Дипломная работа Студент 6010 группы Специальность 030401(история)

Глава II.
Основные принципы и направления внешней политики Великобритании во второй половине 19 века.

Важнейшим этапом в истории Великобритании является последняя треть XIX в. — период ускоренного территориального роста Британской империи и столь же быстрого обращения британского общества в имперскую веру. Именно в этот период империализм стал своеобразным ответом на внутрибританские проблемы и вызовы положению Англии на мировой арене, ответом, который казался современникам наиболее действенным и актуальным. Огромные экономические потенциалы стран Азии и Африки, широкие перспективы политического развития колоний, военная мощь империи и возможность осуществлять цивилизаторскую миссию — все эти аспекты имперской идеи и политики были по-новому осмыслены за два последних десятилетия XIX в., когда империализм занял положение доминирующей идеологии Великобритании.

Следует подчеркнуть, что еще в начале 1870-х гг. империализм британским обществом воспринимался в целом негативно, как агрессивная политика, и отождествлялся с авантюристическим внешнеполитическим курсом императора Франции Наполеона III. Отношение британцев к собственным колониальным владениям в середине XIX в. было неоднозначным. Практически безраздельно стоявшие у власти в 1840—1860-х гг. либеральные кабинеты формировали свою колониальную политику исходя из доктрин невмешательства и свободы торговли. Согласно подсчетам либеральных экономистов, Англия могла выиграть гораздо больше от неограниченной торговли со всеми странами мира, нежели от ориентации на скудные колониальные рынки. Позиция мирового промышленного лидера давала гораздо больше преимуществ, чем положение ведущего колонизатора. «Я склонен думать, что, за исключением Австралии, не существует ни единого владения Короны, которое, при подсчете расходов на военные нужды и протекцию, не оказалось убыточным для жителей этой страны», — заявил во время выступления в Бирмингеме 29 октября 1858 г. один из лидеров либералов Дж. Брайт[32.208].
Тем не менее, в середине XIX в. число зависимых владений Великобритании (также именовавшихся колониями Короны) в Азии, Африке и Тихоокеанском регионе увеличивалось. Продолжение экспансии в этот период было обусловлено и оправдывалось преимущественно соображениями стратегического плана, прежде всего необходимостью установления британского контроля на всех путях к Британской Индии и ее обороны. Следует отметить, что данный процесс шел вразрез с официальной доктриной либералов, провозглашавших, что правительство не намерено далее расширять зону британской ответственности в неразвитых странах, что ложилось тяжким грузом на бюджет метрополии. Торговля с британскими колониями в середине XIX в., как показывала практика, уже не стоила того, чтобы поддерживать их в зависимости, оплачивать расходы на администрацию и оборону. «У Англии и так уже много чернокожих подданных» — так звучало мнение, с которым была согласна большая часть британского общества в середине XIX века[20.12].
Характерной особенностью колониальной политики Великобритании на данном этапе стало расширение так называемой «неформальной империи», которая включала государства Азии, Африки и Латинской Америки, входившие в сферу экономических интересов Великобритании, но остававшиеся политически независимыми. Торговля с этими странами была передана индивидуальным предпринимателям, ставшим основными проводниками британского влияния. В середине XIX в. наименьшее вмешательство британского правительства считалось наилучшим для британской торговли в странах «третьего мира». Даже карательная операция англичан против правителя Абиссинии (современная Эфиопия) Теодора, проведенная в 1867 г. в целях защиты британских миссионеров и посланников, не привела к политическому подчинению страны. При обсуждении абиссинского вопроса в британском парламенте представители различных политических групп сходились во мнении о том, что правительство должно ограничить цели экспедиции освобождением взятых в плен британцев, отказавшись не только от аннексии страны, но и от принятия каких-либо политических обязательств по отношению к ней[21.187-189].
В отношениях с переселенческими колониями — Канадой, Австралией, Новой Зеландией, Капской колонией и Наталем в Южной Африке — либералы выбрали путь наименьшего сопротивления. Памятуя об уроках, преподанных метрополии Соединенными Штатами Америки, британские власти в 1850—1860-х гг. предоставили колонистам право на самоуправление, самооборону, проведение независимой экономической политики. Фактически переселенческие колонии добились автономии в рамках империи. Достижение ими полной независимости представлялось политикам Англии вполне реальной перспективой. Как заявлял в 1850 г. лидер партии вигов лорд Дж. Рассел, «если когда-либо они (колонии) пожелают отделиться от этой страны, мы будем готовы выслушать их просьбу и согласиться с их желаниями, какой бы путь они ни избрали»[17.29].
