но
и к традиционной «критике» тоже не относятся.
По отношению к теоретическому заключению они,
безусловно, представляют собой практику, работу на
конкретном жизненном материале, но стоит сравнить
их с прочей (достаточно богатой) продукцией Барта-
критика 1953–1956 годов, когда они писались, чтобы
заметить резкое отличие. Видно, что Барт очень рано
осознал их жанровую специфику и уже более не от-
ступал от нее, не смешивая эти тексты с обычными
своими выступлениями о новинках литературы или
театра.
При всей широте интересов Барта, его «практиче-
ские мифологии» (будем для удобства обозначать
таким термином очерки, составившие первую часть
книги) поражают своей особенной «всеядностью».
Материал размышлений мог быть самым раз-
нообразным (газетная статья, фотография в
иллюстрированном еженедельнике, фильм,
спектакль, выставка), выбор сюжета — сугубо
произвольным: то были, разумеется,
мои
темы
дня (наст. изд., с. 71).
Нередко автор выходит и за рамки «тем дня», пус-
каясь в анализ константных величин культуры (по
крайней мере французской национальной культуры).
В его поле зрения попадает, вообще говоря, весь мир,
поскольку в человеческом мире практически все соци-
ально осмыслено, все значимо, все поддается крити-
ческой дешифровке. Эта тенденция к непосредствен-
ному «чтению мира», не ограничиваясь одними лишь
языковыми или паралингвистическими знаковыми
явлениями, была энергично подчеркнута в статье Ум-
берто Эко и Изабеллы Пеццини «Семиология “Мифо-
логий”»; итальянские ученые приветствовали ее как
широкий и плодотворный подход Барта к семиотике:
...Он инстинктивно поступает с семиологией
так, как поступали с нею великие основатели
этой дисциплины в Древней Греции [...] его
7
Р
олан Барт — теоретик и практик мифологии
7 / 35
заслугой было осознание того, что семиоло-
гия — это общая эпистемология [...] то есть
главное, что он постиг искусство рассматривать
мир во всей его целостности как совокупность
знаковых
фактов
1
.
В своих более поздних и более академичных семи-
ологических трудах («Основы семиологии», 1965,
«Система Моды», 1967), которые он сам недолюбливал
и от которых быстро отошел, Барт искусственно сузил
поле своего зрения, ограничив его анализом знаковых
фактов,
усваиваемых нами через посредство языка
(например, не самой моды как реальных особенностей
внешнего вида людей, а лишь дискурса модных жур-
налов)
2
. В «Мифологиях» же поражает именно бес-
предельная широта материала, отбираемого нарочито
субъективно («то были, разумеется,
мои
темы дня»),
без оглядки на принятую ценностную иерархию пред-
метов. Об этом выразительно вспоминал в 1977 году
один из слушателей бартовского семинара 1962 года в
парижской Высшей школе практических исследований
Ж.-А. Миллер:
В Ролане Барте меня сразу привлекла та спо-
койная уверенность, с какой он умел говорить
обо всем на свете, и всякий раз справедливо и
систематично, — о вещах пустых, легковесных,
вульгарных, незначительных [...] Право, было
настоящим счастьем каждую неделю встречать-
ся с человеком, который по любому поводу
умел доказать, что все на свете значимо [...]
который не отвергал ничего заурядного, пото-
му что все в человеческой жизни структуриро-
валось в его глазах как язык у Соссюра [...]
Потому-то с таким незабываемым жаром читал
я впервые «Мифологии»...
3
1
Communications, n° 36, 1982, p. 23.
2
Он даже сделал известный вывод о семиотике как части лингви-
стики: каждый внеязыковой код функционирует только через посред-
ство естественного языка, а потому наука о языке вбирает в себя
изучение всех этих кодов. — См.: Ролан Барт. Основы семиологии //
В кн.: Структурализм: «за» и «против». М., 1975, с. 115.
3
Pr
e
texte: Roland Barthes. Paris, 1978, p. 203.
8
Р
олан
Б
арт.
М
ифологии
8 / 35
Забавно сопоставить с этим мемуарным свидетель-
ством о «героическом периоде» семиотики другое,
относящееся ровно к тому же году, но к другой стране
и другой социально-культурной ситуации. Оно при-
надлежит М.Л. Гаспарову, вспоминающему о своем
приобщении к Московско-Тартуской семиотической
школе:
Когда в 1962 г. готовилась первая конференция
по семиотике, я получил приглашение в ней
участвовать. Это меня смутило. Слово это я
слышал часто, но понимал плохо. Случайно я
встретил в библиотеке Падучеву, мы недавно
были однокурсниками. Я спросил: «Что такое
семиотика?» Она твердо ответила: «Никто не
знает». Я спросил: «А ритмика трехударного
дольника — это семиотика?» Она так же твер-
до ответила: «Конечно!» Это произвело на меня
впечатление. Я сдал тезисы, и их напечатали
1
.
Два воспоминания примечательны как сходством,
так и различием. Сходство их в том, что новой науке
присуща манящая неопределенность, бескрайняя ши-
рота границ; а различие в том, что для советского
литературоведа она все-таки остается исследованием
сугубо специальных вещей (таких, как «ритмика трех-
ударного дольника»), тогда как французский слуша-
тель Барта поражен именно неспециальным, скандаль-
но «ненаучным» материалом, который трактуется в
этой науке. Действительно, при интернациональности
основных проблем и идей семиотика в СССР субъек-
тивно переживала себя как занятие эзотерическое
(и тем защищающее себя от государственно-идеоло-
гического контроля), тогда как французская семиоти-
ка в лице Барта с самого начала стремилась к демо-
кратической открытости, ломая узкие корпоративные
рамки академической учености и ориентируясь скорее
на национальную традицию «светской», общедоступ-
ной науки. Отсюда ее пафос вольного расширения
тематики, освоения «пустых, легковесных, вульгарных,
1
«Новое литературное обозрение», 1993, № 3, с. 45.
9
Р
олан Барт — теоретик и практик мифологии
9 / 35
незначительных» вещей, о которых прежде если где-то
и говорилось публично, то не в науке, а только в
Do'stlaringiz bilan baham: |