|
* * *
— Пропусти меня к вождям, — сказал он часовому, стоявшему у входа в огромный белый
шатер. — В пустыне я видел знаки.
Воин молча вошел в шатер и оставался там довольно долго. Потом появился в
сопровождении молодого араба в белом с золотом бурнусе. Сантьяго рассказал ему о своем
видении. Тот попросил подождать и снова скрылся внутри.
Спустилась ночь. Входили и выходили арабы и чужеземные купцы. Вскоре погасли костры,
и оазис постепенно сделался безмолвен, как пустыня. Лишь в большом шатре горел свет. Все
это время Сантьяго думал о Фатиме, хотя смысл давешнего разговора с нею оставался темен для
него.
Наконец после долгого ожидания его впустили в шатер.
То, что он там увидел, ошеломило его. Он и подумать не мог, что посреди пустыни может
быть такое. Нога утопала в великолепных коврах, сверху свисали желтые металлические
светильники с зажженными свечами. Вожди племен полукругом сидели в глубине на шелковых,
богато вышитых подушках. На серебряных подносах слуги разносили сласти и чай. Другие
следили за тем, чтобы не гасли наргиле, и в воздухе витал тонкий аромат табачного дыма.
Перед Сантьяго было восемь человек, но он сразу понял, что главный — это сидевший
посередине араб в белом, затканном золотом бурнусе. Рядом сидел тот молодой человек, что
выходил к нему из шатра.
— Кто тот чужестранец, который толкует о знаках? — спросил один из вождей.
— Это я, — отвечал Сантьяго и сообщил обо всем, что видел.
— Почему же пустыня решила рассказать обо всем чужаку, если знает, что еще наши
прадеды жили здесь? — спросил другой вождь.
— Потому что мои глаза еще не привыкли к пустыне и видят то, чего уже не замечают
глаза местных, — сказал Сантьяго, а про себя добавил: «И потому что мне открыта Душа
Мира». Вслух он этого не произнес — арабы не верят в такие вещи.
— Оазис — ничейная земля. Никто не осмелится вторгнуться сюда, — воскликнул третий
вождь.
— Я говорю лишь о том, что видел сам. Не верите — не надо.
В шатре повисла напряженная тишина, а потом вожди с жаром заспорили между собой.
Они говорили на наречии, которого Сантьяго не понимал, но, когда он сделал движение к
выходу, стражник удержал его. Юноше стало страшно. Знаки указывали на опасность, и он
пожалел, что разоткровенничался с погонщиком.
Но вот старик, сидевший в центре, чуть заметно улыбнулся, и Сантьяго сразу успокоился.
До сих пор он не проронил ни слова и не принимал участия в споре. Но юноша, которому был
внятен Язык Мира, чувствовал, как от приближения войны сотрясается шатер, и понял, что
поступил правильно, явившись сюда.
Все смолкли и внимательно выслушали старика. А тот обернулся к Сантьяго, и на этот раз
на лице его юноша заметил отчужденно-холодное выражение.
— Две тысячи лет назад далеко-далеко отсюда бросили в колодец, а потом продали в
рабство человека, который верил в сны, — заговорил старик. — Наши купцы привезли его в
Египет. Все мы знаем, что тот, кто верит в сны, умеет и толковать их.
«Хоть и не всегда может воплощать их в явь», — подумал Сантьяго, припомнив старую
цыганку.
— Тот человек, сумев растолковать фараону его сон о семи коровах тощих и семи тучных,
избавил Египет от голода. Имя его было Иосиф. Он тоже был чужеземцем, как и ты, и лет ему
было примерно столько же, сколько тебе.
Он помолчал. Глаза его были по-прежнему холодны.
— Мы всегда следуем Обычаю. Обычай спас Египет от голода, сделал его народ самым
богатым из всех. Обычай учит, как должно пересекать пустыню и выдавать замуж наших
дочерей. Обычай гласит, что оазис — ничейная земля, ибо обе воюющие стороны нуждаются в
нем и погибнут без него.
Никто не произносил ни слова.
— Но Обычай велит нам также верить посланиям пустыни. Всему, что мы знаем, научила
нас пустыня.
По его знаку все арабы поднялись. Совет был окончен. Наргиле погасли, стража
вытянулась. Сантьяго собрался было выйти, но старик заговорил снова:
— Завтра мы преступим закон, по которому никто не имеет права носить в оазисе оружие.
Целый день мы будем поджидать врага, а когда солнце сядет, мои воины вновь сдадут мне
оружие. За каждых десятерых убитых врагов ты получишь по золотой монете. Но оружие, раз
взятое в руки, нельзя просто так положить на место — оно должно вкусить крови врага. Оно
капризно, как пустыня, и в следующий раз может отказаться разить. Если нашему оружию не
найдется завтра никакого иного дела, то уж, по крайней мере, мы его обратим против тебя.
Do'stlaringiz bilan baham: |