В середине XIX в. будущее системы колониальных владений Великобритании представлялось современникам в прогрессистском духе, как наращивание степени политической и экономической самостоятельности колоний вплоть до получения ими права на создание собственного правительства. Эта же модель, но в гораздо более отдаленной перспективе, должна была применяться и в колониях Короны.
Таким образом, основной интенцией либеральной имперской идеи являлась не заинтересованность Великобритании в обладании колониальной империей. В середине XIX в. произошло фактическое исчезновение колониальных владений из системы политических ценностей, из содержания партийных лозунгов. Даже проходившие в британском парламенте в 1867 г. прения о предоставлении Канаде конституции прошли практически незамеченными британским обществом, а ведущими политиками страны были восприняты как шаг на пути освобождения Великобритании от имперских тягот. Мижуев П.Г. приводит речи Гладстона по произведению Morley J. «The Life of William Ewart Gladstone»[4.248].
Несомненно, либеральные политики стремились не разрушить имперскую систему, а, скорее, модернизировать ее. В частности, это демонстрируют взгляды лидера либеральной партии и одного из наиболее авторитетных государственных деятелей Великобритании середины XIX в. У. Гладстона. Политик являлся сторонником греческой модели колонизации и считал ее основным элементом культурные, духовные, а не формальные связи между метрополией и колонистами. По его мнению, политическая и экономическая самостоятельность переселенческих колоний позволила бы привязать их к Великобритании намного крепче, нежели британские гарнизоны. Постепенное перенимание колониями британских государственных институтов и экономической системы с неизбежностью привело бы к возрастанию стремления к полной независимости.
Тем не менее, вопреки расчетам либералов, в 1850—1860-х гг. самоуправляющиеся колонии вовсе не желали немедленного отделения. Более того, малонаселенные и слаборазвитые Канада, Австралия (разделенная на шесть провинций) и Новая Зеландия продолжали настаивать на оказании им постоянной помощи со стороны метрополии. Одновременно в самой Великобритании начала нарастать оппозиция колониальной политике либеральных кабинетов.
Внешняя политика Англии — политика глобальная. Ее владения находились на всех материках. Ее флот действовал на всех Морях и океанах. Английские товары и деньги проникали в самые отдаленные уголки земного шара. Однако в период существования правительства Дизраэли особую важность приобрел комплекс проблем, объединявшихся понятием «восточный вопрос». Развернувшаяся в связи с ним борьба определяла во многими характер отношений Англии с ведущими европейскими вами, прежде всего с Россией.
В международных отношениях эта проблема возникла в связи с тем, что несколько столетий ранее турецкая экспансия распространилась на Балканский регион Европы, в результате чего многие народы, отличные от турок по национальным, религиозным и культурным признакам, оказались на многие годы под турецким господством. В XIX в. экономическое, социальное и культурное развитие порабощенных народов достигло такого уровня, что они начали поднимать вооруженные восстания против турецкого господства. Все это в сочетании с отставанием развития собственно турецких территорий и неспособностью турецких правителей осуществить в империи преобразования, диктуемые изменившимися условиями, привело многих деятелей европейских государств к заключению о неизбежности распада Османской империи.
Успешное продвижение России в глубь Средней Азии в 60-х гг. привело к новому серьезному обострению англо-русских отношений. Британская дипломатия и высшие военные круги, энергично поддерживаемую консервативной прессой в Англии, а особенно в Индии, с новыми силами принялись пропагандировать избитую версию о русских планах вторжения в Индию.
В 1868 г. английский военный теоретик Генри Роулинсон, «специалист» по делам Среднего Востока, выступил с нашумевшим меморандумом по вопросу о «противодействии продвижению России в Средней Азии». По мнению Роулинсона, русскими в самое ближайшее время готовилось наступление на британские владения в Индии. Продвижение русских войск в Средней Азии он сравнивает с операциями по «заложению параллелей против осаждаемой крепости». Первая параллель, которую он именует «линией наблюдения», была якобы заложена в 40-х гг. в направлении от Каспийского моря через Оренбург и сибирские степи к Иртышу. Вторая линия — «линия демонстрации» — должна пройти от Красноводска к Хиве и оттуда по Аму-Дарье к Памиру. Наконец, третья параллель в направлении Астрабад, Герат, Кандагар, Кабул даст России «ключ к воротам Индии»[29.15-17].
