Глава 15
Горе не обошло и дом Хо. Не встал с постели сын, отлетела его
безгрешная душа к предкам. Всего на три дня пережил внука
старый Ли Цзян.
В доме стало пусто. Цуй ходила с незрячими от муки глазами.
Вздыхала и плакала Хоахчин. И Хо не мог найти слов утешения.
Все слова казались невесомыми, как пух тополей.
В городе становилось все тревожнее. Прошел слух, что из Чжунду
отбывает и наследник. Это было понято так: правители не надеются
отстоять город. Люди хотели силой удержать сына императора.
Когда его повозка выехала из дворцовых ворот, с плачем и стоном
горожане ложились на мостовую. Стражники расчищали дорогу
плетями, кололи упорствующих копьями и отбрасывали прочь.
Закрытая повозка медленно ползла к городским воротам, и вслед ей
неслись вопли отчаяния:
–
Не покидай нас! Не покидай!
Главноуправляющим столицей остался Фу-син, его помощником
Цзын-чжун.
Оба поклялись умереть, но не пустить врага в город.
В это время в город пришел Бао Си. Хо узнал его не сразу.
Оборванный, грязный, с лохматыми волосами, нависающими на
глаза, Бао Си остановился середь двора, обвел удивленным
взглядом сад, дом.
–
У вас все так же…
И в его голосе послышалось осуждение. Хо вздохнул.
–
Все так же. Только у нас уже нет сына и деда.
–
Что случилось?
–
Война… – Хо не хотелось ничего рассказывать. – Ты все время
был на каторге?
–
Нет. Я попал в плен. Потом убежал. Пристал к молодцам. Нас
побили.
Направился домой. А дома… Кучи углей. И ни одной живой души.
Где моя семья, не знаю. Скорее всего нет никого в живых.
–
Не говори об этом Цуй, – попросил его Хо. – И без того она… –
Не найдя слов, Хо развел руками.
–
Я пришел сюда драться, а правители бегут! – Бао Си выругался и
плюнул.
Бао Си очень переменился. Вся его душа была наполнена
озлоблением. За ужином он вдруг накинулся на Цуй:
–
Ну что ты умираешь, стоя на ногах? Ни отца, ни сына этим не
подымешь. Сейчас у всех горе.
Цуй расплакалась, и Бао Си замолчал, сердито двигая челюстями.
Но ненадолго. Вскочил, стал ходить, размахивая руками.
–
Будь прокляты эти варвары! Всю землю усеяли костями людей.
Если бы собрать все слезы народа, в них утонул бы и бешеный пес
хан, и все его близкие.
Хоахчин поглядывала на него с испугом, шептала, как молитву:
«Ой-е, ой-е, что же это делается! Ой-е!» Бедная сестра… Она еще
недавно так радовалась возвышению Тэмуджина. Не знавшая
радости материнства, она все отдавала детям Оэлун. Тэмуджин был
для нее как сын. И горько, и страшно было слышать ей проклятия,
призываемые на голову хана.
–
А наши правители! – гремел голос Бао Си. – Они были грозны,
как тигры, когда обирали свой народ. Пришел враг, и они, поджав
хвосты, повизгивая, бегут подальше. Или лижут окровавленные
руки хана. Ненавижу!
Всех ненавижу!
Хо старался не смотреть на Бао Си. Клокочущая ненависть
передавалась и ему. Но больше других Хо ненавидел себя. По
глупости помогал Тэмуджину, Елюй Люгэ. Думал, они гонимые…
Наверно, они и были гонимые. Но едва встали на ноги, забыли свои
боли и обрушили неисчислимые беды на других.
Сами стали гонителями, притеснителями.
Вечером Хо пошел в сад, вырыл мешочек, посланный ханом. Как и
догадывался, в нем было золото. Расшвырял его по всему саду. Но
это не принесло облегчения.
С каждым днем враги все теснее облегали город. Бао Си получил
оружие и теперь редко приходил к ним. Он участвовал едва ли не
во всех вылазках, дрался как одержимый.
В городе не было больших запасов пищи. Начинался голод. Фусин
направил людей просить у императора помощи. Среди них оказался
и Бао Си.
Возвратился он через месяц. Исхудал еще больше. Во впалых
глазах уже не горел огонь ненависти, в них была безмерная
усталость.
