Книга II. Муад-диб

В том видении с нами был Айдахо, 
вспомнил он. 
Но теперь его уже нет.
— Ты знаешь, куда мы пойдем? — спросила Джессика, неверно истолковав его
замешательство.
— Нет. Но все равно надо идти.
Он поправил вещмешок и поднялся по присыпанной песком расщелине на скалу.
Расщелина упиралась в залитую лунным светом площадку, от которой шли к югу каменные
карнизы.
Поль направился к ближайшему карнизу, вскарабкался на него. Джессика последовала за
сыном.
Она 
заметила, 
что 
их 
продвижение 
начинает 
определяться 
сиюминутными
обстоятельствами: попадаются между скалами участки песка — и их шаги замедляются,
приходится цепляться за острые, изъеденные песком выступы — движения становятся более
резкими, встречается препятствие — и мозг лихорадочно соображает: идти по верху или в
обход. Ландшафт навязывал им свой собственный ритм. Переговаривались только по
необходимости, хриплыми от усталости голосами.
— Здесь осторожнее — на склоне песок, можешь поскользнуться.
— Смотри не задень головой о камень — тут выступ.
— Не вылезай на гребень: луна светит нам в спину. Если здесь кто-нибудь есть, мы будем
видны как на ладони.
Карниз поворачивал. Поль остановился и привалился спиной к стене.
Джессика прислонилась к скале рядом с ним, радуясь мгновению отдыха. Она услышала,
как Поль присосался к питьевой трубке, и тоже глотнула переработанной влаги. Вкус был
мерзкий. Она вспомнила воду на Каладане: высокий фонтан, упирающийся прямо в небо. Такое
обилие воды, что ее даже не замечаешь. Видишь только форму, радужные переливы, слышишь
звук — если остановишься неподалеку…
Остановиться, 
подумала она. 
И отдохнуть… по-настоящему отдохнуть.
Сейчас она воспринимала неподвижность как истинное милосердие. Движение казалось
чем-то немилосердным.
Поль оттолкнулся от скалы, развернулся и на четвереньках начал спускаться по склону.
Джессика со вздохом последовала за ним.
Они соскользнули вниз на другой карниз, который огибал выступавшую острым углом
скалу. И снова их движение подчинилось сбивчивому ритму безжизненной местности.
Джессика поймала себя на том, что нынешней ночью ее ощущения распределяются
странным образом: они зависят от размеров предметов под руками и ногами. Округлые валуны
и гравий, острые сколы камней и крупный, зернистый песок или очень мелкий песок, порошок,
пыль, мягкая и липкая, как паутина.
Пыль забивала носовые фильтры, и их приходилось продувать. Мелкие камешки и гравий
выкатывались из-под ног, и, зазевавшись, на них было легко поскользнуться. Острые камни
обдирали руки.
То и дело попадались проплешины песка, в котором тонули ноги.
На карнизе Поль резко остановился и поддержал мать, споткнувшуюся о него.
Он показал влево, она посмотрела туда и увидела, что они стоят на вершине утеса, а в
двухстах метрах под ними, словно неподвижный океан, простирается пустыня. Всюду
посеребренные луной волны, тени ложатся то острыми углами, то плавными кривыми, а вдалеке
поднимаются в сероватом мареве горы.
— Открытая пустыня, — сказала она.
— Придется пересечь довольно широкий участок, — из-за респиратора голос Поля звучал

---

приглушенно.
Джессика огляделась — слева и справа ничего, кроме песка.
Поль всматривался в дюны, наблюдая за тем, как шевелятся тени — вторая луна медленно
заканчивала свой путь по небу Аракиса.
— Около четырех километров, — наконец произнес он.
— Черви, — сказала мать.
— Конечно.
Она сосредоточилась на своей усталости, на боли в мышцах, которая притупила
восприятие.
— Может, мы поедим и отдохнем?
Поль освободился от лямок вещмешка, сел и прислонился к нему спиной. Джессика,
опускаясь на скалу рядом с ним, оперлась на его плечо рукой. Она почувствовала, как он
повернулся, и услышала, что он шарит в глубине мешка.
— Вот, — сказал он.
Его руки оказались на ощупь суше, чем ее, — Джессика почувствовала это, когда Поль
сунул ей в ладонь две таблетки энергостимулятора.
Она проглотила их и запила глотком воды из питьевой трубки, воды, больше походившей
на слюну.
— Выпей всю воду, — велел Поль. — Аксиома: лучшее место для хранения воды — твое
тело. Оно дает тебе силы. Ты почувствуешь себя бодрее. Надо доверять своему влагоджари.
Она послушалась, опустошила карманы-влагоуловители защитного костюма и в самом деле
ощутила прилив сил. При этом Джессика подумала, как хорошо, что они, обессилев, могут
наконец спокойно сидеть здесь, и вспомнила одно из изречений Джерни Халлека, воина-певца:
«Лучше кусок сухого хлеба и с ним мир, нежели дом, полный заколотого скота, с раздором».
Она повторила это вслух Полю.
— Так говорил Джерни, — ответил он.
Джессика уловила интонацию его голоса — он говорил будто о мертвом, и подумала: