Конфуцианство

разделе, посвященном вэнь как художественному 
слову.
•
Вэнь
КАК ХУДОЖЕСТВЕННОЕ 
СЛОВО
Безраздельное господство государственного начала 
во всех сферах общественной жизни в Китае при­
вело к тому, что главным действующим лицом в ду­
ховной культуре там всегда был государственный 
человек. И, соответственно, этот же государствен­
ный характер был присущ письменному слову. Оно 
было государственным и по содержанию, и по форме, 
и по функции. Но в различные эпохи государствен­
ность как служилого человека, так и письменного 
слова имела различный характер. Тот государствен­
ный человек, с которым как с главным действую­
щим лицом своего времени столкнулся Конфуций, 
представлял собой достаточно индивидуализирован­
ную личность, полагавшуюся только на свои спо­
собности. Как правило, это были люди, вышедшие 
из самых низов «благородного сословия». Китайские

---

Ч
ас ть
2. К
о н ф у ц и а н с т в о
(О
б щ и й
о ч е р к
)
255
авторы иногда рассматривают их как протоинтелли­
генцию. Странствующие политические советники ши 
(«благородные мужи»), к которым принадлежал и сам 
Конфуций, ценились за то, что имели свой взгляд 
на вещи. Однако духовное богатство общества на­
ходилось еще в старой, традиционной форме: кол­
лективный опыт облекался в безличные традицион­
ные формы: ритуал, гимн, летопись, — которыми 
занимались столь же безличная «государственная 
наука» (гуань сюе) — точнее — «наука государст­
венных учреждений».
Гениальность Конфуция в том и состояла, что 
он привел государственное письменное слово в со­
ответствие с тем статусом, которым уже пользова­
лись его носители. Конфуций приватизировал и ин­
дивидуализировал вэнь. По существу, возникло новое 
письменное слово, слово философа. Помимо государ­
ственной проблематики, унаследованной от глубо­
кой древности, новое письменное слово стало зани­
маться тем кругом проблем, которые профессия 
странствующего политического советника ставила пе­
ред ее носителем: каким способом возродить совер­
шенство общественного строя, которое было при­
суще ему в глубокой древности, и каким образом 
преуспеть в своем деле. Эта проблематика и прида­
ла новые формы всему тому совокупному опыту, 
который был накоплен обществом еще до появле­
ния Конфуция. Важнейшая группа текстов превра­
тилась в источник сведений о древности и в инст­
румент самосовершенствования. При династии Хань 
они стали «классиками» (цзин) и оставались непре­
рекаемыми авторитетами вплоть до конца традици­
онного Китая.
Вторая великая трансформация письменного слова 
в истории Китая приходится на послеханьский пе­

---

256
А. С. 
М артынов. 
КОНФУЦИАНСТВО
риод. Ханьский опыт убедил конфуциански образо­
ванную бюрократию в том, что если впредь она хо­
чет сохранить определенные личностные парамет­
ры, предписанные Конфуцием для последователей 
его доктрины, то ей, бюрократии, следует держать­
ся на определенной дистанции от государственной 
машины и бдительно следить за тем, чтобы сохра­
ниться как конфуцианская личность, как личность, 
по крайней мере, не желающая утрачивать способ­
ность отличать ложь от правды даже в сфере госу­
дарственной политики. Слабость государственных 
структур, которая после Хань затянулась на долгое 
время, способствовала размежеванию заинтересован­
ных сторон, в результате чего выход был найден. 
Послеханьский государственный человек понял, что 
если он хочет сохранить в себе черты конфуцианской 
личности, то должен иметь возможность взглянуть 
на государство со стороны. Речь при этом вовсе не 
шла о том, чтобы навсегда проститься с обществен­
но-политическими функциями, которые составляли 
самую суть конфуцианства, а только о том, чтобы 
иметь возможность на какое-то время прекращать 
их. Правда, на деле оказывалось, что для некоторых 
это прекращение могло длиться всю жизнь. Но здесь 
надо заметить, что подобное отстранение не исклю­
чало «совершенного мужа» из числа конфуцианцев, 
поскольку вина за это отстранение всегда возлагалась 
на государственную машину, на ее несовершенство и 
невозможность в данных условиях реализовать свои 
идеалы. Молча предполагалось, что изменение ус­
ловий повлечет за собой и изменение намерений. 
Подобная позиция сама по себе приобретала неко­
торое общественно-политическое содержание, помо­
гая поддерживать на определенной высоте принци­
пиальность всех оставшихся на службе. Не надо