–
Не придет к нам помощь, Хо.
–
Не дали?
–
Дали. Набрали до ста тысяч воинов. Составили большой обоз с
мукой и крупами. Повел юань-шуай Лиин. Заранее возгордился, что
он – спаситель столицы. Дорогой пил со своими друзьями. Порядок
поддерживать было некому.
У горы Ба-чжоу на нас напали враги. Пьяного Лиина убили, обоз
забрали, уцелевшие воины разбежались. Теперь сюда не придет
никто. Столица погибла.
–
Зачем же ты возвратился?
–
За вами. Я выведу вас из города. Собирайтесь. Дня через два мы
пойдем.
А на другой день Бао Си погиб на крепостной стене.
Стенобитные орудия врагов бухали днем и ночью. От ударов
камней сотрясалась земля. Защитники города втащили на башни
камнеметы, старались расшибить орудия. Иногда это удавалось. Но
враги тотчас ставили новые. Хо таскал на стены камни. От
недоедания обессилел. Дрожали ноги, темнело в глазах. А внизу
вечерами горели огни, доносились протяжные, до боли знакомые
песни, и тогда все казалось бредовым видением – надо
встряхнуться, протереть глаза… Но под ногами гудела,
подрагивала разбиваемая стена…
Чэн-сян императора Фу-син не стал ждать неизбежного конца.
Принес последнюю жертву в храме предков императора и принял
яд.
Его помощник Цзынь-чжун тоже не стал ждать конца. С
несколькими воинами бежал из осажденной столицы.
Распахнулись ворота Чжунду. Бурливым половодьем, затопив все
улицы, растекаясь по переулкам, хлынули в город кочевники.
Затрещали взламываемые двери, выбиваемые переплеты окон,
завизжали женщины, понеслись предсмертные вскрики мужчин.
Город выл, вопил, корчился под смех победителей.
Хо, уворачиваясь от вражеских воинов, глухими переулками,
чужими дворами пробирался домой. Из груди рвалось хриплое
дыхание, сердце больно било по ребрам. Перекинулся через свою
ограду, упал в сад. Из распахнутых дверей дома летели халаты,
циновки, коврики, одеяла. По дорожке сада двое воинов, гогоча,
волокли Цуй, срывая на ходу ее одежду. Под руки Хо попала
лопата. Он выскочил на дорожку. С размаху ударил воина по
затылку.
Рукоятка лопаты хрустнула и сломалась. Воин согнулся, упал
головой в куст.
Второй, опустив Цуй, выхватил меч и ткнул в живот Хо. Потом
рубанул по голове.
Цуй закричала. Рассвирепевший воин рубанул и ее.
Из выбитого окна вырвалась Хоахчин.
–
Ой-е! Вы что, проклятые мангусы, наделали!
Воин, убивший Хо и Цуй, занес было меч, но монгольская речь
Хоахчин остановила его.
–
Ты кто такая?
–
Уйди, уйди, мангус! – Хоахчин схватила горсть земли и бросила в
лицо воину.
Отплевываясь, он отскочил. Из дома выглянули другие воины.
–
Смотрите, сумасшедшая! А говорит по-нашему.
Хоахчин пошла на них – с седыми распущенными волосами и
одичалыми глазами. Воины переглянулись, подхватили своего
товарища и вышли за ворота.
Хоахчин положила брата и Цуй рядом, укрыла одеялом, села возле
них, поджав под себя ноги.
–
Зачем я пережила вас? Зачем мои глаза видят это? Ой-е!
…Через несколько дней в городе начались пожары. Рыжее, как
борода хана, пламя взвивалось выше башен, выше пагод, рушились
крыши императорских дворцов, щелкала, лопаясь, раскаленная
черепица, обугливались деревья в пышных садах, от сажи и пепла
стала черной вода каналов и рукотворных озер. Срединная столица
горела больше месяца.
В пламени пожара погибло многое из того, что питало гордость
государей дома Цзинь, что было сотворено умом и трудом людей,
живших в легких домиках, полыхавших, как солома.
Черный пепел стал могилой для Хо, Цуй и Хоахчин, для тысяч
других богатых и бедных, счастливых и несчастных.
Do'stlaringiz bilan baham: |