловатыми сюжетными поворотами, со счастливым концом. Белинский 

---

88
считал его недостойным «ни таланта, ни имени Пушкина». Без сомнения, Белинский ошибался. 
Ирония присутствует и в повести «Гробовщик». Сюжетно она напоминает романтические 
произведения в духе Гофмана. Но рассказан сюжет совсем не по-гофмановски, с удивительно и 
намеренно простым и трезвым взглядом на вещи, почти по-деловому, со всеми атрибутами бытовой, 
типично русской действительности. В повести «Гробовщик» «прелесть не только трезвой правды, но 
и трезвой иронии». Несколько особняком среди других повестей цикла стоит повесть «Станционный 
смотритель». Белкинский цикл задуман Пушкиным принципиально свободно, объединение повестей 
в нем не носит связывающего характера, это действительно разнообразные и разнотипные 
пушкинские опыты в прозе. «Станционный смотритель» написан в духе лучших повестей 
сентиментального направления: А.Григорьев недаром считал ее зародышем той литературной школы, 
которую он назвал «сентиментальным натурализмом». Вместе с тем по своей поэтике повесть не 
только близка к сентиментализму, но и заметно отличается от него. Близка характером героя, 
униженным и печальным, своим финалом – в равной степени и скорбным и печальным, и 
счастливым, близка постановкой темы маленького человека и пафосом сострадания. Отличает 
повесть от традиционного сентиментализма решение темы маленького человека и особенный 
характер конфликта. Здесь нет злых и недобрых, по существу, здесь нет и прямого зла – но от того 
горе простого человека не становится меньшим, оно обретает только не случайный, а обязательный 
характер – оно обретает все черты истинно трагического. В повести Пушкина и смотритель хорош, и 
Дуня хороша, и не плох гусар – но это не мешает быть беде и горю. Повесть по своему характеру не 
обличительная, а эпическая, в ней заметен глубоко философский взгляд художника на жизнь, видна 
мудрость большого художника. Повесть «Станционный смотритель» открывала новые пути, на нее 
опирался Достоевский в «Бедных людях».