Книга также выходила под названием «Сейчас самое время»

Пятнадцать
– Я сижу в Интернете, – поясняет папа, указывая на свой ноутбук. – Ты
не могла бы расхаживать где-нибудь в другом месте?
Мерцание экрана отражается в стеклах его очков. Я сажусь на стул
напротив.
– Это меня тоже раздражает, – произносит папа, не поднимая взгляда.
– То, что я здесь сижу?
– Нет.
– То, что я барабаню по столу?
– Послушай, – перебивает меня отец, – я тут нашел врача, который
разработал метод костного дыхания. Слышала о таком?
– Нет.
– Нужно представить, будто воздух, который ты вдыхаешь, окрашен в
теплый цвет, вдохнуть его левой ногой, направить вверх по ноге до бедра и
так же выдохнуть. И так семь раз, а потом повторить с правой ноги.
Попробуешь?
– Нет.
Папа снимает очки и смотрит на меня.
– Дождь кончился. Может, возьмешь плед и посидишь в саду? Когда
придет медсестра, я тебя позову.
– Неохота.
Он вздыхает, надевает очки и снова утыкается в экран. Ненавижу его.
Выходя из комнаты, я спиной чувствую папин взгляд и слышу тихий вздох
облегчения.
Двери всех комнат закрыты, и в коридоре темно. Я на четвереньках
поднимаюсь по лестнице, сажусь на верхнюю ступеньку и гляжу вниз.
Темнота движется. Может быть, теперь я вижу то, чего другим не видно.
Например, атомы. Я прыгаю на попе вниз по лестнице и снова вползаю
наверх; ковер приятно трет колени. В лестнице тринадцать ступенек.
Сколько бы я их ни пересчитывала, количество не меняется.
Я сворачиваюсь калачиком у подножия лестницы. Обычно тут садится
кошка, чтобы об нее все спотыкались. Я всегда мечтала быть кошкой. Когда
хочу, ласковой и домашней, а когда и дикой.
В дверь звонят. Я крепче прижимаю колени к груди.
Из коридора выходит папа.
– Тесса! – ахает он. – Ради бога!

---

Сегодня новая медсестра – широкая, как дирижабль. На ней клетчатая
юбка из шотландки. Папа сконфужен.
– Это Тесса, – поясняет он, указывая туда, где на ковре лежу я.
– Она упала? – пораженно спрашивает медсестра.
– Нет, она почти две недели не выходит из дома и от этого бесится.
Медсестра подходит взглянуть на меня. Когда она протягивает руку,
чтобы поднять меня с пола, ее пышная грудь трясется. Руки у нее
огромные, как теннисные ракетки.
– Меня зовут Филиппа, – произносит медсестра, как будто это все
объясняет.
Она ведет меня в гостиную, усаживает на диван и опускается
напротив.
– Значит, – говорит она, – сегодня ты себя чувствуешь не очень
хорошо?
– А как вы бы себя чувствовали на моем месте?
Папа бросает на меня предостерегающий взгляд. Я не обращаю на
него внимания.
– Одышка, тошнота?
– Я принимаю противорвотное. Вы вообще читали историю болезни?
– Извините ее, – просит папа. – У нее недавно побаливали ноги, а
больше ничего не было. Сестра, которая приходила на прошлой неделе,
сказала, что все хорошо. Кажется, ее звали Шан. Она знает наш курс
лечения.
Я хрюкаю себе под нос. Папа старается говорить непринужденно, но
со мной это не проходит. В прошлый раз, когда меня навещала Шан, он
предложил ей поужинать и выставил себя полным идиотом.
– Мы стараемся устроить так, чтобы пациента посещал один
человек, – поясняет Филиппа, – но это не всегда удается.
Она поворачивается ко мне, позабыв об отце и его печальной личной
жизни.
– Тесса, у тебя на руках синяки.
– Я лазила на дерево.
– Значит, у тебя понижены тромбоциты. Какие у тебя планы на эту
неделю?
– Мне не нужно переливание крови!
– Все равно на всякий случай нам придется взять кровь на анализ.
Папа предлагает Филиппе кофе, но она отказывается. Шан бы
согласилась.
– У папы все из рук валится, – поясняю я медсестре, когда отец,

---

надувшись, уходит на кухню. – Он постоянно ошибается.
Медсестра помогает мне снять рубашку.
– И что ты об этом думаешь?
– Мне смешно.
Она достает из чемоданчика марлевый тампон и антисептический
спрей, надевает стерильные перчатки и поднимает мне руки, чтобы
протереть внутривенный катетер. Мы ждем, пока он высохнет.
– У вас есть парень? – интересуюсь я.
– Я замужем.
– А как зовут вашего мужа?
– Энди.
Похоже, ей неловко вслух произносить его имя. Я все время
знакомлюсь с новыми людьми, и они никогда ничего о себе толком не
рассказывают. Но при этом хотят знать обо мне все.
– Вы верите в Бога? – спрашиваю я.
Филиппа откидывается на спинку кресла и хмурится:
– Странный вопрос!
– Так верите или нет?
– Пожалуй, мне хотелось бы верить.
– А рай? Вы верите в это?
Она достает из упаковки стерильную иглу:
– Я думаю, рай – это прекрасно.
– Это еще не значит, что он есть.
Она бросает на меня строгий взгляд:
– Ну, будем надеяться, что он существует.
– Мне кажется, это все вранье. После смерти ничего нет.
Я начинаю ее раздражать. Филиппа смущается:
– А что же происходит с душой, с энергией?
– Обращается в небытие.
– Знаешь, – замечает Филиппа, – существуют группы поддержки. Там
ты можешь познакомиться с другими молодыми людьми с теми же
проблемами, что и у тебя.
– Ни у кого нет таких проблем.
– Ты так думаешь?
– Так оно и есть.
Я поднимаю руку, чтобы Филиппа смогла взять кровь из катетера. У
меня под кожей пластик и металл; я наполовину робот. Медсестра набирает
кровь шприцем и откладывает его в сторону. Крови у меня так мало, что в
первом шприце она смешана с физраствором. Наверно, за эти годы