Пять лет спустя, во время похода русских войск на Хиву (1873 г.), Роулинсон в своем докладе в Лондонском королевском обществе развил эти положения, указав, что если Россия утвердится на юго-восточном берегу Каспия, растянет линию укреплений вдоль Атреха, а с другой стороны овладеет Хивой, то в ее руках окажется «тот путь, по которому победители центральной Азии делали свои нашествия на равнины Индии»[13.42].
Предположения эти были голословными и носили явно тенденциозный пропагандистский характер.
Следует отметить, что некоторые видные британские военные и политические деятели того времени не разделяли антирусского психоза, разжигавшегося консервативной печатью. К ним принадлежал, например, Джон Лоуренс, занимавший во второй половине 60-х гг. (1864—1869) пост вице-короля Индии. Лоуренс считал, что опасность русского наступления на Индию чрезмерно преувеличена, и предлагал удалить противоречия между обеими державами мирным, дипломатическим путем.
Его преемник лорд Мэйо, прибывший в Индию в начале 1869 г, на первых порах также разделял эту точку зрения. Он полагал, «что если обе державы смогут отбросить в сторону взаимное недоверие и подозрительность, то не будет никаких оснований для того, чтобы интересы России в Азии постоянно сталкивались с нашими».
Однако это трезвое, примирительное направление в восточной политике Великобритании не смогло одержать верх над твердолобой агрессивной группировкой. Начиная с 70-х гг. XIX в. колониальная экспансия капиталистических держав в Азии и Африке приобрела весьма интенсивный характер. Раздел мира шел к концу. Соперничество между европейскими государствами обострялось. Успешное продвижение России в Средней Азии и на Дальнем Востоке, активная колониальная политика Франции в Северной Африке и Индокитае внушали сильнейшее беспокойство правящим кругам Великобритании. Руководители британской политики стремились во что бы то ни стало сохранить за собой колониальную гегемонию. К тому же тревожное положение, создавшееся внутри Индии в 60-х гг., когда в стране разразился катастрофический голодный мор, который повлек за собой серьезные народные волнения, побуждало англичан к возобновлению агрессивной политики по отношению к сопредельным странам.
Влиятельные круги в Англии и особенно в Индии повели кампанию против Джона Лоуренса и, в конце концов, добились его отставки. Русский посол в Лондоне Бруннов в феврале 1869 г. писал, что «система бездействия, которой придерживался вице-король Индии сэр Джон Лоуренс в своей политике по отношению к странам, расположенным за пределами управляемой им территории, приходит к концу. Эту систему, не пользующуюся популярностью не только в Калькутте, но и в Англии, теперь признано необходимым пересмотреть»[27. 3-10].
Характерно, что сторонники агрессивного, антирусского направления, беспрестанно трубившие о русском походе на Индию, и сами не верили в его реальность. Тот же Генри Роулинсон в 1873 г. в одном из своих докладов допустил многозначительную обмолвку, признав, что «Россия пока еще далека от планов вторжения в Индию». Приблизительно в том же духе высказывались и многие другие английские военные теоретики.
Итак, не опасения мнимого русского вторжения в Индию определяли собой английскую политику на Среднем Востоке, а чисто экспансионистские стремления. Это явствует из цитированного меморандума Генри Роулинсона, который под предлогом обороны Индии настаивал на укреплении английского «влияния и могущества в Персии и Афганистане». Предлагая ввести английские войска в Афганистан, Роулинсон утверждал, что «вмешательство в дела Афганистана сделалось в настоящее время долгом»[13.18].
Россия была крайне обеспокоена развитием событий в этом регионе. Нельзя отрицать, что царизм преследовал здесь определенные территориальные и политические экспансионистские цели. В то же время нельзя не видеть, что действия российского правительства в «восточном вопросе» имели существенные положительные элементы. Они были направлены на решение важной общегосударственной задачи, состоявшей в обеспечении безопасности южных районов страны и свободы мореплавания в Черном море, а также в получении возможности для своих судов выходить в Средиземное море и далее на океанские просторы. Россия добивалась этих целей как дипломатическим, так и военным путем. Ее действия имели важную объективно прогрессивную черту: они помогали порабощенным народам Балканского полуострова приблизить день своего освобождения от тяжкого иноземного господства.