---

Ч
асть
2. К
о н ф у ц и а н с т в о
(О
б щ и й
о ч е р к
)
257
забывать при этом, что за плечами отстранившегося, 
как правило, был уже некоторый стаж государст­
венной службы, опыт прохождения через экзамены 
и полученное в юности конфуцианское образование. 
Все это продолжало удерживать его в конфуциан­
ской среде. Но и менялось, надо признаться, мно­
гое. Прежде всего, поле деятельности и ее вид. И 
то и другое, мы хотим это подчеркнуть особо, при­
надлежало к принципиально новым явлениям в ки­
тайской духовной культуре. Великие мыслители 
древности Конфуций и Мэн-цзы предугадали, что их 
последователи, по всей вероятности, будут делиться 
на две части: практические политики и философы, 
которые, как считал Мэн-цзы, будут отдавать все 
свои силы и все свое время процессу углубленного 
постижения доктрины и самосовершенствованию. Но 
никто из них и предположить не мог, что едва ли 
не большая часть их последователей превратится в 
литераторов и едва ли не большая часть этих по­
следних окажется, или захочет стать, прежде всего 
поэтами. Известно, что даже самый знаменитый по­
следователь совершенномудрого при династии Тан — 
Хань Юй хотел, чтобы его считали в первую оче­
редь поэтом, что поэтом был один из самых знаме­
нитых философов китайского средневековья Чжу Си. 
Образованному человеку как бы в силу самой этой 
образованности полагалось быть немного поэтом. И 
первым, кто сделал шаг в этом направлении, был зна­
менитый китайский поэт Тао Юань-мин (365— 427). 
Именно он прибавил «совершенному мужу* новую 
ипостась литератора или поэта, и сделал он это имен­
но в позиции отстранения от государственной службы, 
причем, надо отметить, отстранения принципиального.
Возникает вопрос: что нового сделал Тао Юань- 
мин? Почему его знаменитый клич «Домой, к себе!», в

---

258
A. C. 
МАРТЫНОВ. 
КОНФУЦИАНСТВО
котором смешались и скорбь и радость, не умолкал 
на протяжении всего того времени, пока существо­
вал традиционный Китай? Напомним, кстати, что 
Цзэн Го-фань (1811 — 1872) и Ли Хун-чжан (1823— 
1901), известные политики второй половины XIX сто­
летия, были большими почитателями Тао Юань-мина.
Каждый, кто читал «Лунь юй», хорошо помнит, 
что уже при Конфуции были отшельники. Вполне 
вероятно, что они были и задолго до него. В отшель­
ничестве самом по себе не было ничего нового. 
Отшельники глубокой древности — Бо И и Шу Ци —
были заняты лишь этическим противостоянием и 
ничем более. До Тао Юань-мина не было, если так 
можно выразиться, «творческого» отшельничества. 
Отшельник древности не знал, что ему делать во 
время своего отшельничества: то ли совсем затерять­
ся в глуши и там порвать с миром людей, то ли де­
монстративно заниматься хлебопашеством, превра­
щаясь постепенно в простого крестьянина, то ли 
стать мастеровым и чинить повозки. Все это стави­
ло под сомнение сам акт отшельничества, весь смысл 
которого заключался в том, чтобы тебя помнили. И 
вот оказалось, что в самом выгодном положении 
среди отшельников находится именно конфуциан­
ская личность, поскольку ей было что с собой уне­
сти в любую глушь, а именно — свое письменное 
слово, свое вэнь.
Правда, сразу же возникал вопрос: что делать с 
письменным словом вдали от общества? Вся гени­
альность Тао Юань-мина, по нашему мнению, как раз 
в том и состояла, что он нашел ответ на этот во­
прос. По его мнению, конфуциански образованная 
личность, владеющая письменным словом, не просто 
«уходила», когда уходила со службы. Она «возвра­
щалась». «Возвращение» (гуй) — ключевое слово в

