2.2.Экспрессия в изображении поэтом любви
У раннего Есенина – это единственное чувство, гармоничное сочетание человека и природы. Как светлы строки, в которых поэт сравнивает березу с любимой девушкой:
Зеленая причёска,
Девическая грудь,
О тонкая березка,
Что загляделась в пруд?
Обращение к сравнительной поэтике раскрывает глубинную, пожалуй, генетическую связь образов, символов, поэтических реалий, окружающих есенинского героя. Это и образ страдания сердца, преображенный Есениным в разветвленную метафору, вовлекшую в свое поле образы глаз, лица, волос и т. д. В 1916 году молодой поэт написал маленькую поэму «Мечта» и дал ей многозначительный подзаголовок «Стихи о любви». В поэме он изобразил идеальный образ, который притягивает его к себе не телесной статью, не чувственностью, а именно душевной красотой и какой-то неотмирной духовностью...
Тихий отрок, чувствующий кротко,
Голубей целующий в уста, -
Тонкий стан с медлительной походкой
Я любил в тебе, моя мечта.
Он влюблен в этот образ, как пушкинский рыцарь в святую Деву; он для него нечто более значительное, нежели Прекрасная дама для Александра Блока.
Ты шепнула, заслонясь рукою:
«Посмотри же, как я молода.
Это жизнь тебя пугала мною,
Я же вся как воздух и вода».
Любовная лирика Есенина экспрессивна, мелодична, эмоциональна. В центре ее – сложные перипетии любовных отношений и незабываемый образ женщины. Эту неповторимую и тленную красоту поэт пытается продлить, хотя бы метафорически, в бытие природы. Отсюда слияние женского образа с пейзажем:
С алым соком ягоды на коже,
Нежная, красивая, была
На закат ты розовый похожа
И, как снег, лучиста и светла.
1917-й год становится поворотным в судьбе и творчества поэта. Естественное, природное сменяется на грубое, порой жестокое, натуралистическое. Разгульная, скандальная жизнь не может совмещаться с искренней любовью; в ряде стихотворений Есенин пишет об отречении от шального образа жизни во имя любви («Заметался пожар голубой…»). Последние стихотворения поэта опять же трагичны, в них звучит мотив неразделённой, несчастной, безответной любви [5, c.122-124].
В стихотворении «Сыпь, гармоника. Скука... скука...» сразу ощущается резкая смена интонаций, словаря, самого стиля обращения к женщине (не говоря уже о создаваемом женском образе), всей структуры и мелодии стиха:
Сыпь, гармоника... Скука...скука...
Гармонист пальцы льет волной.
Пей со мной, паршивая сука,
Пей со мной.
Излюбили тебя, измызгали –
Невтерпеж.
Что ж ты смотришь так синими брызгами?
Иль в морду хошь?
Как будто перед нами строки другого поэта. Сбивчивый ритм, речитативный язык, вульгарная лексика, озлобленный цинизм – все это ничем не напоминает о той нежности, поэтичности, временами даже сказочности, которые звучали в его прежних стихотворениях о любви. Здесь любовь попрана, низведена до плотских чувств, женщина обезображена, сам герой демобилизован, и его прерываемая буйством тоска лишь в самом конце сменяется ноткой жалостливого раскаяния («Дорогая, я плачу, прости...прости...»).
Я не знал, что любовь – зараза,
Я не знал, что любовь – чума.
Подошла и прищуренным глазом
Хулигана свела с ума.
Тяга Есенина к современной в те годы лексике выражалась в его пристрастии к просторечию, обиходным бытовым выражениям, характерным для 20-х годов: «Я сердцем влип», «Мечтать по-мальчишески в дым», «паршивый лорд Керзон», «не фунт изюму» и т.п., о чем говорит такая, например, строфа:
Любимая!
Меня вы не любили.
Не знали вы, что в сонмище людском
Do'stlaringiz bilan baham: |