Обновление идеи империи в последней трети XIX в. было связано в основном с деятельностью консервативной партии Великобритании. На всеобщих выборах 1874 г. консерваторы противопоставили либеральной ориентации на активное социальное реформирование лозунги стабильности, умеренных реформ и сохранения традиционных британских институтов, в числе которых впервые начинает фигурировать империя. Лидер консервативной партии Б. Дизраэли во время своего предвыборного выступления в Манчестере 3 апреля 1872 г. подчеркнул, что, голосуя за консервативную партию, британские избиратели поддерживают «британскую конституцию и Британскую империю »[24.293]. Дизраэли также фактически обвинил либералов в намеренном предательстве национальных интересов. «По моему мнению, ни один министр в правительстве этой страны не сможет выполнять свой долг, если не будет использовать любую возможность для возрождения, насколько это возможно, нашей колониальной империи»[24.294], — утверждал лидер консерваторов в своих предвыборных выступлениях. В качестве средств, которые смогли бы в данный момент спасти империю от разрушения, Дизраэли предлагал экономический и военный союз метрополии и колоний, а также учреждение в метрополии представительного органа, включавшего делегатов от колоний[17,160]. Однако ни один из этих консолидационистских проектов не был реализован и даже не разрабатывался в период деятельности консервативного кабинета. Правительство активно следовало экспансионистским направлением колониальной политики, развязав в конце 1870-х гг. войны в Афганистане и Южной Африке.
Политика консерваторов в 1874—1880-х гг. демонстрировала, что для Б. Дизраэли и его сторонников наиболее важной характеристикой имперского государства являлась военная мощь. В период Восточного кризиса 1875—1878 гг. в целях демонстрации решимости и возможностей Великобритании в противодействии российским стратегическим интересам на Балканах, британский кабинет принял решение о переброске военного контингента на о. Мальту. Новым моментом стало то, что контингент был доставлен из колонии — Британской Индии — и в небывало короткие сроки. Как отмечала авторитетная британская газета «Таймс», британское правительство «неожиданно и для Британии, и для всей Европы открыло новый источник мощи в виде Британской империи, источник, который никогда прежде не принимался в расчет »[24.300]. Таким образом, Британская империя впервые выступила как фактор, обеспечивающий немало стратегических преимуществ для британской внешней политики.
В середине 1870-х гг. было положено начало официальному употреблению термина «Британская империя ». После бурных прений в обеих палатах парламента королева Великобритании Виктория (1837—1901) получила право именоваться «императрицей Индии ». Этот титул призван был символизировать новую политику метрополии в отношении колониальных владений, в первую очередь Индии. Как писала сама королева Виктория, титул императрицы Индии укажет на «те привилегии, которые будут дарованы жителям Индии, ставшим наравне с остальными подданными Британской Короны, и то процветание, которое последует за распространением в стране цивилизации »[32].
Имперская риторика консерваторов, экспансионизм и отход от политики невмешательства являлись новыми феноменами для Англии второй половины XIX в. И активное неприятие либеральной оппозицией экспансионистской колониальной политики, и появление многочисленных приверженцев нового курса обусловили более пристальное внимание британской элиты к имперской проблематике. Империя начинает привлекать внимание ученых и интеллектуалов, фигурировать в выступлениях политиков и общественных деятелей страны. Активную работу проводило Колониальное общество (позднее — Королевский колониальный институт), основанное в 1868 г. и избравшее своей целью распространение имперской идеи в обществе. Вскоре после смерти Б. Дизраэли его приверженцы организовали Лигу подснежника, пропагандировавшую имперские концепции лидера консервативной партии и привлекавшую в свои ряды представителей всех социальных групп.
Уже в период правления консервативного кабинета 1874—1880-х гг. в истории Англии получили развитие новые тенденции, заставившие пересмотреть основные направления экономической политики в рамках империи и саму доктрину фритреда. Кризисные явления в экономике страны, депрессия, растянувшаяся на два десятилетия, с 1873 по 1896 г., оттеснение Великобритании с позиции экономического лидера и гегемона мировых рынков — все это оказало существенное влияние на развитие имперской идеи.
