Думай медленно решай быстро

Контекст развития умений 
Мы с Кляйном быстро обнаружили, что сходимся во мнениях по
поводу природы интуитивного умения и того, каким образом оно
приобретается. Однако нам предстояло достичь согласия еще в одном
ключевом вопросе: когда можно доверять эксперту с развитой, по его
словам, интуицией?
Спустя какое-то время мы сообразили, что имеем в виду разных
экспертов. Кляйн долгое время работал с командирами пожарных бригад,
медсестрами и другими профессионалами — обладателями практического
опыта. Я же провел больше времени, следя за тем, как психологи,
финансовые 
аналитики 
и 
политологи 
пытаются 
составлять
необоснованные долгосрочные прогнозы. Неудивительно, что Кляйн
испытывал уважение и доверие к экспертам, а я был настроен скептически.
Он был более склонен прислушиваться к интуитивным суждениям
экспертов, поскольку, по его словам, настоящий профессионал осознает
пределы своих возможностей. Однако я сталкивался со многими
псевдоэкспертами, которые не замечали собственного невежества (иллюзия
значимости), и считал, что субъективная уверенность часто бывает
неоправданно высока и не основывается на информации.
В предыдущих главах я показал, что твердая уверенность возникает из
двух родственных ощущений: когнитивной легкости и когерентности. Мы
обретаем уверенность, когда найденное нами объяснение легко всплывает в

---

памяти и не содержит внутренних противоречий. Однако легкость и
связность вовсе не означают истинности суждения, в которое мы верим.
Ассоциативный механизм настроен таким образом, чтобы подавлять
сомнения и вытаскивать на свет идеи и факты, совместимые с
главенствующей в данный момент историей. Следуя правилу «что ты
видишь, то и есть», наше сознание достигает высокой убежденности в чем-
либо, часто игнорируя неизвестное. Поэтому неудивительно, что многие из
нас склонны верить голословным заявлениям интуиции. Мы с Кляйном
пришли к согласию относительно следующего важного принципа:
уверенность в собственной интуиции не является свидетельством ее
значимости. Другими словами, не поддавайтесь на «авторитетные» уговоры
и заверения (даже если пытаетесь уговорить сами себя).
Однако если субъективная вера может подвести, как тогда оценивать
вероятную значимость интуитивного суждения? Когда такие суждения
отражают истинный опыт и профессионализм и когда они — лишь пример
иллюзии значимости? Ответ можно получить исходя из двух основных
условий приобретения мастерства:
• наличия контекста, причем достаточно постоянного, чтобы стать
предсказуемым;
• 
возможности 
изучить 
упомянутые 
постоянства 
контекста
посредством длительной практики.
Когда оба эти условия удовлетворяются, интуиция приобретается как
навык. Шахматы — крайний пример неизменного контекста или среды,
хотя в бридже и покере тоже присутствуют стойкие статистические
закономерности, позволяющие оттачивать умения. Врачи, медсестры,
спортсмены и пожарные также имеют дело со сложными, но внутренне
закономерными ситуациями. Точные интуитивные суждения, описанные
Гэри Кляйном, возникли благодаря крайне значимым сигналам, которые
научилась использовать Система 1 эксперта, даже если Система 2 не нашла
им наименования. В случае с финансовыми аналитиками и политологами
произошло 
обратное: 
они 
действуют 
в 
контексте 
с 
нулевой
достоверностью. Их неудачи отражают изначальную непредсказуемость
событий, которые эти эксперты пытаются предсказать.
Некоторые контексты даже хуже непостоянных. Робин Хогарт
описывает так называемые «порочные» среды, в которых профессионалы
чаще усваивают ложные истины. Он приводит пример из работ Льюиса
Томаса — историю о враче начала XX века, который часто диагностировал
склонность к заболеванию тифом у своих пациентов. К несчастью, для
постановки диагноза врач пальпировал язык пациента и не мыл рук между

---

приемами. Если пациент впоследствии заболевал, это подогревало веру
врача в безошибочность своей диагностики. Его прогнозы были точны, но
не за счет профессиональной интуиции.
Клиницисты Мила не были некомпетентными, а их промахи не
означали отсутствия таланта. Если им что-то не удалось, то лишь потому,
что поставленные задачи не имели простого решения. Медицинский
прогноз — менее крайний случай в сравнении с долгосрочным
политическим прогнозом при нулевой достоверности контекста, однако
малодостоверный контекст также не способствует высокой точности
предсказаний. Мы знаем, что дело именно в этом, поскольку даже самые
лучшие статистические программы не дают в этих условиях точных
результатов, не говоря уже об экспертах. В опытах Мила и его
последователей ни разу не возникало эффекта «поимки с поличным», когда
бы специалист не учел какую-нибудь значимую подсказку среды,
учитываемую алгоритмом. Ошибка подобного рода маловероятна,
поскольку человек обычно учится такое замечать. Если существует крайне
значимый для построения прогноза сигнал среды, человек-наблюдатель его
заметит 
при 
соответствующей 
возможности. 
В 
шумных 
средах
статистические алгоритмы дают лучшие результаты по двум причинам: они
более успешно распознают слабые значимые сигналы и еще успешнее
поддерживают средний уровень точности прогноза при постоянном шуме.
Нельзя винить кого-то за плохой прогноз в непредсказуемом мире.
Вместо этого стоило бы обвинить профессионалов за веру в то, что эта
непосильная задача им по плечу. Превозношение собственных догадок
касательно непредсказуемых ситуаций — в лучшем случае самообман. В
отсутствие значимых сигналов среды такие «озарения» — либо удача, либо
фальшь. Если этот вывод показался вам неожиданным, значит, вы все еще
верите в волшебство интуиции. Запомните: нельзя полагаться на интуицию
в контексте, лишенном стабильных закономерностей.