---

медсестры выкачали из меня всю кровь. Филиппа набирает второй шприц,
переливает в пробирку и синей ручкой надписывает на этикетке мою
фамилию.
– Готово, – поясняет она. – Через час я позвоню и сообщу результаты.
У тебя есть вопросы?
– Нет.
– У тебя есть лекарства? Я могу заглянуть к врачу и взять новый
рецепт.
– Мне ничего не надо.
Она поднимается с кресла и смеривает меня серьезным взглядом:
– Тесса, ты, наверно, этого не знаешь, но наше управление
здравоохранения может во многом оказать тебе поддержку. Например, мы
можем помочь тебе вернуться в школу, пусть даже на неполный день, на
несколько недель. Мне кажется, стоит подумать о том, как можно
выровнять эту ситуацию.
Я смеюсь ей в лицо:
– А вы бы на моем месте пошли в школу?
– Наверно, мне было бы скучно целый день сидеть одной.
– Я не одна.
– Конечно, – соглашается она, – но твоему отцу это тяжело.
Вот идиотка. Разве можно такое говорить? Я сверлю медсестру
взглядом. До нее доходит.
– До свидания, Тесса. Я зайду на кухню поговорить с твоим отцом и
уйду.
Папа предлагает ей фруктовый пирог и кофе, хотя она и так жирная, и
медсестра
соглашается!
Нам
надо
предлагать
гостям
только
полиэтиленовые пакеты на ботинки. А калитку пометить большущим
крестом.
Я тихонько вынимаю из кармана папиной куртки сигарету, иду наверх
и высовываюсь в окно Кэловой комнаты. Хочу посмотреть на улицу. За
деревьями видна дорога. Проезжает машина. Еще одна. Проходит человек.
Я выдыхаю дым. Вдыхая, я каждый раз слышу, как свистят мои легкие.
Быть может, у меня туберкулез. Надеюсь, что это так. У всех знаменитых
поэтов был туберкулез: это признак глубоких чувств. Рак – это так
унизительно.
Из дверей выходит Филиппа и останавливается на крыльце. Я
стряхнула пепел ей на волосы, но она не заметила – прогудела «До
свидания» и, переваливаясь, потопала по дорожке.
Я сажусь на кровать Кэла. Сейчас поднимется папа. Дожидаясь его, я

---

хватаю ручку и пишу на обоях над кроватью: «Парашюты, коктейли, камни,
леденцы, ведра, зебры, сараи, сигареты, холодная вода из-под крана».
Потом нюхаю подмышки, кожу на руках, пальцы. Провожу рукой по
волосам к затылку, потом обратно ко лбу, как по ворсу ковра.
Папы нет и нет. Я слоняюсь по комнате. Вырываю перед зеркалом
волосок. Он темнее прежних и почему-то вьется – как на лобке. Я
рассматриваю его, разжимаю пальцы, и он падает на пол. Я рада, что могу
бросить лишний волос на ковер.
На стене висит карта. Океаны и пустыни. На потолке – карта
Солнечной системы. Я ложусь на кровать, чтобы хорошенько рассмотреть
планеты, и кажусь себе совсем крохой.
Буквально пять минут спустя я открываю глаза и спускаюсь узнать,
почему папа не поднимается ко мне. Оказывается, он ушел, оставив мне у
компьютера какую-то дурацкую записку.
Я звоню ему:
– Ты где?
– Тесс, ты спала.
– Но где ты?
– Выскочил по-быстрому выпить кофе. Я в парке.
– В парке? Зачем ты туда пошел? Кофе и дома есть.
– Тесс, ну хватит, мне просто нужно было побыть одному. Если тебе
скучно, включи телевизор. Я скоро вернусь.
Какая-то женщина готовит цыпленка в сухарях. Трое мужчин
нажимают на кнопку, соревнуясь, кому достанутся пятьдесят тысяч фунтов.
Два актера спорят о дохлой кошке. Один из них шутит, что кошка «готова».
Ссутулившись, я сижу перед телевизором. Выключаю звук. Ну и фигню
показывают. Похоже, нам всем нечего сказать.
Я пишу Зои: «Ты где?», – и она отвечает, что в колледже, но это вранье,
потому что по пятницам у нее нет занятий.
Жаль, что у меня нет номера Адамова мобильника. Я бы написала ему:
«Ты умер?»
Наверно, он работает в саду. Копается в навозе, торфе и перегное. Я
открываю папину «Книгу садовода», выпущенную «Ридерз дайджест», и
выясняю, что в ноябре самое время обрабатывать почву. Адаму также стоит
задуматься о том, чтобы посадить орешник, потому что эти кусты украсят
любой сад. Пожалуй, лучше всего подойдет фундук. У него такие большие
орехи в форме сердца.
Правда, Адам вот уже несколько дней не показывается в саду.
А еще он обещал прокатить меня на мотоцикле.

---