Следует отметить, что британское общество с готовностью воспринимало идею о том, что проблемы в развитии промышленности и торговли Великобритании были вызваны именно конкуренцией иностранных держав. Молодые, динамичные и огражденные протекционистскими барьерами экономические системы Германии и США позволили этим странам не только преодолеть зависимость от британских товаров, но и конкурировать с ней на иностранных рынках, и даже в собственных колониях Великобритании. В результате в сокращении британской торговли обвинялась прежде всего Германия. Так, в отчете специальной парламентской комиссии по расследованию причин экономической депрессии, работавшей в середине 1880-х гг., было отмечено: «В каждой части земного шара все более сильно ощущается присутствие и деятельность немецких предпринимателей»[13.40]. Комиссия приходила к неутешительным выводам — немцы стремительно и бесповоротно оттесняли англичан с традиционных рынков. В данной ситуации империя стала наилучшим средством оказания помощи британскому предпринимательству и «возмездия» его соперникам.
Экономический приоритет имперским связям впервые был придан в программе образованной консервативными политиками и общественными деятелями в 1881 г. Лиги справедливой торговли. Основатели Лиги заявили о необходимости изменения режима свободной торговли в целом и преодоления европейской ориентации британской торговли в частности. В программе Лиги была предложена и новая экономическая политика для всей империи. Составители программы считали, что, в отличие от товаров из иностранных государств, продукция из колоний должна была допускаться в Великобританию беспошлинно. Кроме того, в программе подчеркивалась необходимость стимулировать экономическое развитие самоуправляющихся колоний путем обеспечения притока капиталов, квалифицированной рабочей силы и оказания помощи в развитии промышленности. Таким образом, империя должна была образовать единое экономическое пространство, в рамках которого сохранялась свободная торговля, а границы охранялись высокими таможенными пошлинами.
Имперский протекционизм гарантировал сохранение стабильных рынков, хотя и менее богатых, чем рынки Европы. В последние десятилетия XIX в. либеральные надежды на создание свободного общего рынка в общемировом масштабе постепенно сменялись идеей превращения Британской империи в самодостаточное в экономическом плане сообщество.
Идея имперского экономического союза сплотила значительное число британских предпринимателей, фермеров и нашла поддержку у консервативной элиты страны. В то же время предложение ввести протекционистские барьеры на границах империи встретило решительное сопротивление либеральной партии и не нашло поддержки у британских обывателей. Для последних протекционизм означал в первую очередь повышение цен на необходимые продукты питания. В результате в 1880—1890-х гг. идея имперского экономического союза оставалась на этапе обсуждения в среде экономистов и политиков, преимущественно проходила в виде издания памфлетов и брошюр, изредка выливалась на страницы газет и журналов. Даже консервативная партия не решалась построить свои избирательные кампании на лозунге протекционизма, который, тем не менее, послужил причиной ее раскола и ослабления в начале ХХ в.
В последние десятилетия XIX в. колониальные владения Великобритании в странах Азии и Африки начинают восприниматься как одно из важнейших средств, которые могли позволить преодолеть экономические трудности метрополии. В этот период Англия, как и другие индустриально развитые страны, фактически открыла для себя безграничные возможности и перспективы, заложенные в этих странах. Практически вне зависимости от реальной полезности британских владений в азиатских и африканских колониях на эту часть империи возлагались значительные надежды.
К тому же с начала 1890-х гг. в выступлениях многих представителей политической элиты, в первую очередь влиятельного политика и министра колоний в 1895—1902 гг. Дж. Чемберлена, имперская политика и расширение империи начали связываться с решением не только экономических, но и социальных проблем Англии, вырисовывая контуры социал-империализма. Чтобы ослабить социальную напряженность в Соединенном Королевстве, сторонники этого идейного течения считали необходимым завладеть новыми землями для помещения избытка населения, для приобретения новых областей сбыта товаров, производимых на фабриках и в рудниках. Таким образом, в теоретических построениях последних десятилетий XIX в., в имперской идее, будущее экономического развития Великобритании впервые начинает тесным образом связываться с колониальной периферией[24.297].
В 1890-х гг. высокого уровня достигает как колониальная экспансия Великобритании, так и общественный интерес к ней. С 1870 по 1900 г. территория империи увеличилась практически на 4 млн кв. км. Расширение Британской империи в этот период проходило в различных направлениях. На юге Африки администрация британских колоний продолжала наступление на земли туземных племен и голландских поселенцев — буров, стремясь обеспечить контроль над одним из важнейших путей в Индию. На севере под протекторат Великобритании попал Египет и впоследствии Судан. Усилия британских колонизаторов в Африке были направлены на реализацию грандиозного проекта — создание единой цепи британских владений и коммуникаций от Капской колонии на юге до Каира на севере.