---

Ч
а сть
2. К
о н ф у ц и а н с т в о
(О
б щ и й
о ч е р к
)
259
поэзии Тао Юань-мина. Она возвращалась в свою 
естественную среду обитания — на родину, в род­
ные поля, но вовсе не для того, чтобы вспоминать 
свою семью и безмятежное детство, а для того, чтобы 
средствами своего художественного слова освоить 
новую среду обитания — природу, понимаемую как 
космос, как нечто более совершенное, чем общест­
во. Так возникли два исключительно важных для 
китайской поэзии сопоставления: служба— поэзия и 
общество— космос.
Разработка этих двух главных тем, которые смело 
можно отнести к разряду неисчерпаемых, считалась 
почти обязательной для каждого конфуцианца, ко­
торый хотел достичь состояния универсально раз­
витой личности и продемонстрировать свое умение 
выражать посредством письменного слова свой ду­
ховный опыт. Таким образом, ипостась литератора 
стала для конфуцианской личности не менее обяза­
тельной, чем ипостась философа. С течением вре­
мени обнаружилось, что эта новая сторона деятель­
ности предоставляет конфуцианской личности гораздо 
больше возможностей для раскрытия своего инди­
видуального мироощущения. И как свидетельствует 
история китайской литературы, литераторов стало 
неизмеримо больше, нежели философов, а вся конфу­
цианская образованность приобрела устойчивый крен 
в сторону изящной словесности, крен, с которым вла­
сти были вынуждены вести постоянную борьбу на эк­
заменах.
Нет необходимости пояснять, что, «переселив­
шись» из социума в космос, конфуцианская личность 
создала поэтическую модель этого космоса, соот­
ветствовавшую эмоциональным потребностям осво­
бодившегося от тяжких служебных обязанностей. В 
этом конфуцианской личности в значительной мере

---

260
А. С. 
МАРТЫНОВ. 
КОНФУЦИАНСТВО
помог бесконтрольно проникавший в конфуцианское 
мировоззрение в послеханьский период даосизм 
е
духе Чжуан-цзы, утверждавший, что мир бескраен v 
беспределен, а жизнь — это блуждание в беспре 
дельном. Поэтому первое, что требовал конфуциа 
нец от природы, был простор. Под влиянием даосизма 
в пейзажной поэзии природа приобрела у конфуци­
ански образованных поэтов специфический образ 
пейзажа-панорамы. Но эти панорамы не создавались в 
тиши кабинетов. Древнее пантеистическое отноше­
ние к природе настоятельно требовало ее действи­
тельного лицезрения, причем лицезрения во всей ее 
необъятности. Такой подход породил специфическую 
поэтическую операцию — восхождение на гору или 
башню и созерцание оттуда обширной пейзажной 
панорамы.
Принято считать, что первым с указанными вы­
ше целями на башню взошел поэт Ван Цань (177— 
217), который и написал об этом поэму с соответ­
ствующим названием — «Дэн лоу фу* («Поднима­
юсь на башню*). Ван Цань хотел созерцанием ши­
рокой панорамы погасить в своей душе печаль, о 
чем и написал в поэме. Нам представляется, что все 
его многочисленные последователи совершали вос­
хождения со сходными целями. Особое распростра­
нение тема поэтического восхождения получила в 
танское время, в период небывалого расцвета поэзии. 
Это специфическое стремление подняться как мож­
но выше и увидеть как можно большее пространст­
во хорошо передают стихи танского поэта Ван Чжи- 
хуаня (695— ?):
Солнце ушло за хребты, на запад.
Течет Хуанхэ на восток — к морю...
Тысячи ли охватить бы взором!
Выше! Вот башни последний ярус.

---