Кортик. Бронзовая птица

60. 
УРОК РИСОВАНИЯ 
— Новое дело! — негодовал Генка, спускаясь по лестнице. — Мы достали ножны, провели 
серьезные исследования, не вылезали из библиотеки, все выяснили, а теперь, когда остается взять клад, 
он у нас все забрал! 
— Он прав, — сказал Слава, — мы можем испортить все дело. 
— До сих пор не портили, — проворчал Генка. 
— Мешать мы ему, конечно, не должны, — сказал Миша, — но почему нам не узнать про 
Терентьева? Этим мы никому не помешаем. 
Ребята пришли в класс рисования. Вместо парт здесь табуреты и мольберты. На стенах развешаны 
работы лучших художников школы — в большинстве эскизы декораций школьных постановок. Под 
картинами, на полочках, — “мертвая натура”: статуи греческих богов, животных, фрукты из 

---

папье-маше. Сегодня рисуют статую “классической лошади”. 
На уроке рисования весело. Можно сидеть в любой позе, вставать, разговаривать. Преподаватель 
рисования Борис Федорович Романенко — ребята называют его “Барфед”, — плотный, добродушный 
украинец с длинными казацкими усами, расхаживал между мольбертами и поправлял работы. 
Миша подсел к Леле Подволоцкой: 
— Леля, у меня к тебе вопрос. 
— Какой? — спросила Леля, водя глазами от рисунка к натуре. 
— Скажи, Подволоцкий, адмирал, профессор Морской академии, — твой дедушка? 
— Да. А что? 
Миша замялся: 
— Видишь ли, у него в академии учился один мой дальний родственник, потом он пропал без 
вести. Так вот, не знает ли твой дедушка о его судьбе? 
— Но дедушка умер давным-давно, — ответила Леля. 
— Ах да, — спохватился Миша, — я и забыл совсем. Кто жив из его семьи? 
— Бабушка и тетя Соня. 
— Как думаешь, они знали дедушкиных учеников? 
— Не думаю. Он ведь читал лекции один, без бабушки и без тети Сони. 
— Это я сам понимаю, — с досадой ответил Миша. — Возможно, что некоторых учеников они все 
же знали. 
— Не думаю… 
— Секретничаете? — раздался за ними насмешливый голос Юры. 
Леля засмеялась: 
— Миша интересуется моими предками. 
Миша пересел к Славе и сказал: 
— После дедушки остались бабушка и тетя Соня. Вдруг они знали Терентьева? 
— Попроси Лелю — она тебя познакомит со своей бабушкой. 
Миша махнул рукой. 
— Подошел Юрка, она ему все раззвонила… 
Миша хотел сообщить об этом Генке, но увидел, что Генка занят важным делом: он дразнил Кита. 
— Кит, а Кит! 
— Чего? 
— Ты из какого океана? 
Кит привык к этой шутке и молчал. Тогда Генка начал его обстреливать из стеклянной трубочки 
жеваной бумажкой. Он попадал ему в затылок, и Кит, не понимая в чем дело, проводил по шее ладонью, 
как бы смахивая муху, к великой потехе Зины Кругловой. Мише, как старосте, конечно, надо бы 
остановить Генку, но Кит так смешно смахивал несуществующую муху, что Миша сам давился от 
смеха. Между тем Кит, одной рукой проводя по затылку, другой тщетно пытался нарисовать лошадь. 
Ничего у него не получалось. 
Борис Федорович постоял возле Кита, затем подошел к доске и начал показывать, что такое 
пропорции. 
— Вам, Китов, — говорил Борис Федорович, рисуя мелом лошадь, — нужно больше 
интересоваться живописью, развивать художественный вкус. А вы ничем не интересуетесь. Ну-ка, 
назовите мне великих художников, которых вы знаете. 
Кит не знал никаких художников и только сопел, вытаращив глаза на Бориса Федоровича. 
— Что вы молчите? — спросил Борис Федорович. — Ведь вы были с нами в Третьяковской 
галерее. Вспомните, картины каких художников вы там видели. Вспомните, вспомните… 
— Репин, — тихо прошептал Генка позади Китова. 
— Репин, — громко повторил Кит. 
— Правильно, — сказал Борис Федорович, заштриховывая гриву коня на своем рисунке. — Какие 
картины Репина вы помните? 
— “Иван Грозный убивает своего сына”, — подсказал Генка. 
— “Иван Грозный убивает своего сына”, — грустно повторил Кит. 

---

— Хорошо, — сказал Борис Федорович, деля лошадь на квадраты. Вспоминайте, вспоминайте. 
— Романенко нарисовал лошадь, — давясь от смеха, прошептал Генка. 
— Романенко нарисовал лошадь, — провозгласил Кит, и класс грохнул от хохота. 
— Что? Что вы сказали? — рука Бориса Федоровича повисла в воздухе. 
— Он нарисовал лошадь, — повторил несчастный Кит. 
— Кто — он? 
— Ну… этот… как его… Романенко. 
На этот раз никто не рассмеялся. Лицо Бориса Федоровича побагровело, усы оттопырились. Он 
бросил мел на стол и вышел из класса.