Постепенно переходили под власть Великобритании и территории, прилегавшие к Британской Индии. В последние десятилетия XIX в. британцы поставили под свой контроль Бирму и продолжали продвижение в страны Юго-Восточной Азии. Следует отметить, что многие страны Азии, в первую очередь Афганистан и Иран, в этот период стали фактическими полуколониями Великобритании. Продолжалась экспансия и в Тихоокеанском регионе, где дело метрополии активно поддерживали Австралия и Новая Зеландия.
Однако в 1880-х гг. Великобритания впервые сталкивается с нарастающей конкуренцией европейских государств в борьбе за незанятые части мира. Так, в схватку за Африку вступили Франция и Германия, Бельгия и Португалия.
В стране в полной мере проявились джингоистские настроения, зарождение которых относится к концу 1870-х гг. Термином « джинго » в последней трети XIX в. называли сторонников жесткой дипломатии и силовых решений любых конфликтов. Так, во время Восточного кризиса 1875—1878 гг. джинго полностью поддерживали антироссийский курс британского правительства. Со временем джингоизм стал выражением крайнего национализма, английского и, с ходом времени, имперского патриотизма. Все более частыми всплески подобных воинственных настроений стали в 1880—1890-х гг., когда часть британского общества впервые начала приветствовать экспансию ради экспансии, вне зависимости от ожидаемой прибыли или существовавших препятствий. Таким образом, в последние десятилетия XIX в. в Великобритании, как и в целом в мире, происходила определенная переоценка политических идеалов, когда наибольший вес государству придавало количество вооруженных сил и обширность подконтрольных территорий.
В то же время увеличение числа зависимых территорий увеличивало и количество проблем, связанных с определением путей их дальнейшего политического развития. Следует отметить, что в этом вопросе британские колониальные администраторы XIX в. больше полагались на собственный опыт, нежели на теоретические модели. В результате на территории Британской империи были представлены различные политические системы — от традиционной до континентально-европейской.
Новым моментом в британской имперской идее в 1880—1890-х гг. стало широкое обсуждение проблемы имперской федерации, под которой чаще всего подразумевалось политическое объединение Великобритании и самоуправляющихся колоний. В середине XIX в. общество постепенно приучалось к мысли о том, что британские колонии развивались по естественному пути — к неизбежному отделению от «страны-матери». Однако подобные взгляды оказались неактуальными в 1870-х гг., когда объединительные процессы стали общеевропейской тенденцией, а империя начала восприниматься как государство будущего. На повестку дня встало укрепление политического единства империи при сохранении всех прав практически независимых переселенческих колоний и позиции Великобритании как безусловного лидера.
Важнейшим фактором, оказывавшим значительное влияние на распространение федералистских идей в последние десятилетия XIX в., являлся ирландский вопрос. Борьба ирландцев против экономической и политической власти Великобритании над их страной в этот период активизировалась и проходила в различных формах — от бойкотов до террористических актов. Представители консервативной партии и многие приверженцы либерального течения выступали за сохранение унии Англии и Ирландии. В требованиях ирландских националистов они видели угрозу целостности Британской империи.
Если проблема имперского экономического союза разрабатывалась преимущественно консервативными политиками, то идея имперской федерации стала вотчиной либералов, которые в 1884 г. основали Лигу имперской федерации. Ее лидером стал лорд Розбери, авторитетный политик и глава группы либерал - империалистов, активно выступавшей за широкое использование потенциалов империи и расширение ее границ. Само появление данной группы в составе либеральной партии стало символом времени, когда вокруг идеи империи сплотились самые разные политические и социальные силы.
Членами Лиги имперской федерации, политиками и общественными деятелями Англии и колоний были разработаны многочисленные проекты имперского объединения. Само появление этих проектов символизировало новый подход к империи как к единому целому. Тем не менее, дискуссионным оставался основной вопрос — о формировании единого представительного органа, в работе которого участвовали бы все самоуправляющиеся государства империи.
Популяризации идеи имперской федерации способствовали реальные успехи — проведение в 1886 г. в Лондоне колониальной выставки и конференции сторонников Лиги имперской федерации с весьма представительным составом. Именно благодаря активной работе исполкома Лиги стало возможным и проведение первой колониальной конференции в 1887 г. Первая колониальная конференция сразу была оценена современниками как эпохальное событие. Впервые в истории империи власти метрополии собрали представителей колонии для того, чтобы узнать их мнение по разнообразным проблемам общеимперского и местного масштаба. В ходе конференции была подчеркнута роль переселенческих колоний как потенциальных союзников Великобритании в случае войны. В результате уже в 1889 г. на собрании членов Лиги имперской федерации лорд Розбери торжественно заявил о том, что колониальная конференция сама по себе является реализацией имперской федерации .
На протяжении 1880—1890-х гг. были проведены три колониальные конференции, которые стали оптимальной формой сотрудничества самоуправляющихся государств империи, продолжившей свое существование и в ХХ в. Таким образом, развитие идеи имперской федерации в последней трети XIX в. привело к формированию новой системы политических взаимоотношений внутри Британской империи и позволило преодолеть угрозу дезинтеграции. За самоуправляющимися колониями было закреплено положение надежного и лояльного союзника метрополии[17.119-122].
Результатом развития коронных колоний, как было отмечено выше, считалось формирование системы политических институтов по британскому образцу. Идеи о превосходстве английской нации, о ее миссии нести блага цивилизации «отсталым » народам мира являлись общепринятыми во второй половине XIX в. Англичане гордились тем, что живут в стране с самыми совершенными политическими институтами. По мнению британцев, азиаты и африканцы не были способны самостоятельно продвигать свои страны по пути государственного прогресса. Вмешательство англичан во внутренние дела государств Азии и Африки часто оправдывалось, прежде всего в глазах общественного мнения и мирового сообщества, стремлением искоренить недостатки их политической системы. Процесс завоевания Судана в конце 1890-х гг. был тщательно освещен будущим лидером консервативной партии У. Черчиллем в одной из его ранних работ, основанных на собственных наблюдениях.
Идею о том, что настоящим призванием англичан является распространение достижений западной цивилизации по всему миру, развивали многие имперские идеологи. Усилившаяся в 1890-х гг. пропаганда идеи цивилизаторской миссии попала на благодатную почву. С одной стороны, в британском обществе постепенно нарастала определенная реакция против одностороннего прагматического подхода к проблемам империи, характерного для середины столетия. С другой стороны, изменения на политической карте Европы и рост национализма на континенте направляли идейные поиски на новые проблемы — изучение национально-расовых отличий англичан, определение тех достоинств, благодаря которым английская нация сможет сохранить свое доминирующее положение в изменившемся мире. В то же время по мере расширения власти британской империи на туземные территории, вызванного в первую очередь соображениями экономического и стратегического характера, возрастает и стремление объяснить экспансию причинами гуманистического характера.
В 1890-х гг. идея империи начинает оказывать и весьма значительное влияние на британскую культуру. Многие британские писатели, прежде всего Р. Киплинг, Р. Хаггард, Г. Хенти, обратились к теме империи и сформировали новый образ литературного героя, предприимчивого и отважного британца, полем деятельности которого являлись колонии. Романтизм колониального произведения в 1890-х гг. представлял собой альтернативу как реализму социального романа, так и пессимизму творений британских декадентов. В популярных романах миссия из тягостной обязанности превратилась в подобие экзотического приключения.
Более того, в 1890-х гг. к пропаганде идеи империи были подключены церковь, система образования, пресса. Идея империи стала основой для формирования философии истории. Ведущие и наиболее авторитетные периодические издания Великобритании — «Таймс », «Дэйли Телеграф », «Спектатор » — заняли позиции сторонников консервативной линии в проведении внешней и имперской политики. Кроме того, 1890-е гг. были отмечены возникновением и широким распространением периодических изданий, заведомо ориентированных на рассмотрение имперских событий и проблем. Таким образом, имперская идея сознательно транслировалась в массы, впервые за все последнее столетие и в масштабах, практически не имевших прецедентов в британской истории.
На рубеже XIX—XX вв. империализм стал доминирующей идеологией Великобритании. Однако в результате развития различных аспектов имперской идеи изменилось само понимание этого термина. В начале ХХ в. империализм для британцев стал означать, с одной стороны, расширение Британской империи в целях защиты экономических интересов Великобритании, а с другой стороны — объединение самоуправляющихся колоний с целью создания единого экономического и правового пространства, системы обороны и коммуникаций. Англия еще раз подтвердила свой выбор в пользу империи, выбор, оказавший существенное влияние на мировую историю новейшего времени.